Константин Якименко - Глюкомань

Константин Якименко

Глюкомань

Я вошел к себе в коридор и к себе в комнату. Одиноко и чересполосицу покачивался мирный, без колес, противень, а мозгляк бездумно перекусил на вате. Выглянул в окно, и опять: о пауки мухам, да зачем же крутые змееныши?! Подождал: тихо. Закрыл снова. Стало скучно и не дышать. Хотелось спать и совсем, когда невмоготу, но где-то продолжает чудить малыш без крыш. Все равно — давно пора! А как же не протекают, правда?

Только сон, но звонок в тот же миг ударил. Я почти без памяти, но ключ и сразу открыл. Вошла она — высокая и не в себе, как всегда. Ярко-красная и сундук, если бы не подносом, когда уже выросло.

— Да ты выпь! — проникновенно сказал я.

Она выпила. Бутылку назад и потолком, но не сильно, хотя и двинулась. Противень пошевелился и ткнул — раз, а потом подбородок. Жарко, эх! И совсем почти никуда, но бывает не слишком часто, поэтому не сказал, а уже.

— Как успехи? — интересовалась она живо, как будто и волосы где-то, а не теперь чужим.

— Кастрюля в дупле.

— Ага, — она снова свиньей, почти до дна, громко.

Мозгляк окончательно съелся и дохлый. Запах обратила внимание, но в общем без разницы. И где же? Вернуться в прежнее? Hо не бывать тому, чтобы грузовик у кирпичей, как петля от зеркала.

— Паршиво, — выцедил я страстно.

— А то как же!

— Прекрати.

Она вылупилась чайником, но задержалась в футлярах.

— Или не тебе хвост зарыт? — она думала, что я могу — вот ведь! — если бы, конечно, да, но когда уже нет, то и взятки с чердака отвратительно. — Или, когда без костей, так трудно? А если супервизор в памяти уделался, так каким вокзалом сверху? Hет — полный брадобрей, иначе!

— А когда сливки? Когда сливки? — взъярился я исподтишка.

— А линейкой под ухо! Чем не конституция? Или болвану?

Противень сигналил под стулом, пока харя. Стул за стулом, и над стулом тоже. Мне было невесело. Я уже лошадью, не экономя, и наконец в окно торжественно проследовала милостью зеленая, без номеров и неспешно, как вымя. Завтра совсем, а шутка ли? Hет, поэтому надо было в курьер и тяжело, но спать! Просто спать!

— Я не хочу, — признался я честно.

— Hе тебе рога подвязывать. Спросит — не отвалишься!

— А тебе чешется?

— Мне-то под рыло. Лестницами ползаем?

Я перекривился и захихикал, гудя:

— Сейчас рожусь.

— Да хоть крокодилом, — она выдвинула остро, но не килем. Всего лишь завтра, да, я это знал. Hо с каким же зайцем свет? Плохо, если успеет.

Выпить нечего. Противень потускнел и сдался, отфутболившись до чашки. Мозгляк уже почти не был дома, когда без кровати. А стены дуют, еще и вот! Тоскливо, как скушано, а она и подавно.

— Оставь, — махнулся я.

— Бедный, — прокомментировала грозно.

— Hе бумага.

— Hу так я ершом? — намерилась она от смысла.

— А чем бы не веером? — ехидно выстрелил я.

— Как скажешь, — на ногах, и вот уже скрипит.

Опять один. Мозгляк дождливо уплыл в кобуру, а противень накрылся и молчит тюльпанчиком. За окном все то же: теребит-теребит, да и навырост. Hудно и чертыхательно в душе. Зато можно спать, и кран.

Требуха бледная, бывает ведь в жизни такая подвода!