Анатолий Королев - Блюстители Неба

Анатолий Королев

БЛЮСТИТЕЛИ НЕБА

Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство над миром принадлежит ребенку.

Гераклит

Книга первая

ОПАСНЫЙ МАЛЬЧИК

Глава первая

Я всегда считал, что дверь в конце коридора на третьем этаже Правильной школы закрыта наглухо. Я был очень удивлен, когда увидел, что отстающий ученик шестой ступени – под номером двенадцать – потянул ручку на себя и массивная дверь легко открылась: ученик вышел на балкон первым, я – вторым. Негодные ржавые перильца обрамляли косую площадку. Несколько прутьев отсутствовали, и моему воспитаннику ничего не стоило полететь с дрянного козырька вниз головой на цементный мусорный дворик, недаром дверь была задраена по высочайшему распоряжению самого Директора. И все же замок был взломан, и мы очутились на кривом выступе. Я ждал объяснений. Ученик взглянул на меня и метнул тревожный взгляд в сторону. Это был очень быстрый взгляд, и все-таки я заметил, куда он взглянул – на окно публичного туалета на четвертом этаже. Оттуда, расплющив нос о стекло, на нас глядел младший воспитанник в форме первой ступени. Но ведь в школе шли занятия! Только увидев, что наставник обратил внимание на столь дерзкое поведение, он поспешно отпрянул от окна и исчез. Но я отлично запомнил сообщника.

– Это здесь, наставник, – сказал двенадцатый.

Он смело шагнул к пожарной лесенке, которая спускалась с балкона во дворик, и одним махом слетел вниз – только железо жалобно скрипнуло. Я осторожно поставил чистую туфлю на первую ступеньку и, пачкая перчатки в ржавчине, спустился, держась за перильца, на землю. Двенадцатый молчал. Он послушно ждал меня – классного наставника высших полномочий, – но стоял не по стойке «смирно», а весьма вольным образом, и вдобавок тревожно вертел головой.

Я никогда не был здесь.

Это был несколько необычный задний дворик. Несмотря на мусор и хлам, здесь было слишком пусто и даже просторно. При чудовищной городской тесноте эта пауза между школьной стеной и глухим брандмауэром противоположного здания настораживала… пугающая не городская тишина, клок настоящей земли под ногами, земли, не покрытой бетоном. Редкие холмики шлака, груда радиаторов отопления и прочий хлам. Тут же языки зеленой травы сквозь космы колючей проволоки. Прямо у моих ног валялся облезлый глобус, на котором еще можно было разглядеть материки Целла и Биркгейм.

– Это здесь?– спросил я, медленно подыскивая слова для столь необычного и вне правил общения Наставника с учеником.

Двенадцатый облизнул губы.

– Вон там. Сейчас. Мы совсем рядом, – прошептал он и ткнул пальцем в сторону свалки.

Говорить шепотом при наставниках было запрещено, но я не успел сделать замечания: над холмами мусора, прямо в воздухе, висела красная стрела. Я видел, как она появилась, и даже почувствовал страх, но взял себя в руки и принялся рассматривать стрелу, ничем не выдавая своих чувств. Стрела не была ни подвешена, ни закреплена на опоре, ее фактура не напоминала ни один материал, она была просто нарисована в воздухе жирным мягким грифелем ярко-красного цвета, даже небрежно нарисована, словно в воздухе можно писать, как на учебной доске.

– Что это?

– Тс…

Двенадцатый прижал палец к губам. Недопустимый жест!

Нарушая все правила поведения, я в присутствии ученика сделал шаг навстречу проклятой стреле и, подпрыгнув, попытался схватить ее правой рукой. Пальцы прошли сквозь горячий воздух. Сзади раздался смешок.

Тут, словно очнувшись от моего прикосновения, стрела потеряла цвет и растеклась перед нами зыбким стеклянистым экраном в два человеческих роста. Я увидел на его мерцающей поверхности свое неясное отражение – огромное растерянное лицо, выпученные глаза, торчащие из голого черепа уши. Поверхность экрана была выпуклой, как линза. Пробежала слабая вспышка. Экран на миг погас и тут же ярко вспыхнул, озарив нас слепым голубым светом.

Я невольно оглянулся на окно публичного туалета на четвертом этаже и успел увидеть, как нечто черное задернуло или закрыло окно, теперь никто из посторонних не мог нас увидеть. Я не успел даже испугаться.

– Ух ты!– воскликнул ученик, словно забыл о моем присутствии и о том, что решалась его судьба.

Экран отбежал вглубь, и перед нами открылся подрагивающий туннель объемной картинки. Там, в глубине, стал виден берег моря, волны, набегающие на песок, странные цветные деревья вдоль кромки прибоя, горы на горизонте. Кажется, там наступал вечер и по золотистому небу пробегали синеватые отливы. Там был ветер, он перебирал мясистые листья, и его шум был явственно слышен здесь. Причем картинка была настолько нежной, что сквозь нее было видно брандмауэр в зеленых пятнах. «Это только трехмерный экран, экран, и больше ничего»,– сказал я сам себе.

– Здравствуй, Вруша, – сказал мужской голос.

Я оглянулся – никого.

– Не бойся, здесь ничего страшного нет. Такое же море есть и на твоей планете.

– А я и не боюсь, – ответил двенадцатый.

– Вот и хорошо.

Голос жил не вокруг, а как бы во мне, он доносился из тела, пронизывал до костей, словно холодные пузырьки в газированной воде. И мне стало жутко.

– Сейчас ты увидишь целаканта,– сказал голос,– ты его уже видел в учебнике жизни. Помнишь, ты еще подрисовал ему усы.

– Помню.– Воспитанник как-то странно осклабился; потом я понял, что он улыбался. Это была улыбка!

– Прекратить!– крикнул я во весь рот и нарушил тем самым свое же обещание.

Мальчик сжался, как от удара.

Но голос не слышал моего вопля. Он назойливо шевелился внутри рук, живота, черепа, говорил тихие ужасные слова.

– … целакант слишком долго жив, мой мальчик, все кистеперые вымерли миллионы лет тому назад, а он спокойно плавает наперекор времени. Меня это настораживает. Посмотри на него внимательно, нет ли в нем тайной угрозы человеку? Оставить его жить или помешать столь странному присутствию?

– Хорошо, я посмотрю,– прошелестел двенадцатый пересохшими губами.

Нарушая всякий этикет Правильной школы, я схватил ученика за плечи и затряс изо всей силы.

– Что хорошо? Что это все значит? Отвечай, негодник!

Его голова запрыгала мячиком.

В этот момент море хлынуло из экрана во дворик, и нас подхватила могучая и нежная волна. Вода! Бррр… Тонны голубой невесомой воды. Воды, которая не лезет в нос, в уши, а обтекает тебя, как рыбу, не мешая дышать, не прилипая к коже, превращая тебя в непотопляемый сосуд. Мое тело оторвало от земли и с легкостью водяного пузырька понесло вдоль школьной стены вверх, на поверхность неведомого океана, я чудом успел схватиться за ржавые перильца дрянного балкончика на третьем этаже, а ученика пронесло дальше, вверх, все выше и выше. Я с ужасом открывал рот, но не захлебывался. Вода всегда вызывала во мне отвращение! Пытаясь хоть что-то понять в этой чертовщине, я снова отыскал взглядом мальчика. Странное дело, вода была так чиста, что казалось, ученик парит в небе, как птица, а пенные пятна на морской поверхности можно было легко принять за облачка. Там навстречу воспитаннику плыла невероятная исполинская рыбина с массивными лапами-плавниками. Она была одета в литую чешую, тысячи радужных солнышек пылали в каждой перламутровой чешуйке, рыба переливалась драгоценным слитком. Она и пугала, и восхищала. Вот чудище распахнуло пасть живодера, усаженную сотнями костяных иголок, и что же? Воспитанник бесстрашно коснулся ее глаз, а затем, вцепившись в плавники, со смехом оседлал рыбину, как маленькую лошадку в парке развлечений. И перламутровая махина подчинилась ему. «Надо доложить Директору», – решил я, не в силах оторвать глаз от зрелища, мне даже захотелось туда же, на вершины волн, вон из преисподней подводного царства… стоп!