Олег Серегин - Хирургическое вмешательство

Олег Серегин

Хирургическое вмешательство

Часть первая

1

Кажется, будто в горле у тебя что-то вроде колодца.

Колодезный ствол идет от кадыка до детородного члена, а рукоять ворота торчит из-под уха. Обычно она неподвижна, но иногда начинает покручиваться, вначале слабо, потом сильней и сильнее, словно от подреберья кверху кто-то тяжко, натужно вытягивает ведро с частицей твоей души.

Это неприятное чувство.

Ксе научился любить его.

Оно было свидетельством умения и силы, знаком признания, который в обманную не получить. Будь Ксе чуть менее искушен в своем ремесле, думал бы что-нибудь красивое насчет материнской ласки. Вроде так: ты живешь, беря у родителей в долг. Приходишь, и тебе уделяют, отечески, матерински, но будь готов к тому, что однажды с просьбой обратятся к тебе… Неумелого, слабого, неопытного — не просят, и потому, если не растут мастерство и сила, растет долг. Однажды он становится таким, что вернуть его можно только одним способом.

Тогда шаман уходит подальше в лес и роет себе могилу.

Ксе был умелым шаманом.

Его просили.

И потому, что он был умным шаманом, он знал, что Матьземля не испытывает ни нежности, ни печали, никаких чувств, называемых материнскими; дочеловеческое стихийное божество, она началась с первых живых клеток в Мировом океане и много старше материнского инстинкта как такового. Что-то вроде разума у нее есть, это верно, но его не стоит переоценивать. Это разум протоплазмы. Ксе был опытным шаманом и знал, что оскорбиться по поводу его мнения о ней Матьземля тоже не может.

А еще он был сильным. Его просили не раз.

То, что случается после, всегда одинаково: в первый миг Ксе понял все. Обычное состояние, когда только вошел в контакт со стихией — у нее-то ведь, у стихии, нет нерешенных вопросов и проблем тоже нет. Проблемы появляются у тебя, когда начинаешь адаптировать протомысль богини для маленькой человеческой логики. Это само по себе непросто; учитывая же, что понятие «сообщить заранее» Земле незнакомо, и решительные действия требуются от тебя прямо сейчас… причем безошибочные действия… как раз тогда, когда понял, наконец, что ни копья тут не понял и хорошо, если через неделю поймешь.

…Ксе продолжал идти куда шел, только замедлил шаг. В конце концов, он пеший. Она может повести его в любую нужную сторону. Находись он, скажем, в поезде дальнего следования, или, не приведи боги, в самолете — вот тогда у него действительно были бы проблемы.

Переулок, сколько хватало взгляда, пустовал. Взгляда хватало ненамного, потому что шагах в двадцати от Ксе улочка загибалась. Дома по обе стороны стояли впритык и на первый взгляд казались нежилыми, как многие старые здания в центрах мегаполисов. Холодное солнце едва заглядывало в узкое выгнутое ущелье, слабо поблескивали стекла припаркованных машин. Шум автострады доносился из-за строений, слитный и приглушенный.

Матьземле нет дела до городов. Все эти стены созданы из нее: и стекло, и бетон, и сталь. Каждый камень, упавший с небес, становится ею. Асфальт — ровно такая же ее часть, как степной чернозем и песок пустыни.

Ксе шел себе к букинистическому и пытался разобраться в мыслях Земли.

Она была довольна. Или недовольна. Неспокойна. Встревоженное сознание стихии подымалось вокруг незримым туманом, колыхалось и опадало, но Ксе не мог определить вектора тревоги. Чего от него хотели? Зачем обращались к настолько тонкому и неудобному инструменту, как человек?

Этот вопрос — всегда первый на пути к разгадке.

Ксе только собрался обдумать его, когда дошел до угла и рассеянно оглядел вторую половину улочки. До магазина оставалось ходьбы минут пять, если совсем не торопясь…

Богиня вскрикнула.

Шаман был ее инструментом, ее псевдоподией, с помощью которой Матьземля пыталась проникнуть в слишком маленький и стремительный для нее мир. Сейчас она видела шаманом — и увидела.

Надо сказать, что Ксе это не помогло.

Ехала навстречу машина, старенькая «копейка», медленно: одностороннее движение, да еще угол впереди. За рулем сидел добродушного вида толстый усач. Слева, по солнечной стороне улицы, почти растворяясь в неожиданной силе света и бликах зеркальной витрины, шла старушка с допотопной авоськой. Справа, в тени — девушка в длинной монашеской юбке.

Немилосердно крутанула древняя сила рукоять ворота, и, вызывая тошноту и помрачение взгляда, взлетело по грудине Ксе к горлу воображаемое ведро с душой.

Он не остановился, хотя желание постоять спокойно и за что-нибудь подержаться нарастало с каждой секундой. Скрылась за углом машина, унесла бабка молочные пакеты; шаман шел, тени выскальзывали из-под ног, взлетали, рушились волнами. Неботец проливал свет, сплетаясь со своей шакти в вечном объятии. Сознание богини напоминало нутро грозовой тучи.

«Дура, — подумал шаман устало и ласково, как о собаке. — Ну скажи хоть, что тебе надо-то…»

Она только указывала.

Не оставалось сомнений — вот эта, именно эта ссутуленная фигура, бредущая по кривому проулку, заставляла Матьземлю содрогаться в тревоге; но Ксе в упор не мог понять, чего богиня хотела от него. Точечной аннигиляции, что ли? Уж кому-кому, а Матьземле, той стихии, которая всегда могла позвать человека к себе, другие устранители не требовались. Да и не желала богиня уничтожения препоны: это простое желание, Ксе понял бы его…

Чего, язви ее Небо, она желала?!

Причина тревоги шла медленно, зябко кутая щеки в клетчатый шарф. Уродливый пуховик на ней выглядел весьма солидно даже для нынешнего по-зимнему холодного сентября. «Болеет? — невольно подумал Ксе. — Температурит? Может… голодная, что ли?» Под подолом длинной черной юбки виднелись старые кроссовки и толстые черные носки. Девушка выглядела бы монастырской послушницей или сектанткой, если бы носила платок. Но платка не было, не было и шапки. Золотисто-русые волосы, давно не мытые, сосульками липли по шарфу и плечам.

Она поравнялась с Ксе и, едва подняв лицо, скользнула по нему вялым взглядом. Лицо было тонкое и правильное, но какое-то отупевшее, в светло-голубых неумытых глазах не брезжило ни единой мысли. Стало ясно, что она совсем юная, не старше шестнадцати. «Наркоманка?..» — смутно предположил шаман. Потом подумал, что если девчонка хоть в малой мере восприимчива к тонкому миру — а она восприимчива, иначе не вызывала бы в нем такой реакции — понятно, почему она едва держится на ногах.

От того, что творилось с Землей, пошатывало даже Ксе.

Божественная протоплазма вопила. Выламывалась. Вставала дыбом. «Это!!» — давила богиня, не в состоянии изъясниться, не умея отдать слишком сложный и ей самой непонятный приказ.