Кирилл Берендеев - Вильно

Берендеев Кирилл

Вильно

Берендеев Кирилл

Вильно

Экран показывает все ту же заставку: лабиринт без начала и конца, то торопливо, то с замедлением разворачивающийся перед глазами: бесконечные коридоры, тупики, закоулки. Каменная кладка стен кажется удивительной нелепицей: тяжелые кирпичи с белой цементной прослойкой меж ними при взгляде сбоку враз исчезают -они - плоскости, третье измерение отсутствует. Невыразительный потолок и пол лишь усиливают картину общей фальши, глаз на них не задерживается, следит лишь за поворотами и тыкается в новые и старые стены лабиринта, наползающие со всех сторон. Изредка возвращается надпись "старт" на английском. Пройдя сквозь нее, все так же неумолимо наталкиваешься на стены, стены из мощных, тяжелых кирпичей, тыкаешься в каждый угол, из которого заведомо нет выхода, ищешь, то и дело возвращаясь к надписи "старт", находящейся где-то в самой сердцевине неустанного, неугомонного блуждания.

Юрис сидит рядом на стуле, торопливо делает какие-то записи на листках бумаги, комкает их и бросает в угол, где находится корзина для бумаг. Попадает он редко, большая часть бумажек пролетает мимо, ударяется о стену или просто падает на истрепанный коричневых тонов ковер, рисунок которого от времени уже невозможно различить.

Я встаю с треногого табурета и иду в кухню. Юрис редко ей пользуется, по-хорошему она нуждается в добросовестной уборке. Юрису некогда заниматься подобными мелочами, покуда он живет один, на это нужен нежный и заботливый помощник. Но он не женат и не спешит расстаться со своей свободой. Некогда... да и трудно оторваться от экрана.

Часы на микроволновке показывают какое-то неопределенное время, сказать, что они отстают или бегут вперед, невозможно. Внутри что-то есть, я открываю дверцу - всего лишь пустая пивная банка. Видно, впопыхах Юрис ошибся дверцей, мусоропровод находится рядом.

Холодильник девственно пуст, на полках я нахожу полбатона белого хлеба и четыре темных "Монарха" с чудовищной градусностью - на пиво эта субстанция уже мало похожа.

- Юр, у тебя пожевать что есть?

Пауза. Глухой недовольный голос.

- Посмотри наверху, в шкафчике. Там корейская лапша осталась, как раз на тебя. А ты прямо с вокзала?

- С аэропорта. Так быстрее.

- Быстрее, - он хмыкает. - Во сколько же тебе обошлось это удовольствие?

- Скорее, необходимость.... Да разве в деньгах дело.

Он не отвечает. Я открываю дверцы навесных полок, которые в сумме и дают тот самый "шкафчик". Лакированная поверхность посылает "зайчик" от фонаря на улице мне в глаза. Надо зажечь свет, ничего не видно.

Выхожу из кухни, так ничего и не взяв. Перекушу потом, когда Юрис закончит.

После кухни, - словно по контрасту - комната представляет собой удивительное зрелище. В ней беспорядок, какой может быть после погрома, устроители которого, перевернув комнату вверх дном, но так ничего и, не взяв, убрались восвояси. Я знаю, что "погрому" этому уже порядком лет, когда я последний раз приезжал к Юрису, года два назад, квартира его была точно в таком же состоянии. Из раскрытого шкафа торчат пустые плечики, сброшенная наспех одежда валяется на кровати, частью на полу и живописной грудою в самом шкафу. Повсюду равномерно разбросаны видеокассеты, а также книги и журналы технического содержания, какие-то бумажки покрывают полки, столешницу, шкаф, валяются на кровати вперемешку с одеждой; большей частью это записки самого Юриса, прейскуранты торговых фирм или те или иные схемы. По углам лежат пыльные кучи железок, оставленные в наследство с той поры, когда Юрис увлекался моделированием; ни одной целой модели у него не осталось, планёры не пережили нового увлечения. Люстра светит тускло, один из трех ее рожков не работает, за слоем повсеместно присутствующей пыли не видно лампочек. Юрис все пишет.

- Поставил себе?

- Нет, потом поем.

Он пожимает плечами и снова комкает листок. Тут же расправляет его, черкает и дописывает.

- Кажется, нашел.

Стул у него на роликах, чтобы удобнее было перемещаться, не вставая, по всей комнате, по той ее части, что еще достаточно свободна от всевозможного хлама. На ковре уже начали протираться колеи. Дорожки не ведут лишь в темную комнату, видно, туда уже не пробраться. Я снова сажусь на табурет.

Экранная заставка пропадает, Юрис запускает программу поиска, что-то пишет в пустых строках появляющихся окон, открывает и модифицирует какие-то файлы - я ничего не понимаю, в том, что он делает, но, судя по его горящим глазам, он близок к цели. Наконец, откидывается на спинку кресла.

- Надо подождать чуток.

Тут только я заметил, что довольно долго слежу за его действиями, не дыша, боясь пошевелиться.

- Сейчас войду, - повторяет он, оборачиваясь. Юрис заметно сдал за последнее время, лицо его стало блеклым, былая выразительность пропала начисто, затерявшись только в пронзительно голубых глазах, которые он беспрестанно щурит, подслеповато вглядываясь в экран жидкокристаллического монитора. - Ты-то сам как?

- Ничего. Вот только с утра не ел ничего. Перехватил в Шереметьево, пока самолета ждал.

- Понятно. Ты уверен, что Она здесь?

- На все сто уверен. Вчера искал ее по всевозможным московским знакомым, по Подмосковью... всех на ноги поднял.

Что-то перехватывает горло, я замолкаю.

- А что между вами случилось?

Бессмысленный вопрос. Просто я не знаю, как объяснить Юрису, почему ушла от меня Она.

- Может, у Оны кто-то был?

Я качаю головой.

- Исключено. Ты ее не знаешь. Я уверен, она точно бы сказала, если что... - Юрис кивает головой. Не обращаю на него внимания, продолжаю говорить. - Дело в чем-то другом, если бы я знал, в чем именно. Я бы не допустил, все можно было бы решить, просто поговорив, я бы понял.... А она исчезла. Утром ее уже не было, я предположил, что Она уехала к Лонгиным, они договаривались встретиться... Ее нигде не было... нигде....

- Поэтому ты и предположил, что Она вернулась к родителям, - Юрис не спрашивает, но я молча киваю. - Больше некуда?

- Похоже, что так. Если бы я нашел их новый адрес, хотя бы телефон, я бы....

Он машет рукой.

- Брось, старик, ты ни от чего меня не отвлекаешь. Сейчас доломаем защиту, войдем и посмотрим.

- Телефон оформлен на ее отца, Витольда Урманиса. Или на мать. Даже скорее на мать.

Юрис кивает головой. В этот миг беспокойное блуждание в лабиринте прекращается само собой, экран заполняет надпись-предупреждение; прочесть ее я не успеваю. Юрис торопливо стучит по клавишам, надпись исчезает, несколько мгновений экран остается пустым, лишь голубовато-серый фон в мелкую клетку скрашивает его; наконец, из динамиков доносится хриплый, как бы придушенный перезвон колокольчиков. На экране разворачивается лист бумаги с надписью на английском и латышском "Добро пожаловать!".