Вячеслав Морочко - Камни и молнии

Морочко Вячеслав

Камни и молнии

В. Морочко

КАМНИ И МОЛНИИ

1.

После нас никому так и не дано было выйти из гипер-пространства в том удивительном закоулке Вселенной. Валерий - единственный мой свидетель столь сейчас далеко, что в ближайшие два-три столетия мы не увидимся... Многие уже сомневаются, что все было действительно так, что это - не плод навязчивых мыслей, не следствие чудовищных перегрузок... Прошло столько лет, а я, как бесценную память, храню твои звездные доспехи. О, как хотелось бы верить, что будет день, когда в развороте пространства я снова увижу тебя... Наш грузовоз шел к Земле с трюмами, полными тиранолина - ценного и очень взрывоопасного груза. Это было в те времена, когда несущая корабли материя - концентратор пространства - у физиков с лириками вычурно прозывалась "каприз", а на флоте у нас - романтическим древним словом "керосин". Так вот, когда мы пошли к Земле, "керосина" на борту корабля было ровно столько, чтобы сняться с базы, уйти в гиперпространство, одним махом проколоть расстояние в тысячи световых лет и, выйдя около нашей системы, опуститься на Землю. Порядок этот был отработан и считался надежным... насколько могло считаться надежным любое дело в такой сюрпризообильной стихии, как космос... Если изредка все же случалось, что корабли выходили не там, где было намечено, и оказывались вне обитаемой зоны, их уже никогда больше не видели. Я вглядывался в искрящуюся черноту. Мне казалось - она была холоднее обычного, разреженнее и враждебнее. Рядом, за штурманским пультом сидел Валерий. Я повернул голову и поймал его растерянный взгляд. Совсем молод, - год как из астрошколы. Наверно думает, ошибка в расчетах. Я встал с кресла. Сказал: - Никто тут не виноват. Споткнулись о какую-то кочку. Разве все предусмотришь? Ну-ка, дай нахождение. - Какой теперь смысл?! - удивился Валерий. - Еще какой!- я отвернулся к экрану. Сейчас имело смысл все, что могло занять этого мальчика. Пока жизнь не войдет в колею, у него не должно оставаться времени для раздумий. Он серьезно принялся за расчеты. Мне показалось, - даже слишком серьезно. Я подумал: уж не морочит ли он мне голову своей скрупулезностью? - Готово? - сказал Валерий. - Мы здесь! - Он совместил указатель космопривязчика с крошечной искрой на объемном планшете. Мы находились возле одной из периферийных систем галактики. Этот район был известен только на звездном уровне. - Доложить координаты в астроцентр? - спросил Валерий. Собственно говоря, ему полагалось это сделать, не спрашивая разрешения. Но теперь, когда мы оба точно знали, что от Земли нас отделяют тысячи световых лет, выполнение этой формальности выглядело бы неуместной шуткой. - Не трудись, - сказал я, - давай оглядимся. Валерий включил обзор. Торопиться было некуда. Я разглядывал небо. Вернее, делал вид, что разглядываю. Я думал о парне. Я знал, что он во всем полагается на меня.... и сейчас ждет моего решения. Я должен был ему сказать, что он никогда больше не увидит Земли и Солнца. Любое мое решение будет как приговор. Поэтому я ничего не решил. Но спросил: - Что будем делать? Кажется, он был удивлен, что придется взять на себя часть ответственности. Но я-то знал, это - полезная тяжесть, способная приглушить самые мрачные мысли. Лицо его вытянулось, заострилось: человек думал - пусть подумает. Сам я поудобнее уселся в кресле и улыбнулся звездам. Они больше не были для меня просто ориентирами. Звезды собирались вокруг, будто устраивались на трибунах гигантской арены. В ближайшее время им предстояло стать свидетелями нашего финиша. Не часто конец бывает так отчетливо предрешен. Быть может, для звезд эти маленькие трагикомические спектакли - единственная отдушина в безмолвном мире, для которого смерть и жизнь - два состояния, отличающиеся лишь разностью температур. Я включил свою любимую музыку. Звуки старинного инструмента наполнили рубку торжественным колокольным звоном. Я всегда чувствовал себя в них, словно в ванне с циркулирующей горячей водой. Сказать, что мне было тепло и приятно - значит, ничего не сказать. Мне хотелось того, о чем я мечтал мальчишкой. Хотелось найти тот единственный поворот, за который еще никто не заглядывал, хотелось нежности и красоты, чтобы мир был устроен справедливо, чтобы он с моей помощью как-нибудь научился жить без утрат. Хотелось жить всегда, по крайней мере столько, сколько будет жить эта музыка... Но почти все теперь - за спиной, впереди - только самая малость. - Капустин, - позвал Валерий, - "керосина" хватит до ближайшей звезды. У нее - штук восемь планет. - Планеты?! - я рассердился. - Ты же знаешь, космическая робинзонада миф! Возможность встретить небесное тело, пригодное для таких, как мы, капризных созданий, ничтожно мала! - Все равно, - сказал Валерий, - я хочу знать, что там. - Ладно! Раз поступило предложение - будем выполнять. Но только никаких иллюзий! Единственное, на что можно рассчитывать - в последний раз почувствовать под ногами твердую почву. Валерий вернулся к иллюминатору. - Ну, что приуныл? - сказал я. - Поехали! Итак, для оставшегося "керосина" было найдено применение. Погоня за информацией - болезнь человечества. Любознательность - это какая-то прорва. Совсем не то, что требуется нашей внутренней машине жизнеобеспечения. Скорее, наоборот - человек сам вечно вставляет этой машине палки в колеса, путает ее карты. Он ее враг. Не по злому умыслу. Просто человек хочет жить. Но обмен веществ - только малая часть этой жизни. А остальное - мечты. Мечты о еще не виданном, невообразимом чуде... Мы назвали звезду Солнцем не только из-за сходства ее с родным светилом просто хотелось, чтобы последние наши дни протекали под Солнцем. Приблизившись, мы обнаружили не восемь, а целых двенадцать планет. Теперь, чтобы быть последовательным, оставалось найти среди них свою "Землю". Путешествие внутри планетной системы имеет свое очарование. Если открытый космос можно сравнить с океаном, то система планет - это архипелаг, каждый из островов которого живет своей тайной. Стоит только "приблизиться к берегу", и ты увидишь такое, что заставит бешено колотиться сердце. В неярком сиянии планет было что-то трогательное. Они несли чужой свет, скромно пряча свой собственный в таинственных недрах. Каждая жила своей жизнью и, как знать, возможно, лелеяла где-то вершину вершин - неведомый Ищущий Разум. Мы предоставили выбирать нашу "Землю" биоанализатору. Несколько беспристрастных кристаллических плат быстро сделали выбор. Прибор сказал свое слово и отключился. Планета мерцала в перекрестьи визира крошечной искоркой. Но мы не знали еще, что нас ждет до встречи с нею.

2.

Еще секунду назад на тысячи километров вокруг было пусто. И вдруг... заголосил зуммер: локатор обнаружил вблизи корабля скопление неизвестных тел. На черном холсте ночи, будто из лучей Солнца, выкристаллизовывались серебристые скалы. Мы подошли вплотную. Астероид - призрак! Только что не было - и вот он здесь, а через минуту, возможно, исчезнет. - Валерий, схожу-ка я, погляжу. Остаешься за командира. Следи, чтобы корабль не подходил ближе пятидесяти метров. От шлюзовой камеры до астероида было рукой подать. Вперед ушел робот-дубль - бдительный робот. Он лучше меня разбирался в том, что мне можно, чего-нельзя. Когда я подлетал, это вездесущее чудо уже сидело верхом на одном из камней и возвещало, что неведомые тела особой опасности для драгоценной человеческой жизни не представляют. Я поблагодарил его, зная, что иначе он не угомонится. Сверкая на солнце, в мертвом пространстве плыл рой ощетинившихся острыми выступами камней. Глыбы медленно поворачивались, сходились, разлетались в стороны или застревали в гуще более мелких осколков. Меня тянуло к центру, где находились камни побольше. Взбираясь по глыбам, а может быть, опускаясь, прыгая с одной на другую, как с льдины на льдину, я испытывал неясное беспокойство. Камни покачивались, как затонувшие корабли. Мой робот-дубль не отставал. Его однообразные движения были мощнее и рациональнее моих. Некоторое время я кружил возле самой большой глыбы. Она занимала центральное положение, являясь ядром, вокруг которого медленно поворачивалась вся колония странствующих скал. Глыба напоминала надкусанную грушу величиной с дом. Я медленно приближался к надкусу. А вдруг там, внутри "груши", что-то есть? Почему бы этим глыбам не быть обломками космического корабля, прилетевшего из какого-то Х-мира? И я обнаружу за рваными краями проход, ведущий внутрь "груши", где меня ждет... Наконец, я перевалил через край. Здесь в "груше" было нечто вроде неглубокой воронки с поверхностью, изъязвленной ямками и покрытой острыми буграми, похожими на ледяные сосульки. Таким образом, я никуда не проник и ничего не нашел. Был просто один большой и скучный обломок среди обломков поменьше. Сколько таких скоплений бороздит пустоту! Самых разных, куда более удивительных, чем это, причудливых, похожих на чудовищ, на сказочные замки... Космос умеет шутить. Этого у него не отнимешь. Но и мы притерпелись к его шуткам. Эти глыбы были добродушны и живописны. Пробуя рукой выступы-сосульки, я словно здоровался за протянутую лапу с космическим мастодонтом. Бродил до тех пор, пока не решился, наконец, сказать себе, что вылазка не дала ничего интересного и пора возвращаться. Но на прощанье не выдержал, и прижался шлемом к гладкой поверхности "груши". И услышал звуки, напоминающие удары маленьких молоточков. Временами "груша" вздрагивала, и тогда раздавался неясный гул. Я ползал по глыбе, обнимая ее руками, выслеживая источники звуков. И вдруг, догадавшись, покраснел под шлемом, вспомнив, что наказал Валерию не спускать с меня глаз. О "грушу" ударялись другие глыбы и камушки, и она отвечала на удары колебаниями своей массы. Это был мой последний выход в космос, - что ему стоило под занавес преподнести мне хоть какой-нибудь пустяковый сюрприз! Я встал, у самого края и, оттолкнувшись, прыгнул на соседнюю глыбу. Мой прыжок заставил ее вращаться. Глыба точно ожила. Крутясь и раскачиваясь из стороны в сторону, она задевала соседние обломки. Это явление известно как астероидная лавина. Скопление тел, казалось бы, стабильное, под влиянием незначительной внешней силы приходило в движение. Начиналось перемешивание, перераспределение масс. Обломки вращались, сталкивались, дробились, а некоторые даже покидали материнский рой и устремлялись в самостоятельный путь. Начавшееся коловращение глыб могло длиться от нескольких минут до нескольких часов, пока энергия не гасилась от соударений и не уравновешивалась гравитационными силами. Меня несколько раз ударило в бок и в спину. Я завертелся на месте и долго не имел возможности двигаться поступательно. С трудом удалось отойти назад, к большой "груше". Только у "обгрызанного" конца, где выступавшие бугры образовали подобие ниши, я почувствовал себя в сравнительной безопасности. Глыбы самых причудливых форм, переворачиваясь с боку на бок, дефилировали в непосредственной близости от моего тела, словно хищники, подстерегающие добычу возле ее убежища. Острые выступы, сверкая на солнце, то и дело сшибались друг с другом. Любая из таких пик могла проткнуть мой скафандр, как яичную скорлупу. Я прижался к бугристой поверхности разлома. Рядом с моим шлемом проскользнул блестящий клык и ушел в тень. "Груша" повернулась. Солнце осталось сзади. Я уже не видел, а скорее угадывал крутившиеся возле меня обломки. Когда один из них приткнулся ко мне, как теленочек, я подумал, что от камней можно ждать не только ударов, но и защиты. Приплывший обломок еще сильнее вдавил меня в нишу. Уже ощущались через скафандр ее неровности. Только теперь я обратил внимание, что мой шлемофон молчит. Не было даже привычного звукового фона. Наверняка меня вызывали и робот, и Валерий. Очевидно, ранцевая аппаратура повреждена, связь прервана. Оставалось рассчитывать на свои силы. Но я был прижат, и даже не мог освободить руку, чтобы включить фонарь. И тут я все-таки получил свой сюрприз! Мы наконец повернулись к солнцу. Его лучи проникли сквозь щели между глыбами. Тесная ниша заиграла бликами. Стало светло. И я увидел... То, что я принял в темноте за прильнувший ко мне обломок, оказалось зеркально гладким скафандром незнакомой конструкции. Вокруг бледневшего за стеклом лица дрожало облако, похожее на оранжевый ореол. Большие глаза смотрели не на меня, а куда-то в себя. В них застыла безумная боль... Упершись ногами в соседнюю глыбу, я постарался оттолкнуть ее. Неровности ниши впивались в спину. В глазах потемнело. Я давил и сам кривился от боли. Наконец, почувствовал облегчение. Гладкий скафандр уже не прижимался ко мне, а лежал в пустоте: глыба за ним поддалась. Теперь я увидел, какой длинный и острый выступ прижимал ко мне незнакомца... Не прикрой он меня своим телом, я был бы насажен, как бабочка на булавку. Лучи солнца брызнули прямо в лицо. Придавившие нас обломки медленно расходились. В образовавшемся коридоре замелькали сигнальные лампочки робота-дубля. Это он раздвигал камни, пробиваясь ко мне на выручку. Движения робота были мощны и строго рассчитаны. Он был весьма изящен, как только может быть изящна полезная машина. Оттолкнувшись от "груши", я устремился к нему навстречу, прижимая к груди невесомое тело своего спасителя. Дубль галантно посторонился, придерживая спиной и руками напирающие глыбы. Астероидная лавина уже затухала. Выбравшись из гущи камней, я представил себе улыбку Валерия, наблюдавшего за мной из корабля: мое порханье с глыбы на глыбу с ношей на вытянутых руках должно было напоминать балетное па-де-де. Но и тут я ошибся: Валерий выскочил мне навстречу из-за первой скалы - встревоженный и сердитый. Губы его шевелились. У меня были заняты руки. Я не мог показать, что не слышу. Это оказалось кстати: он весь выговорился в открытом космосе. Потом, ка корабле, ему уже некогда было задавать вопросы, ответить на которые я все равно бы не смог. Дубль догнал нас у шлюзовой камеры, и мы все четверо одновременно пересекли порог. Эскулап, наш универсальный биоэлектронный жизнеборец, был не просто врачом, а целой маленькой клиникой. Научный центр в миниатюре, плюс добрая нянька. Первые образцы эскулапов предназначались исключительно для человека. Но с освоением гиперпространства и расширением обитаемой зоны, потребовался эскулап универсальный, способный выхаживать любую животную и даже растительную жизнь любого мира, как бы его условия ни отличались от земных. В долгом бездействии наш врач заряжался жгучим нетерпением. В нем накапливался творческий заряд, служивший прекрасным стимулятором, когда приходило время действовать. Эскулап забрал мою ношу прямо в скорлупе скафандра. Только расставшись с ней, я почувствовал, что мне не будет покоя до тех пор, пока не узнаю о своем спасителе все, что можно узнать. Я долго топтался у табло возле надписи "Предварительный диагноз", пока на нем не зажглись, наконец, слова, которые едва ли могли служить утешением: "Перелом позвоночника". Корабль шел на голубую планету. Мне не сиделось в рубке. Тревога тянула меня к эскулапу. Тревога и чувство вины. Я оставил за пультом Валерия и вернулся к нашему "доктору". Внутри аппарата что-то мерно жужжало. Я устроился в кресле у невидимого колпака, под которым эскулап укладывал больных после оказания им первой помощи. Здесь размещалось хозяйство биоэлектронной няньки и сестры милосердия. За незримой преградой работала индивидуальная система жизнеобеспечения. Силовое поле изолировало пациента от окружающей среды, не вызывая при этом ощущения одиночества, посетители могли видеть больного и разговаривать с ним, если свет и звуки не причиняли ему вреда. Но на сей раз воздушное ложе под колпаком долго пустовало. Это усиливало тревогу. Я чувствовал себя беспомощным. Меня кидало то в дрожь, то в жар. Я подумал, уж не придется ли и самому отправляться в пасть к эскулапу. Сел поудобнее, мышцы расслабил, сделал несколько вдохов и выдохов и приказал себе успокоиться. Я должен был взять себя в руки. Я знал, что могу это сделать. Я медленно погружался в сон.