Андрей Ракитин - Чаячий Мост (Химеры - 1)

Ракитин Андрей

Чаячий Мост (Химеры - 1)

Андрей Ракитин

Химеры I: Чаячий Мост

Романтическим девочкам посвящается.

Но - не пугайся, если вдруг

Ты услышишь ночью странный звук:

Все в порядке. Просто у меня

Открылись старые раны...

25-26 ноября, 1893 год

Эрлирангорд.

Тонкие, похожие на обгорелые свечки сосны гнулись почти до самой земли, скрипели, и шум ветра, мешаясь с их гулом и плеском воды о камень набережной, превращался в глухой тоскливый рев. Как будто там, за холмом на другом берегу реки, далеко отсюда, раненый, стонал большой и сильный зверь.

Дом был, словно застывшая в камне морская волна. Так говорили все, кто сюда приходил, и было совершенно очевидно, что другого такого дома в городе нет. Ни в этом городе, ни в каком другом. Нигде, и потому Алисе казалось, будто, несмотря на все свои годы, дом выстроен недавно и только для нее. Ну что ж, она это заслужила. Так, по крайней мере, утверждал Ярран. Мастер Лезвия, второй человек в Круге. Второй, если забыть о том, кто являлся вторым на самом деле и кто ушел, не пожелав признать ее Хозяйкой. Ну что же, как говорится, вольному воля...

Она сидела в большом мягком кресле, завернувшись в пушистый плед, и слушала шум дождя. Капли стекали по стеклу, по выгнутым причудливо и странно венетским рамам, по карнизу, обитому новенькой, еще не потускневшей жестью. Капли шуршали в плетях дикого винограда и жухлом разнотравье в брошенном саду. Иногда шелест дождя разбивал короткий глухой стук: это падали, отяжелев и устав от ноябрьских туманов, яблоки. Этот звук напоминал Алисе детство, и у нее сладко щемило под ложечкой. А потом на смену горькой нежности приходила память о другом, запретном и оттого забытом, и в груди рождалась и начинала расти черная, граничащая с безумием, пустота. Она была знакома Алисе давно, она была расплатой за то, чего государыня наконец добилась, хотя в такие вечера Алисе казалось, это слишком дорогая цена. Но пути к отступлению не было. А если бы и был!.. Отдать все - за ощущение ласкового, безмятежного покоя и счастья, за мир, который прост, понятен, а, главное, жив?! Все - за паутинку или вздох ветра? Нет, слава Хранителю, она не такая дура.

Алиса поежилась в кресле. Ей было тепло под шкурами, даже жарко, но смутное беспокойство тоскливой льдинкой уже упало за ворот. И, чтобы забыться, Алиса стала думать о завтрашнем дне. Дне, на который, по ее настоянию, Канцлер назначил коронацию. Ах как глупо было не слушаться его. Давно-давно ей мечталось, что все произойдет солнечным прозрачным осенним днем, и небо синее с золотою листвою будет над ней, и серебряный звук колоколов упадет с башен печально и строго... Все будет не так. Она обречена завтра на вязкую сырость, дождь и спотыкающегося на мокрых "кошачьих лбах" переулка Бастейи иноходца. Кто из ее врагов злословил, что в ее годы она уже не способна держаться в седле? Чепуха, ей только тридцать три - возраст Христа, но память слепа и милосердна: она не может вспомнить даже имени этого человека, не то чтобы лица. Только слово - как вздох и треск ломающихся льдин: Эрлирангорд, - и пряный вкус крови и близкого безумия... Эрлирангорд... Даже ненависть притупилась и улеглась, словно змея, у которой вырвали жало. Теперь все позади. Глупо растрачивать чувства с бешеным неистовством юности. Все миновало, от заслуженной награды ее отделяет только ночь. Бессонная, черная, как вода в лесных озерах, тягучая, как старая песня и все равно, все равно, о Господи, пощади! - бессонная.

Она давно разучилась спать по ночам. Покой ли был в ее душе или пепелище она засыпала только к рассвету. Лекари отчаялись и отступились. Она ни от кого не ждала больше помощи. Вокруг нее было множество людей, был Ярис - и все-таки она была одна. Миновали те времена и исчезли с ее дороги те люди, перед которыми она могла бы распахнуть душу. Впрочем, все было так и не так: теперь она вынуждена была закрываться ото всех, чтобы никто не догадался, что под этим каменно-ледяным щитом - пустота. Выжженная пустыня, пепел и лед. Два человека во всем мире знали правду. Она - и тот, кто, вопреки ее воле, все эти годы не оставлял ее, кто был невозможно далеко и все-таки рядом. Она пыталась неудачно и мучительно забыть его и не могла. Оттого, что каждое лето заканчивалось осенью и наступал ноябрь, и яблоки падали по ночам на тронутую первым морозом гулкую землю, и звук этот возвращал Алису в покосившуюся от времени и дождей бревенчатую хату на окраине, где горела укрытая клетчатым платком лампа. Алиса лежала на диване под пледом, а рядом сидел он - тот, кого она пыталась забыть. О Хранитель, если бы он мог знать, какою дорогой платою куплены для него эти годы!..

Он обещал ей больше не стоять у нее на дороге. Но он, как и все люди его склада, был непостоянен - так переменчив февральский ветер. И если вчера ему было глубоко наплевать на то, что она делает, сегодня все могло быть наоборот. Невозможно ставить судьбу Круга в зависимость от капризов одного, пускай даже и очень хорошего, человека. И тогда - тогда придется сделать то, в чем так настойчиво обвиняли ее за спиной. Кто как умел, насколько хватало фантазии.

Если коронация не состоится.

Алиса оборвала себя. Усмехнулась. Дикие мысли приходят в голову в дождливый вечер. Какие причины могут быть к тому, чтобы коронация сорвалась, кто может помешать этому? Она перебрала одного за другим всех восьмерых Магистров Круга - они были согласны. Все, за исключением... но один голос ничего не значит. Кроме них, никто не может принимать окончательного решения. Значит, все будет так, как она ждет.

Алиса зевнула, прикрывая узкой, без перстней, ладонью рот. Какая глупость была отпустить покой-девицу... Она отняла руку, задумчиво глядя на тонкие, слегка распухшие в суставах пальцы. Ярис часто спрашивает, отчего она не носит колец... А она не знает, что ему ответить. Она слишком многим обязана этому человеку, ей не хочется впутывать его в дикий клубок своих сомнений, ошибок, потерь, поражений и редких, как крупинки золота в горячих песках Руан-Эдера, побед. Побед, которые, если взглянуть на них беспристрастно, на самом деле тоже поражения.

Если Ярран утверждает, что любит ее такою, какая она есть, то ее прошлое ему безразлично. Благодарение Богу, она счастлива этим.

Огонь в камине слабел, каждую минуту грозя задохнуться пеплом. Нужно было встать, подбросить поленьев, нужно было разобрать кое-какие бумаги и, скрутив в горький узел душу, отдать их огню, но Алиса оставалась неподвижна. Ее хватило только на то, чтобы повернуть голову: венец лежал на консоли, прикрытый небрежно брошенным поверх кружевным платком. Тонкий серебряный обруч с редкими вкраплениями янтаря. Работа Яррана. Алисе вдруг вспомнилось, как собирала она янтарные окатыши возле серого, гладкого, будто шелковое полотнище, холодного моря, чайки ходили по кромке прибоя, а Хальк спал, уткнувшись лицом в песок и раскинув руки, будто собирался обнять весь мир... С Ярраном никогда не будет такого...