Аластер Рейнольдс - Голубой период Займы

Аластер Рейнольдс

Голубой период Займы[1]

Спустя неделю народ начал разъезжаться с острова. Зрительские трибуны вокруг бассейна пустели день ото дня. Большие туристские корабли потянулись обратно в открытый космос. Любители искусства, комментаторы и критики паковали чемоданы по всей Венеции. Их разочарование висело в воздухе над лагуной, словно миазмы.

В числе тех немногих, кто продолжал оставаться на Муржеке, я каждый день возвращалась на трибуны. Я смотрела часами, щурясь из-за дрожащего голубого света, который отражался от поверхности воды. Бледное тело Займы лицом вниз перемещалось от одного конца бассейна к другому так вяло, что его можно было принять за болтающийся на воде труп. Пока Займа плавал, я прикидывала, как же мне лучше изложить его историю и кому ее продать. Я попыталась вспомнить название своей первой газеты, еще на Марсе. Большое издательство заплатило бы больше, но где-то в глубине души мне хотелось вернуться к истокам. Это было так давно… Я попросила ИП[2] уточнить название газеты. С тех пор прошло так много времени… сотни лет, наверное. Но в памяти ничего не всплывало. Еще один тоскливый миг, и до меня дошло, что день назад я отказалась от ИП.

— Ты теперь предоставлена себе самой, Кэрри, — произнесла я. — Пора привыкать.

Плывущая фигура достигла дальнего края бассейна и двинулась обратно в мою сторону.

Двумя неделями раньше я сидела в полдень на площади Святого Марка, глядя, как белые фигурки скользят по белому мрамору башни с часами. Небо над Венецией было забито кораблями, припаркованными борт к борту. Их днища фиксировались в сияющих громадных панелях, настроенных так, чтобы не отличаться по цвету от настоящего неба. Это зрелище напомнило мне работы одного художника периода предэкспансионизма, который специализировался на обманывающих зрение перспективах и композициях: бесконечные водопады, сплетенные ящерицы. Я мысленно сформировала образ и направила вопрос трепещущей поблизости ИП, но она не смогла назвать мне имени художника.

Я допила кофе и терпеливо ожидала, когда мне принесут счет.

Я приехала в эту беломраморную вариацию Венеции, чтобы наблюдать торжественное открытие шедевра, завершающего творческую карьеру Займы. Многие годы я следила за его работой и надеялась, что мне удастся договориться об интервью. К сожалению, с такой же целью сюда приехали еще несколько тысяч человек. На самом деле не имело значения, сколько у меня конкурентов: Займа не давал интервью.

Официант положил передо мной на стол согнутую пополам карточку.

До сих пор мы знали только то, что следует прибыть на Муржек, залитый водой мир, о котором большинство из нас вообще не слышали до сих пор. Единственное, чем славился Муржек, это наличием сто семьдесят первой известной копии Венеции, одной из трех, выстроенных исключительно из белого мрамора. Займа выбрал Муржек, чтобы явить миру свое последнее произведение, и здесь же он собирался провести оставшуюся жизнь, удалившись от дел.

С тяжелым сердцем я взяла со стола счет, чтобы изучить нанесенный бюджету ущерб. Но вместо ожидаемого счета передо мной оказалась маленькая визитная карточка голубого цвета с отпечатанными на ней тонким золотым курсивом словами. Голубой цвет был тот самый, аквамариновый, которым славился Займа. В адресованной мне, Кэрри Клэй, карточке, говорилось, что Займа хочет обсудить со мной торжественное открытие своей последней работы. Если предложение меня заинтересовало, я должна ровно через два часа быть у моста Риальто.

«Если предложение меня заинтересовало».

В тексте подчеркивалось, что я не должна приносить с собой никаких записывающих устройств, даже бумаги с ручкой. Словно спохватившись, автор записки упоминал, что с моим счетом все улажено. Я едва не собралась с духом, чтобы заказать второй кофе и приписать его к первому счету. Едва не собралась, но все-таки не собралась…

Когда я раньше назначенного времени подошла к мосту, слуга Займы уже был на месте. Замысловатые механизмы пульсировали неоновым светом внутри похожего на человеческое тела робота, сделанного из пластичного стекла. Робот низко поклонился и заговорил чрезвычайно мягким голосом:

— Мисс Клэй? Раз вы уже пришли, мы можем отправляться. Робот проводил меня к лестнице, ведущей к воде. Моя ИП следовала за нами, порхая у меня над плечом. Корабль застыл в ожидании, зависнув в метре над водой. Робот помог мне забраться в задний отсек. ИП уже собиралась последовать за мной внутрь, когда робот предостерегающе поднял руку.

— Боюсь, вам придется оставить ее здесь, помните: никаких записывающих устройств?

Я посмотрела на отливающую металлом зеленую колибри, пытаясь вспомнить, когда в последний раз обходилась без ее вечно внимающего присутствия.

— Оставить?

— Она будет здесь в полной безопасности, и вы сможете забрать ее вечером, когда вернетесь.

— А если я скажу «нет»?

— Тогда, боюсь, встреча с Займой не состоится.

Я чувствовала, что робот не собирается торчать здесь весь день, дожидаясь моего ответа. При мысли о расставании с ИП холодела кровь. Но я так сильно желала этого интервью, что была готова пойти на что угодно.

Я приказала ИП оставаться на этом месте, пока я не вернусь.

Послушная машинка отлетела от меня, сверкнув зеленым «металликом». Ощущение было такое, будто улетает часть меня самой. Стеклянный корпус корабля сомкнулся надо мной, и я ощутила волну нарастающего ускорения.

Венеция промелькнула под нами, затем скрылась за горизонтом.

Я послала пробный запрос, прося ИП назвать планету, где отмечала свой семисотый день рождения. Ответа я не получила: я находилась вне зоны доступа и могла полагаться только на собственную изношенную с возрастом память.

Я подалась вперед.

— Вы уполномочены сообщить мне, к чему все это?

— Боюсь, он мне не сказал, — ответил робот, и лицо проявилось у него на затылке. — Но если в какой-то миг вы почувствуете себя неуютно, мы сейчас же сможем вернуться в Венецию.

— Пока что я чувствую себя прекрасно. А кто еще получил карточки с приглашениями?

— Насколько мне известно, только вы.

— А если бы я отказалась? Вы тогда пригласили бы кого-то другого?

— Нет, — ответил робот. — Но давайте посмотрим фактам в лицо, мисс Клэй. Вы не очень-то пытались отказаться от его предложения.

Мы летели дальше, и от ударной волны корабля под нами на море оставалась пенная дорожка. Мне представилась кисть, стирающая с мрамора мокрую краску, выявляющая спрятанную под ней белую поверхность. Потом я достала приглашение Займы и вытянула руку с карточкой вперед, к горизонту, пытаясь определить, на что больше похож этот голубой оттенок: на цвет неба или цвет моря? На их фоне голубой цвет карточки, казалось, подрагивал от собственной неопределенности.