Анатолий Шалин - Графомания

Шалин Анатолий

Графомания

Шалин Анатолий

Закорючкин Уильям

Графомания

Обзор явления и причины недуга

За те годы, что я работал в книжном издательстве, мне приходилось наблюдать самые разные подвиды графомана, этого, на первый взгляд, странного существа. Попадались совсем юные, начинающие графоманы, встречались особи среднего возраста и, чаще, преклонных годов. По социальному статусу различия были столь же весомы - от депутатов и высокопоставленных чиновников до безработных бедняков. И по умственному развитию, так сказать, по наличию интеллекта, диапазон также был обширен: от стопроцентных, что называется, патентованных дураков с абсолютной непроходимостью извилин - до людей умных, хорошо владеющих своими обычными профессиями и даже порой сознающих, что, да, есть у него эта страстишка к бумагомаранию и, получается, конечно, не ахти, понимаем, что коряво, что самодеятельность, да и грамотешка слабовата, но, хоть убей, хочется что-то как-то выразить на бумаге. Хотя догадываюсь, что не Лев Толстой...

И поневоле приходишь к мысли, что как любви все возрасты покорны, так и страсть к сочинительству поражает некоторые персоны, очевидно не обладающие достаточным иммунитетом к этой хронической и, по моим наблюдениям, практически неизлечимой болезни.

В этом месте, думаю, нам бы надо разобраться или хотя бы сделать попытку понять, что же это за зверь такой - графоман.

В Большом толковом словаре русского языка "графомания" определяется как страсть к писанию, сочинительству от "графо" и от "мании". По этому определению графоман - человек, подверженный страсти к писанию. Очень расплывчато, если принять это определение, то все более-менее плодовитые писатели, получающие удовольствие от своего творчества, графоманы. С этим, впрочем, можно бы согласиться, но учесть это определение в качестве первого значения слова "графоман".

В словаре С.И. Ожегова уже дается более конкретизированное понятие: "Графомания - болезненное пристрастие к сочинительству". "Графоман - тот, кто страдает графоманией". Как говорится, уже теплее, хотя словечко "страдает" меня, например, в данном контексте не слишком устраивает, страдает, как правило, не сам графоман, а другие, часто совсем невиновные люди, все несчастье которых заключается лишь в том, что они вынуждены порой общаться с нашим героем.

И не удивительно, что в обиходе слову "графоман" придается оттенок пренебрежительности и под этим понимается бесталанный, бездарный писака, строчащий никуда не годные вирши или столь же дрянную, безграмотную или скучнейшую прозу. Вот с этим вторым и основным значением слова "графоман", видимо, и следует согласиться, от него и будем шагать в наших изысканиях. Хотя можно, учитывая и первое значение, изречь что-нибудь вроде:

"Все писатели - графоманы, но не все графоманы - писатели".

Итак, причины заболевания:

1. Подсознательная тяга к творчеству, не реализованная в иных видах деятельности.

2. Абсолютное непонимание сути и законов творчества, вообще, и литературного, в частности. Иначе говоря, если перед вами графоман во втором значении, ярко выраженный, то можно не сомневаться, он многого не знает и не понимает в той области, где пытается творить, и точнее, не творить, а подражать творчеству тех, кого он берет за образец, и полагает, что превзошел... На самом же деле открытий не происходит, и все, что переносится на бумагу или обрушивается на зрителя, стопроцентно вторично. А, по сути, хорошо или плохо замаскированный плагиат.

И отсюда третье:

3. Болезненное самолюбие и почти мания величия человека, подверженного злокачественной графомании. Всякая критика таким субъектом воспринимается как личное оскорбление. Тут прямо по В.С. Высоцкому: "Я гений, прочь сомнения..."

4. Полностью отсутствует даже самая слабая попытка дать объективную оценку своим творениям. Нашему больному это просто не по силам.

5. И как следствие вышеперечисленного - отсутствие какого-либо совершенствования в избранной области. Начетничество - до меня писали так, и я буду так, взяв за образцы известных корифеев пера. При этом как-то забывается, что корифеи-то, когда писали так, шли по целине, делали открытия, до них именно так никто не писал, поэтому они и стали корифеями. Когда же иной эпигон или графоман выдает на-гора по тому в месяц, используя разработанные другими схемы и сюжетные линии, заимствуя чужие идеи, героев, характеры и даже игровые эпизоды вклеивая из чужих работ в свою, то это очень низкий, самый примитивный вид деятельности.

По дороге, проложенной другими, легко катиться, только нового у такого автора читатель для себя не обнаружит, удовольствия не получит и открытий не сделает. Сразу оговорюсь, под читателем здесь следует понимать умного, образованного человека, знатока литературы. Потому что вечные и неизменные ссылки графоманов на восторженные отзывы их близких, друзей или подчиненных, конечно, всерьез воспринимать нельзя - эти друзья и близкие, во-первых, могут быть еще более невежественны, чем сам автор, а во-вторых, от ближних мы очень редко получаем объективную оценку как нашей личности, так и творений.

Близкие, чтобы не осложнять отношений с автором, всегда предпочтут зажмуриться, зажать себе носы и, мило улыбаясь, сказать:

- А что? Мне нравится... Очень, знаешь ли, неплохо смотрится...

Или:

- Ну, ты даешь! Вооще!.. Прям, Пушкин... (Да, обычно поминают несчастного Александра Сергеевича, поскольку о нем еще как-то помнят из средней школы, а остальных могут и не знать...). Такие восторженные критики, конечно же, оказывают нашему горе-автору медвежью услугу. Он вкушает блаженный нектар славословий и похвал и мгновенно, в своих глазах, преодолевает дистанцию между собою и тем же А.С. Пушкиным. И начинающееся заболевание из легкой, безобидной формы сразу переходит во вторую стадию, осложненную манией величия и упоением своей грядущей славой.

Теперь уже и сам наш герой поверил в свое божественное предназначение и... "А что нам Пушкин? Мы не хуже!"

А от этого один шаг до: "Пушкин... Фи... Я намного лучше! И вообще никто не сравнится с Матильдой моёй!.." Да, именно "моёй"...

Вот и приехали... Последняя стадия...

Наш герой мысленно уже отковал себе бронзовый прижизненный монумент, который в его глазах вознесся значительно выше Александрийского столпа...

Примерил все лавровые венки и готовится к получению, как минимум, всех Государственных и Нобелевской премий по литературе... Или иным видам деятельности...

М-да... Обычно на этой уже, можно сказать, мемориальной стадии заболевания, когда герой на крыльях грядущей славы спешит осчастливить весь свет своими божественными творениями и со скромненькой, трех-, четырехкилограммовой, рукописью вваливается в издательство... Да, обычно там-то его и подстерегал наш брат - редактор. Нет, нет, упаси боже, слава Дантеса нам ни к чему. Но каюсь, каюсь, господа, в былые годы у редакторской братии руки были в крови бедняг-графоманов по локоть и некоторые из нас, с особо садистскими наклонностями (имен называть не будем и в зеркало смотреться, пожалуй, не обязательно), прямо как вурдалаки упивались высококалорийной графоманьей кровушкой. Конечно, и тогда высокопоставленные графоманы находили возможности осчастливить свет своими творениями, но на их пути были известные трудности. Ныне же почти все препоны порушились и... сами издатели восторженно и коленопреклоненно встречают любого заказчика-автора, не взирая на его способности. Все ныне решает не литературный талант, а способность изыскать финансы и оплатить свое издание. Само собой как-то застенчиво подразумевается, что бумага стерпит все, и энное количество экземпляров будет отпечатано. А уж найдет ли автор читателей для своих трудов, это мало кого волнует, если найдет, тем хуже для читателей.