Александр Фин - Пузыри Шолиса

Фин Александр

Пузыри Шолиса

Александр Фин

Пузыри Шолиса

- Извините, Зигфрид. Если можно - последний вопрос. Ну вот... это все уже случилось, и вы вернулись на станцию...

Корреспондент с трудом подбирает слова, и я понимаю, почему он мямлит. Перед ним - Зигфрид Шолис, тот самый Шолис, что открыл электрические пузыри на MD-19, тот самый Шолис, чье имя упоминается теперь в каждом учебнике по разумным роботосистемам. Словом, живая легенда, правда, сейчас в тренировочном костюме и домашних тапочках.

- Вы вернулись на станцию, - повторяет он. - Ну, и о чем вы думали, когда Когтев... - Он замолкает и, посмотрев в упор, спрашивает: - Прав был Когтев, когда назвал вас убийцей?

Все началось с пузырей - с тех самых, электрических. Я сидел на песке, чтобы отошли ноги, когда примерно в полукилометре впереди на равнине вдруг набух светящийся бордовый купол. Секунда, и это уже шар. Сначала он красный, потом оранжевый, зеленый, фиолетовый - и вдруг шар отрывается и ползет, подрагивая, вверх, а на его месте растет следующий. Еще несколько секунд - и в небе их уже два, три, гирлянда...

- Когтев, погляди на северо-запад, - говорю я шепотом в микрофон шлема. - Видишь?

- Вижу. У тебя все в порядке?

И вся реакция. Впрочем, если б я показал ему что-нибудь живое... За последнюю неделю он истратил полторы месячных нормы горючего - на высоте катер берет больше, а он в поисках хоть каких-нибудь бактерий забрался уже в верхние слои атмосферы. И все без толку...

Есть один очень простой закон: отрицательный результат - это тоже результат. Если на планете жизни нет, это значит только то, что ее нет. Ни больше и ни меньше. К этому относиться нужно очень и очень трезво, иначе недолго и спятить. Надеюсь, Когтеву до этого еще далеко, но...

Воздух-де на станции припахивает аммиаком; время от времени я слышу жалобы: как, мол, там Марина с Сережкой... Плохо им без мужа и отца. Да и вообще какой он, Когтев, муж, так, разведчик. А это почти как человек без роду и племени.

Не понимает, что род и племя разведчику нужны как скафандру тормоза. Настоящий разведчик - это механизм, только с головой. Включился - и пошел, как грейдер. Дошел до конца - выключился. Но не раньше!

В общем, смешной человек! Да, кстати, за два месяца я ни разу не слышал, чтобы он рассмеялся - громко, в голос. А кто смеяться не желает, не живет, а прозябает... Прекрасный стишок... На слух даже смешнее, чем про себя, и я начинаю смеяться, и тут вдруг беззвучно вспыхивает и лопается в небе пузырь, и я вздрагиваю от неожиданности и смеюсь еще неудержимее.

- Зигфрид, что у тебя там?

Очередной пузырь уже плывет вверх. А на его месте, уже в полусотне метров от меня, растет новый - ни дать ни взять гриб-дождевик, и я давлюсь от беспричинного смеха.

- Зигфрид!

Сил смеяться уже нет. Колени подгибаются, болят мышцы живота. Я тоненько повизгиваю.

- Зигфрид... Командир... На станции разгерметизация. Понял? Тревога!

Я прихожу в себя на станции. Пока одурь не прошла до конца, я полон решимости серьезно поговорить с Когтевым насчет его дурацкой шуточки про разгерметизацию. Но потом окончательно прихожу в себя. Выдумка не ахти какая, но если б не она, я не побрел бы из последних сил к катеру, чтобы вернуться на станцию... Не знаю, что они там излучают, но если бы не Когтев, я бы так и смотрел сейчас на эти пузыри... Широко открытыми глазами и с улыбкой на посиневших губах.

Вечером пузырей не было. На следующий день тоже. И хорошо: я монтировал телекамеру на Жука. У него здоровье железное, а мне, как показала практика, близкое знакомство с пузырями противопоказано.

Телекамеру я приладил, погонял Жука по равнине на разных режимах, чтобы поразмялся после домашних работ, и стал поджидать пузыри.

Фейерверк начался в 17 часов 2 минуты 27-го числа. Как они пошли! Пузырь за пузырем, пузырь за пузырем! Я выставил Жука за дверь, и он заскользил на своих тараканьих лапах к разноцветному зареву. Несколько секунд на его длинной вороненой спине были видны отблески, потом он скрылся из виду, и я перешел к экрану.

Изображение приближалось, мелко подрагивая в такт шагам робота, потом дрожь утихла: Жук остановился, и в ту же секунду послышался его скрипучий голос:

- Я двадцать шесть - семнадцать, я двадцать шесть - семнадцать. Электромагнитное излучение...

Он подробно перечислил мощность излучения, частоту, длительность и скважность импульсов. Все это было важно. Но я ждал большего.

- Повтори задание, - потребовал я.

- Я двадцать шесть - семнадцать. Задано...

Он добросовестно повторил все, что было поручено сделать, и спросил:

- Задание выполнять?

- Выполнять, - зло сказал я, зная уже, что будет дальше.

- Я двадцать шесть - семнадцать, - снова проскрипел он, не двинувшись с места. - Электромагнитное излучение...

Мощность, частота и так далее. Тьфу на него! В паспорте у Жука написано: "робот повышенной жизнестойкости". Его черную бронированную спину не прожечь и тепловой пилой, но под пилу его палкой не загонишь.

Я отменил задание, и через двадцать минут вот он, герой, тут как тут.

Когтев внимательно послушал, как Жук, словно жалуясь, в очередной раз докладывает про мощность и частоту, а потом спросил:

- Почему им дают такие противные голоса? Не то мужской, не то женский. Черт-те что!

Я машинально кивнул. Меня бесило, что их делают такими трусливыми. Наверное, чтобы разгильдяи-разведчики не портили; повадились гонять, понимаешь, дорогие машины куда не надо... А чтобы наш брат внутрь не лазил, операционная система напрочь закрыта.

Ночью меня поднял сигнал сейсмометра. Толчком порвало ствол третьей скважины и заклинило бур геоанализатора. На станции я появился только через двое суток - грязный, голодный и злой.

Когтев был чисто выбрит и улыбался. Может быть, выловил в атмосфере неизвестный вирус? Что ж, захочет - расскажет.

Я лежал и грыз сухарь, когда Когтев вошел в мою каюту, пропустив вперед Жука.

Я приподнялся на койке.

- Слушай и запоминай, - сказал Когтев мне и наклонился к роботу: Говори: "папа".

- Папа, - повторил тот.

- Дай каши.

- Дай каши.

Жук говорил по-прежнему монотонно, но голосок стал звонкий, ребячий.

Когтев смотрел на робота и нежно улыбался. Мне хотелось плюнуть. Если человек находит утешение в том, что железка говорит голосом сына... Надо ж, и времени не пожалел, чтобы перепрограммировать... Эх!

Я хотел уже демонстративно отвернуться к стене, и вдруг меня осенило, да так, что я поперхнулся крошкой от сухаря.

Иногда и глупость может продвинуть прогресс. Я прокашлялся и спросил:

- Как ты влез ему в программу?

- Очень просто. Дал ему прочитать новую, глазами.