Фредерик Браун - Другая мораль

Браун Фредерик

Другая мораль

ФРЕДЕРИК БРАУН

ДРУГАЯ МОРАЛЬ

Пер. С. Ирбисова

11 апреля.

Даже сказать не могу, удивился я или испугался, когда впервые понял, что у людей по ту сторону стекла совсем другие обычаи и законы. До этого я полагал, что мораль для всех одна. А как же иначе? Должна же быть какая-то справедливость. Поначалу я подумал, что их цензура дала промашку. Что ж, бываетНачалось все во время вестерна, хотя это и не главное. Я тогда был Уитни Грантом, шерифом Уэст-Пекоса, первоклассным наездником и отличным стрелком. Словом, настоящим героем. В городок ворвалась банда головорезов - негодяй на негодяе, - а поскольку местные жители отвагой не блистали, пришлось мне разбираться с бандитами одному. Их главарь Черный Берк - я сбросил его с лошади, а следовало бы пристрелить, - сообщил мне потом сквозь тюремную решетку, что все это здорово походило на "Луну в небесах". Ну и что с того? "Луна в небесах" - неплохое кино, жизненное; значит, и в настоящей жизни вполне может произойти что-то подобное.

А чуть раньше, во время нашего сеанса, я мельком глянул через стекло "экрана", как мы его иногда называем, в тот, другой мир. Такое порой случается, когда глядишь на экран в упор. Там тоже живут люди, они очень похожи на нас, только вот жизнь у них скучная: никаких приключений, просто сидят и пялятся сквозь стекло на нас. И так из вечера в вечер. Когда нам удается заглянуть к ним, перед нами каждый раз оказываются новые лица. Почему? Не знаю. Так уж устроен мир.

В этот раз я увидел комнату, похоже, гостиную, и двух молодых людей - юношу и девушку. Они сидели на кушетке как-то слишком близко друг к другу и целовались. Казалось бы, ничего особенного, у нас ведь тоже целуются. Но у нас не целуются вот так, без повода, и так бесстыдно. Они буквально впились друг в друга и явно позабыли обо всем на свете. Это был плотский поцелуй, и тянулся он невероятно долго. Я трижды отходил от экрана и вновь приближался, а они все пребывали в той же позе.

Прошло секунд двадцать, не меньше, а они все лизались. Тут я смутился и отвернулся. Все имеет свои пределы, а поцелуй на двадцать секунд - это уж выше крыши. А может, и длиннее - ведь они вполне могли начать еще раньше, чем я их увидел. Двадцать секунд! Куда только смотрят их цензоры! Спят, наверное. Да и спонсоры-рекламодатели тоже хороши... нельзя же так!

Когда наш вестерн кончился и экран сделался матовым, я хотел было обсудить это с Черным Берком. Мы потолковали о всяком-разном сквозь решетку, но я так и не решился рассказать ему об этой парочке. Завтра Берка будут судить, а потом, надо думать, вздернут. Он, следует отдать ему должное, крепкий мужик и держится хорошо. Так зачем подкидывать ему лишние проблемы? У него и так есть над чем подумать... перед петлей-то. Никто ведь не знает, в кого он воплотится в следующий раз, да и воплотится ли вообще.

15 апреля.

Не знаю, что и думать. Сегодня я видел это снова. Только на этот раз было еще хуже. В три прошлых вечера я, скажу честно, боялся глядеть на экран, а если вдруг все-таки случалось, как можно быстрее отворачивался. Правда, насколько я мог заметить за стеклом все было в порядке: каждый раз - новая гостиная, но ни одной аморальной парочки. Люди вели себя прилично: просто сидели и пялились на нас. Все как всегда.

Но нынче!

Боже, какая гадость! Опять парочка, на этот раз, конечно, другая. И гостиная была другая, и вместо кушетки в ней стояли здоровенный мягкие кресла. Но они-то сидели в одном. Она - у него на коленях!

На этот раз я был врачом в одном паршивом лазарете. Работенки хватало - то одного, то другого буквально вытаскивал с того света. Запарился я ужасно и только во время хвоста так мы называем промежуток между последней рекламой и концом я, разговаривая с интерном, повернулся к экрану и снова увидел их.

То ль они поменяли позу, то ли я в первый раз не заметил главного... Нет, они не целовались, они, как и полагается, сидели и пялились на нас. Но то, чем они при этом занимались, было еще хуже!

На девице были очень короткие шорты, а парень положил ей руку на бедро. И не просто положил, а гладил-ласкал!

Что у них там за порядки! Мужчина ласкает обнаженное женское бедро! Да у нас о таком и помыслить никто не посмеет.

Меня даже передернуло. Хоть присягнуть, их цензоры даром хлеб едят.

А может, у них что-то по-другому, а я не понимаю. Вот это меня и пугает. Пожалуй, даже больше, чем возмущает.

22 апреля.

С последнего тревожного события прошла почти неделя, и я немного успокоился. Я уверил себя, что все это случилось у них по чьему-то недосмотру. Разве у нас, в реальном мире не бывает накладок?

Но то, что я увидел, точнее, услышал сегодня, ни в какие ворота не лезет. Похоже, у них там нет никаких Моральных Норм*.

Наверное, надо объяснить, как мы их слышим. Редко-редко до нас с той стороны доносятся звуки. Они слышны едва-едва, да еще их заглушают наши разговоры, всякие шумы реальной жизни и музыка, которая играет, когда мы не говорим. Я долго ломал себе голову, размышляя, откуда берется музыка там, где нет ни музыкантов, ни инструментов, но потом отступился. Так уж устроен мир. Так вот, чтобы отчетливо услышать что-то оттуда, нужно особое стечение обстоятельств. Такое бывает лишь когда в нашем мире умолкает все, даже музыка. Но и тогда их слышит только тот, кто стоит "впритирку к экрану", как мы это называем. Обычно удается разобрать пару слов, и совсем уж редко - целую фразу.

Сегодня мне "повезло" не только услышать целую фразу, но и увидеть, кто ее сказал и кому. Это была вполне обычная пара почтенного возраста, они сидели на кушетке, но в разных концах и, как водится, пялились на меня. И вдруг мужчина сказал, причем говорил громко, словно его супруга туга на ухо: "Г..., душечка, экая дребедень. Вырубай этот х... ящик, и пойдем на угол, угостимся пивком".

Первое слово, которое я не пишу всуе целиком, было именем Всевышнего. Мы, конечно, тоже произносим его, но на молитве или в каких-то иных обстоятельствах. Но тут о молитве не могло быть и речи: второе слово, которое

* Имеются в виду положения так называемого Производственного Кодекса кинопромышленности (1930 г.), которые фактически обернулись цензурными запретами на показ определенных сюжетов и предметов. Например, нельзя было показывать священника, пьющего вино, долгий поцелуй, женскую ногу выше колена, убитого полицейского и т. п. (Прим. ред.).

я не пишу, было гадким ругательством. И сказано оно было почти следом за тем... первым. Все это меня очень беспокоит.

30 апреля.

Если честно, я сам не знаю, чего ради сейчас пишу. Скорее всего эту страницу я потом порву и выброшу в корзину. Дело в том, что я должен писать, точнее, печатать, так уж лучше что-нибудь осмысленное, чем просто набор букв и запятых. Сейчас я - журналист, сижу в редакции за пишущей машинкой. Роль свою я отыграл, отошел на второй план, и теперь мое дело - с озабоченным видом колотить по клавишам. Печатаю я "слепым" методом, так что могу время от времени поглядывать, что творится за экраном.