Виктор Кротов - Лавуанды и грипастон

Кротов Виктор

Лавуанды и грипастон

Виктор Кротов

Лавуанды и грипастон

Лавуанды - существа малые, но с достоинством. Самодовольства в них никакого, а достоинством своим не поступятся. О грипастонах же и говорить обидно. Грипастоны они и есть грипастоны. Им на всех начхать, и на себя тоже. Красавцами могли бы слыть, да от небрежения ко всему и ко всем у грипастона в лице словно внутренние завязочки распущены: так обвислой маской и смотрит.

Другое дело лавуанды. Малы, но милы. Шерстка всегда поблескивает, искрится. У молодых серебристым отсвечивает, у пожилых золотистым. Всегда энергичны, всегда подтянуты. О чистоплотности и говорить нечего. Следят, следят за собой. И вот надо же - свела судьба с грипастоном.

И грипастоны могли бы быть по-своему великолепны. И рост у них, и сложение гармоничное, и силы хоть отбавляй. И глаза словно бездонные. Один недостаток: на все начхать. Во всяком случае этот грипастон именно таким и оказался. Грипастон как грипастон, с хроническим нравственным насморком.

Сначала казалось, что обойдется. У каждого ведь свое растение-кормилец. У грипастонов - рундлеры. Рундлер - это коренастый ствол с сучковатыми ветвями, а высоко наверху - целый фонтан из питательных сиреневых метелочек. Семена в метелочках глянцевые, тяжелые, коричнево-черные, смолянистые. Сосет грипастон такое зернышко, разливается у него по организму блаженная горечь, и ничего ему больше не надо. Никакой другой еды. Никаких развлечений. Никакого общения. Ничего и никого не надо, пока рундлер рядом.

Лавуанды рундлерного семечка и в рот не возьмут. Горечь такую бессмысленную!.. У них - мнушечник. Грибной кустарник. У мнушечника под корой грибница тянется, и каждый ствол грибами прорастает: рыхлыми, ноздреватыми, разноцветными и разноформными. Соберут лавуанды несколько поспевших мнушек, потолкут как следует, зальют водой, попарят в мнушечнице - и готова еда на целую семью. Сытная, сладкая, нескольких ложек на целый день хватает. Только грипастону предлагать не стоит: передернется от отвращения.

И вот надо же было случиться: громадный рундлер вырос в зарослях мнушечника. В густых, хотя и не слишком обширных зарослях. Как раз на небольшую семью. Все тринадцать лавуандов могли бы вести здесь спокойную, обеспеченную жизнь, полную веселых забав и умудренных размышлений. Но рундлер! Но грипастон!..

Лавуанды очень терпеливы. Ну заденет грипастон пару мнушек, вспрыгивая на рундлер. Ну просыплет сиреневые лепестки с любимых своих метелочек на голову зазевавшемуся лавуанду. Можно было бы попробовать притерпеться. Но ведь он не лимарился!.. Да-да, грипастон совершенно не лимарился. Каждое случайное прикосновение к задетому грипастоном предмету приводило лавуандов в трепет: он не лимарится! Их нисколько не утешало то обстоятельство, что грипастонам вообще не свойственно лимариться. Если кто-нибудь из грипастонов это и делает, то вовсе не в такой степени, как лавуанд, пусть даже самый небрежный. Для грипастона лимарение может быть экзотическим увлечением, но никак не органической потребностью. Не утешало это лавуандов. Тем более, что этот грипастон, казалось, и вовсе не знал, что такое лимариться.

Когда в один несчастный день в мнушечницу попало рундлерное семечко и пришлось готовить мнушки заново, терпению лавуандов настал конец. И лавуанд Ыр, приведя в порядок серебристую шерстку и, разумеется, как следует налимарившись, отправился на переговоры. Он дождался, пока грипастон замер в расслабленной позе на нижней ветви рундлера, и произнес перед ним пламенную речь. Но грипастон и есть грипастон. Ничем его не проймешь. Он лишь рассеянно посмеивался да чмокал семечком. Ыр вернулся обескураженный и долго приходил в себя после длительного соседства с неналимаренным грипастоном.

Но договариваться было необходимо. И лавуанд Ыноаг, придав наилучший вид своей золотистой - по возрасту - шерстке и, разумеется, налимарившись, предпринял новую попытку. И вернулся ни с чем. Даже он!.. Долго после этого Ыноаг философически рассуждал то с одним, то с другим членом семьи о том, что слишком далеки лавуанды и грипастоны, что не могут они понять друг друга, когда речь идет о серьезных вещах.

Никто из лавуандов так толком и не понял, что случилось, когда поговорить с грипастоном отправилась Ыоя. Кто-то удивленно вспомнил потом, что она специально не лимарилась перед тем, как пойти. Во всяком случае именно Ыоя догадалась спросить у грипастона, как его зовут и откуда он родом...

Так или иначе, все кончилось совершенно странным образом. Да-да, в конце концов и появилась на свет та самая всемирно известная картина гениального Каптереля "Влюбленный грипастон", на которой доподлинно было явлено все великолепие грипастонов. Глубокий сияющий взгляд, удивительная гармония всего облика. И черты лица - на редкость сосредоточенные, светлые, устремленные... К кому?.. К Ыое?.. Неужели он не знал еще тогда, что между лавуандами и грипастонами браки невозможны? Или знал, и оттого его лицо полно и радости и тоски?.. Но самой удивительной, почти фантастической деталью картины искусствоведы считают саженец мнушечника, который грипастон заботливо опускает в аккуратно вырытую ямку...