Уильям Тенн - Она гуляет только по ночам

Уильям Тенн

Она гуляет только по ночам

В наших краях люди думают, что док Джадд носит в своем черном саквояже колдовские книги — такой он мастер.

Я прислуживаю у Джадда с той поры, как потерял ногу на лесопилке. Зачастую, когда у дока выдается тяжелый денек, а его вызывают ночью к больному, он слишком устает, чтобы вести машину, и поднимает с постели меня, и я становлюсь еще и шофером. Той блестящей пластмассовой ногой, которую док мне достал со скидкой, я могу жать на газ не хуже прочих.

Мы подлетаем к дому, и, пока док внутри принимает роды или прочищает глотку старой бабушке, я сижу в машине и слушаю, как местные наперебой расхваливают старину дока. В округе Гроппа вам про дока чего только не нарасскажут! А я слушаю и киваю, слушаю и киваю.

И все раздумываю, что бы они сказали, узнав, что сделал док, когда его единственный сын влюбился в вампира...

Когда Стив первый раз вернулся домой на каникулы, лето было невероятно жаркое — земля до волдырей обжигала. Стив вызвался водить машину и вообще помогать по хозяйству, но док сказал, что после первого, самого трудного года в медицинской школе всякий заслуживает каникул.

— Лето у нас — мертвый сезон, — объяснял он мальчишке. — Один ядовитый плющ, пока в августе не наступит сезон полиомиелита. Кроме того, не собираешься же ты оставить старого Тома без работы, верно? Так что, Стиви, помотайся лучше по окрестностям в своем тарантасе, поразвлекайся.

Стив кивнул и последовал совету. Всерьез последовал. Где-то через неделю он начал возвращаться домой в шестом часу утра. Спал он до трех, потом пару часов бездельничал и в полдевятого, как часы, укатывал на своей старой тарахтелке. «Кабаки, — думали мы, — или девочки...»

Доку это не нравилось, но мальчишку он воспитывал без строгостей и не хотел задавать лишние вопросы до времени. А вот я, старый поганец Том, — дело другое. Я воспитывал парня с тех пор, как умерла его мать, и драл каждый раз, когда заставал при налете на ледник.

Так что я начал подкидывать намеки и даже вопросы задавать, но не слишком настойчиво. С тем же успехом я мог разговаривать с каменной стеной. Не то чтобы Стив мне грубил. Просто он так глубоко втюхался, что на меня уже не обращал внимания.

А потом начались другие неприятности, и мы с доком про Стива позабыли.

Ребятишек в округе Гроппа начала косить какая-то странная эпидемия — два не то три десятка малышей.

— Ничего не понимаю, Том, — жаловался мне док, пока мы тряслись неезжеными проселками. — Похоже на злокачественную лихорадку, но температура не поднимается. А ребятишки слабеют, и падает число эритроцитов в крови, а я ничем его не могу поднять. Одно хорошо — для жизни эта зараза не опасна... пока.

Каждый раз, как он говорил о болезни, у меня начинало колоть культю — там, где к ней крепилась пластмассовая нога. Так было противно, что я пытался сменить тему, но с доком этот номер не проходит. Он привык обдумывать любую проблему, обсуждая ее со мной, а эта эпидемия его очень беспокоила.

Он написал в несколько крупных клиник, прося совета, но ничего существенного ему не сказали. И все это время родители малышей, стоя у кроваток, ждали, что док вытащит из черного саквояжика завернутое в целлофан чудо, потому что, как говорят в округе Гроппа, с человеком не может случиться ничего такого, чему док Джадд не сумел бы помочь. А дети все слабели.

От ночных бдений над новейшими книгами и журналами, которые он выписывал из города, у дока появились под глазами большие синие мешки. Сколько я мог судить, он не нашел ничего, хотя ложился порой не раньше Стива.

А потом он притащил домой платочек. При первом же взгляде мне так культю прострелило, что я едва не вышел. Маленький, хорошенький платочек, одни вышивки и кружева.

— Что скажешь, Том? Я это нашел на полу спальни детишек Стопсов. Ни Бетти, ни Вилли понятия не имеют, откуда он взялся. Мне было показалось, что я смогу установить источник инфекции, но эти ребятишки врать не станут. Раз сказали, что не видели его раньше, значит, так и есть. — Он швырнул платочек на кухонный стол, где я прибирался, и вздохнул: — Анемия у Бетти все серьезнее... Если бы я знал... если бы... а, ладно. — Он побрел к себе в кабинет, согнувшись, точно тащил мешок с цементом.

Я все еще пялился на платочек и грыз ногти, когда на кухню влетел Стив. Он налил себе чашку кофе, поставил ее на стол и увидел платок.

— Эй! — воскликнул он. — Да он Татьянин! Откуда он тут?

Я сглотнул остаток ногтя и очень осторожно присел напротив него.

— Стив, — начал я и прервался оттого, что пришлось растирать ноющую культю. — Стив, ты знаешь хозяйку этого платка? Ее зовут Татьяна?

— Конечно. Татьяна Латиану. Видишь, тут ее инициалы вышиты в уголке — Т. Л. Она из древнего — почти пятьсот лет — румынского дворянского рода. Я на ней женюсь.

— Та девушка, с которой ты встречался каждую ночь весь месяц?

Он кивнул:

— Она гуляет только ночью. Ненавидит солнечный свет. Знаешь, поэтическая натура. И, Том, она так прекрасна...

Я целый час сидел и слушал его излияния. И чем дальше, тем хуже мне становилось. Я ведь и сам румын, со стороны матери. И я понял, почему у меня так кололо культю.

Жила она в городке Браскет, милях в двенадцати от нас. Стив наткнулся на нее поздно вечером, на дороге, когда у нее сломалась машина. Он подвез ее до дома — она только что сняла старое поместье Медов — и втюрился, втюхался и влюбился в нее по уши и самое темя.

Довольно часто, когда Стив являлся на свидание, Татьяны не оказывалось дома — она выезжала подышать ночным воздухом, — и ему приходилось до ее возвращения играть в криббедж со служанкой, старой клювоносой румынской каргой. Пару раз он попытался было последовать за ней в своей таратайке, но ни к чему хорошему это не привело. Татьяна заявила, что, если она хочет быть одна, это значит одна. Так и вышло, что он ждал ее ночи напролет. Но когда Татьяна возвращалась, это, по словам Стивена, искупало ожидание. Они слушали музыку, болтали, танцевали, ели странные румынские блюда, которые готовила служанка. До зари. Потом Стивен возвращался домой.

— Том, ты помнишь то стихотворение, «Сова и котенок»? — Стивен положил руку мне на плечо. — Меня всегда завораживала последняя строчка: «Танцевали они при луне, при луне, танцевали они при луне». Вот так мы и будем жить с Татьяной. Если она согласится. Я ее все еще уговариваю.

Я облегченно вздохнул и ляпнул:

— Первая хорошая новость. Жениться на такой девушке...

Я глянул Стиву в глаза и тут же заткнулся. Но было уже поздно.

— Какого черта ты несешь, Том, — «такой девушке»? Ты ее даже не видел.

Я попытался выкрутиться, но Стив не позволил. Я наступил ему на больную мозоль. Так что я решил, что лучше будет сказать ему правду.