Сергей Михайлов - Тумак Фортуны или Услуга за услугу

Сергей Михайлов

Тумак Фортуны или Услуга за услугу

Глава первая

В тот вечер я был зол, как тысяча голодных Шерханов. Я готов был рвать и метать. А все потому, что жизнь снова подкинула мне подлянку. И вечно вот так: шагу не ступишь, чтобы в дерьмо не вляпаться. Такая уж, видать, у меня фортуна: как ни крути, ни верти, а все худо выходит. Это уж точно.

Да-а, подвезло мне нынче с Новым годом, уж так подвезло, что хоть башкой о кирпичную стенку бейся. Хорош праздничек, нечего сказать! Всю ночь в одиночку прокантоваться да в телек пялиться, смотреть, как богема наша московская шампанское хлещет да в конфетти купается — удовольствие, скажу я вам, ниже среднего. Да что я, в конце концов, бобыль-холостяк какой или монах на епитимье, чтобы такую ночь в единственном числе коротать?!

И не монах я, и не бобыль, а все ж таки один я остался, это уж точно, один как перст. Светке, жене моей, подфартило ночное дежурство в ее дурацкой больнице (еще бы! ей всегда «везет» с этими ночными дежурствами, леший их забодай), а я, как последний идиот, топаю со смены домой через полгорода, хотя на часах уже десять вечера, старый год вот-вот издохнет, словно бродячий пес под забором, и пилить мне еще до дому о-го-го сколько… И-эх! Житуха наша никудышная! Напьюсь сегодня до поросячьего визга, это уж как пить дать… Два часа! Каких-то вшивых два часа осталось до боя курантов, черт бы их побрал совсем, а я тут грязный снег мешу своими драными сапожищами, зубами выклацываю морзянку на языке суахили и медленно околеваю от холода и обиды.

Город будто вымер. Словно холера всех скосила. Автобусы давно уже на приколе, такси тоже, похоже, волной смыло, все до единого, а к частнику я ни в жизнь не сяду. Одного моего кореша, в самый что ни на есть день получки, один такой частник-рецидивист так хватанул монтировкой по чайнику, что кореш тот до сих пор вспомнить не может, в каком году Кант родился и чему равно число «пи» с точностью до двадцать третьего знака. Газеты же теперь снизу вверх и слева направо читает, все равно что Саддам Хусейн какой-нибудь. (Раньше, бедолага, он газеты вообще не читал, а все больше колбасу в них заворачивал). Вот и пить, говорят, завязал, а это уж, прямо скажем, совсем аномальное явление. Видать, забыл, горемычный, что нет у нас, у работяг, иного счастья, как опрокинуть стаканчик-другой после тяжелой смены и, воспарив душой, возвернуться в дом родной, где ждет тебя не дождется вторая твоя половина, единственная и ненаглядная. Да как же не пить, когда жить иначе становится невмоготу? Я и сам-то выпить не дурак, хотя в запой никогда не уходил, Бог миловал, это уж точно. Так, раздавишь с корешами поллитровку после трудового дня — и по хатам. Светка-то моя с пониманием к этому относится, мордобоем не увлекается, мораль не читает и о вреде алкоголизма не нудит. Вникает, знать, в суть проблемы, душу простого трудяги видит насквозь, недаром к ним в больницу намедни новый рентген завезли.

Так что к частнику не сяду ни за какие коврижки, хоть режь. Лучше околею прямо здесь, на улице, вон в том, скажем, сугробе, но черепок свой от монтировки лиходея-террориста уберегу. Жаль черепок-то, чай не чужой.

Да и зря я, собственно, беспокоюсь. Все частники, поди, по норам своим да халупам давно уж разбрелись, слюной да соком желудочным истекают в предвкушении грядущих возлияний, а кто-то наверняка уже хряпнул по паре стопок, если не все три, и пялится теперь в телеящик, ожидая продолжения банкета.

Я же истекаю исключительно желчью. Злой, холодный и голодный, словно один в поле не воин. Ну ничего, вот приду домой, врежу сто пятьдесят, а потом еще разок, вдогонку — и тогда, глядишь, оттаю, и душой, и телом. У меня ведь две ноль-пять припасено, в загашнике, заранее все обмозговал и припрятал. Две «Столичные» рязанского разлива. Парень я не промах, это уж точно, люблю в перспективу глядеть, в корень, выражаясь иносказательно. Как только прознал, что Светке в новогоднюю ночь вкалывать предстоит, так сразу и припас. Уважаю я это дело, когда выпивки вдоволь, а мне ведь больше двух пузырей и не надо, я и от одного заметно окосею, уж мне-то свою натуру не знать! Шампанское? А ну его в баню. Меня от него пучит и рожа краснеет, словно у запойного алкаша. Я не аристократ какой и не дегенерат, чтобы шампанское в одиночку глушить. То ли дело водочка!

Где-то пробило пол-одиннадцатого. Тут уж я совсем обозлился и закостенел душой. А тут еще какой-то патлатый придурок выволок на балкон две колонки и… надрываясь от натуги, завопил, захрипел на всю округу Санька Буйнов.

Пропади все пропадом!

Пропади все пропадом!..

Санек орал так, что в желудке сделалось щекотно. Глухо бухали по мозгам буйновские децибеллы. А ведь верно орешь, Санек, пропади оно все пропадом! Не жизнь, а дерьмо собачье. На кой ляд она мне сдалась, а? Сам-то ты, Санек, поди, еще загодя укатил к Алле Борисовне на своем халявном «ягуаре», прихватив пару ящиков «амаретто». И теперь, поди, уплетаешь икру половниками

— так, что аж за ушами у тебя пищит да очки от кайфа потеют. И снуют вокруг тебя, это уж как пить дать, гетеры голозадые, с подносами да со всяческой выпивкой заморской, а рядом-то все друзья да кореша твои, коллеги и сотрудники по работе, жены чужие и разные прочие женщины, и все в бриллиантах, все разукрашены, размалеваны, расфуфырены. Богема, мать твою. Эти-то уж точно знают, как надо Новый год встречать. У этих-то наверняка все схвачено, кем надо за все заплачено.

Так что не дери, Санек, луженую глотку свою, не верю я тебе, ну вот хоть тресни — уж для кого для кого, а для тебя-то жизнь явно не собачье дерьмо.

Я двинулся дальше. Путь мой пролегал вдоль набережной. Морозец в тот день, последний день уходящего года, завернул такой, что аж вдыхнуть было боязно. Я и дышал-то через раз, опасался носоглотку застудить. Весь декабрь был теплым, сырым, а тут — на тебе! — лютые холода подоспели, как раз вовремя, чтобы Новый год не казался нам, трудягам, Восьмым марта. Вокруг — ни зги, хоть глаз коли. На душе было муторно и тошно, словно сунули меня не в мою тарелку. Уж не забрел ли я ненароком в не то измерение или, на худой конец, в иной пространственно-временной континуум? (Во, завернул!) В новогоднюю ночь, говорят, всякие чудеса случаются.

И тут я увидел его, Деда Мороза.

Глава вторая

Не скажу, чтобы я шибко удивился или, например, обрадовался. Нынче, в последние предновогодние деньки, этих Дедов Морозов все равно что кур нещипанных, так и шастают по Москве в театральных реквизитах, с шампанским под мышкой — и все же на душе у меня слегка потеплело, когда понял я, что не один остался на этой вымершей и холодной планетке.