Сергей Казменко - Послание

Казменко Сергей

Послание

Сергей КАЗМЕНКО

ПОСЛАНИЕ

Рано или поздно это все равно произошло бы.

Не со мной - так с кем-то еще.

Так было предписано.

Наверняка я не был первым. Мы ничего не слышали о моих возможных предшественниках - но это еще не говорит ни о чем. И я наверняка не буду последним. Если не случится катастрофы, которая сотрет с лица Земли комплекс Анангаро или же вообще уничтожит человечество, кто-то повторит мой путь.

Я ему не завидую.

А началось все еще в детстве. Мы с Вернелом были очень дружны. Его родители переехали на нашу окраину, когда нам было лет по семь, купив дом как раз через улицу. Вернел тогда бредил космосом, и никто из знавших его не поверил бы, что из этого очкарика, увлеченного до безумия всякой техникой, со временем вырастет один из ведущих археологов страны. Возможно, отчасти в крутом повороте в его судьбе виноват был я - у родителей была богатейшая библиотека, и я с детства жил в атмосфере, которую она создавала в доме. Это трудно описать словами, но книги и их герои как бы были членами нашей семьи - все разговоры так или иначе вращались вокруг них. Отец был историком, профессором в университете, и героями моего детства стали не столько сказочные персонажи, сколько реальные исторические лица. Это не было каким-то насилием надо мной, меня, конечно же, ни в коей мере не лишали ни сказок, ни приключенческих книг но история, особенно в изложении моего отца, оказывалась неизменно интереснее самых замечательных сказок и приключений. В те годы, когда все дети читают Купера, Дюма и Майн Рида, я столь же увлеченно раскрывал толстенные тома "Истории государства Эгро" Бангера или "Анналы" Тацита.

От меня и Вернел заразился страстью к истории. И в восемнадцать неожиданно поступил на исторический.

А я... Я никогда не жалел о своем выборе. То, что я не пошел по стопам отца - его это не обидело, а мнение остальных меня мало волновало. В сущности, он сам предопределил мой выбор, когда помогал организовывать ту самую первую выставку. Раньше меня он, наверное, почувствовал, что именно станет делом моей жизни, хотя далеко не все мои картины - уж это-то я прекрасно вижу, хотя он редко высказывает свое мнение определенно - ему нравятся.

Тем летом я надолго уезжал - сначала был в Европе, потом летал на конгресс в Аргентину - и вернулся домой только в сентябре. За время моего отсутствия кое-что изменилось. Не стану вдаваться в подробности, я не склонен к описанию личных переживаний и к тому, чтобы плакаться в жилетку всем и каждому. Но происшедшие перемены существенно изменили мое восприятие окружающего. Именно смятенное состояние, в котором я оказался, и повлекло за собой все случившееся. Будь я в полном порядке, в обычном своем довольно благодушном состоянии - и послание не нашло бы в моей душе ровно никакого отклика, как остается оно практически непонятным всем остальным людям. Но судьбе было угодно, чтобы в нужный момент я оказался нужном месте как раз в нужном - кому? - состоянии души.

Короче, оставаться в городе я не мог. Сначала я попытался продолжить работу в мастерской, как-то заглушить обуревавшие меня чувства работой. Но оказалось, я только растравляю себя этим. Краски ложились на холст как никогда быстро, линии, казалось, сразу находили свое, изначально предназначенное им место, так что ничего не хотелось ни изменять, ни подправлять - но никакого удовлетворения от проделанной работы я не испытывал. Наоборот, картины мои растравляли душу и делали еще невыносимее то унизительное положение, в котором я оказался.

Я не выдержал и недели такой жизни.

Не знаю, чем бы все это закончилось, не получи я письма от Вернела. Он был в экспедиции далеко на юге, где уже несколько лет руководил раскопками в Анангаро. Мы не виделись почти год, но переписывались регулярно, и в общих чертах я знал, чем он сейчас занят.

Но в тот момент это меня мало волновало.

Помню, как вскрыл конверт, вынул пару листков, исписанных мелким, корявым почерком - его принтер, наверное, опять сломался, потому что летом в районе раскопок весь воздух был насыщен пылью, и даже из конверта выпорхнуло крохотное облачко, когда я доставал письмо - прошел из мастерской на кухню и стал варить кофе. Потом поставил перед собой чашку и начал читать, отхлебывая кофе мелкими глотками. Я еще не знал, что какая-то высшая сила вмешалось в мою судьбу. Я еще не знал, что это письмо все изменит в моей жизни. Лишь дочитав его послание до середины, я понял: произошло нечто поразительное, и скоро весь мир заговорит о сделанном в Анангаро открытии.

Они раскопали легендарный зал правителя Кьерра.

В это трудно было так сразу поверить. Легендам, дошедшим к нам из глубины веков, свойственно сильно приукрашивать действительность. Небольшую стычку разведывательного отряда с бандой грабителей они преобразуют в кровавую битву войска тирана с восставшим народом, грозу, обрушившуюся в неурочное время да еще накануне какого-нибудь морового поветрия - в ужасающее проявление гнева богов и так далее. В этом нет ничего противоестественного и хоть в малейшей степени унижающего устное народное творчество - просто такова логика его развития. Народу свойственно в создаваемых им преданиях идеализировать и возвышать действительность, и к этому надо относиться спокойно и с должным пониманием, но неизменно делать поправку при интерпретации устных или даже письменных преданий, пришедших из далекого прошлого.

И вот вдруг оказывалось, что одно из этих преданий оправдывалось едва ли не в мельчайших деталях.

Я перечитал письмо. Да, если только Вернел не преувеличивал - а за ним водился этот грех - предание о правителе Кьерре и Менаре находило материальное подтверждение. Мне не нужно было брать с полки толстый том Альдареса, чтобы проверить себя - я и так все слишком хорошо помнил. Со времени донесенных преданием событий прошло около восемнадцати столетий, но описание зала правителя совпадало с тем, что раскопал Вернел, даже в мельчайших деталях! Поразительно, но даже колонн, что поддерживали когда-то пятикупольный свод гигантского зала, было ровно шестнадцать Вернел раскопал их основания, расположенные крестом вокруг углубления под центральным куполом. И стены - стены, несмотря на все разрушения сохранившиеся местами на высоту в два человеческих роста, были покрыты потрясающим даже теперь воображение каменным резным узором. Как гласит предание, правитель сам, позабыв обо всем на свете, оставив все государственные заботы врубался в эти стены молотком и зубилом, по сантиметрам перенося в узор безумные мысли, которые овладели его сознанием. Да что тут объяснять, почти все, наверное, читали роман Райманда, навеянный этой легендой, или по крайней мере смотрели великолепный фильм Карпинского с Эйни Каренгом в главной роли.