Андрей Щербак-Жуков - Алые паруса - 2

Щербак-Жуков Андрей

Алые паруса - 2

Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ

АЛЫЕ ПАРУСА - 2

(Альтернативная история любви)

Девочка тонкие ножки в море мочила,

Девочка тихо, тихонько что-то у моря просила...

Море звенело, играло, струилось, бурлило и пело

Морю до девочки не было дела...

Александр ВЕРТИНСКИЙ

- Ну что скажешь, Романтик... Я ведь помню твою историю: большая любовь, сильные люди, красивые корабли... Попутный ветер в лицо... Паруса... Одни паруса чего стоили! А что ты теперь расскажешь? А?..

Молчание.

- А хочешь погулять? Я тебя отпускаю... Найдёшь ли ты там себе место?.. Найдёшь ли, о чём написать?..

Прошло много лет, и старый Лисс был переименован в Феодосию. И снова прошло много-много лет...

Её отец был школьным учителем. Он преподавал литературу и русский язык - эдакий провинциальный чудак, библиофил-энтузиаст. Он не только все деньги тратил на книги, но и даже сам пописывал рассказики из истории родного города - графоманил, словом.

Свою мать она почти не помнила, та сбежала с заезжим джазистом в какую-то из столиц, когда девочки было чуть больше года. Отец особенно даже и не переживал, словно не видел в этом ничего странного, только сделался ещё более чудаковатым. Это, конечно же, была его идея назвать дочь Ассолью - он безумно любил Грина. Жена было воспротивилась, но по слабоволию не смогла противопоставить тихой упёртости мужа ничего, кроме очередной истерики. Она считала себя тонкой творческой натурой, поэтому истерики были чем-то вроде её хобби. Возможно они оказались тем единственным, что всё-таки осталось от матери где-нибудь в самом глубоком уголке подсознания юной Ассоли... А возможно мать не очень-то и протестовала против этого странного имени, потому что, по большому счёту, её было на всё наплевать, потому что джазист тот был уже у неё на примете и грядущий побег в столицы был уже вчерне спланирован.

В общем девочка росла без матери да ещё со странным именем. Про Ассоль и алые паруса в те годы пели бодрые, но романтические песни вокально-инструментальные ансамбли. Дети же во дворе и в школе, не разделяя или просто не понимая этого возвышенного порыва, дразнили её и "молью", и "солью", и "фасолью". Как следствие, росла она замкнутой и необщительной, что не могло не сказаться на её развитии. Как это ни странно, книг она тоже особенно не любила. Видимо отец своим излишним усердием на этом поприще привил её к нему стойкую идиосинкразию. Так часто чувствительные дети алкоголиков, повзрослев не берут в рот ни капли спиртного... Вот только "Алые паруса" Грина глубоко запали ей в душу - отец, самостоятельно занимавшийся воспитанием дочери, читал их девочке каждый день перед сном на протяжении нескольких лет. Этой книгой, пожалуй, и ограничились её познания во всех областях культуры, науки и общественной жизни. Несколько раз учителя пытались перевести нелюдимую и плохо успевающую девочку в школу для умственно отсталых, и только вмешательство отца спасало её от этой участи.

Иногда Ассоль спрашивала отца:

- Скажи, почему нас не любят?

- Э, Ассоль, - говорил отец, - разве они умеют любить? Надо уметь любить, а этого-то они не могут.

- Как это любить? - спрашивала Ассоль. Но отец не мог ей на это ответить ничего вразумительного, поскольку и сам, похоже, любить не умел. Стало быть, и научить дочку любить тоже не смог. За то, как это не странно, он сумел научить дочь верить и ждать. Впрочем, делала она и это, и то весьма по-дурацки... В тайне ото всего мира и даже от родного отца она действительно считала себя той самой Ассолью, о которой была написана книга. Каждое утро на восходе Солнца, перед тем, как пойти в школу, она выходила на дикий пляж в надежде увидеть на тонкой кромке между алым небом и, отражающим его, и потому тоже алым, морем красивый корабль с такими же алыми парусами, корабль, везущий к ней навстречу красавца-Грэя.

Даже закончив школу она не поумнела и по-прежнему продолжала выходить на берег, но, похоже, уже скорее по привычке...

Он был тусовщиком. Даже ни каким не хиппи, а просто тусовщиком. В "Сайгоне" и на Гоголях его знали под именем Грэй. Он учился в каком-то творческом вузе, любил устраивать шумные хеппенинги в различных домах культуры и обильно выпивать при этом. Зимой он, как водится, пил водку, а летом ездил стопом ни то в Одессу, ни то в Николаев к друзьям, пить южные вина. Так бы и ездил каждый год, да только однажды напившись в Харькове прямо на вокзале, сам того не заметив, соблазнил молоденькую проводницу. Она затащила его в своё купе и не выпускала до самой конечной остановки. Строго нормирую выпивку, она ловко поддерживала его всю дорогу в одном состоянии: довольно безразличном, но вполне работоспособном. Этого ей было вполне достаточно.

Поезд шёл в Крым, а именно, в Феодосию. Грэй лежал в купе для проводников на тюках с грязным постельным бельём и, когда проводница выходила куда-то по своим служебным надобностям, размышлял о превратностях судьбы и о том, что теперь, наверное, нескоро ему снова захочется женщину.

По прибытии в конечный пункт следования поезда Грэй был отпущен с миром, видимо, за дальнейшей ненадобностью. Они равнодушно расстались прямо на перроне.

- Береги себя, - пожелала ему на прощание проводница и ткнулась влажными губами в небритую щёку. Вместо того чтобы спросить, как её зовут, он глубоко вздохнул и машинально отёрся тыльной стороной ладони.

Проводница быстренько затерялась в привокзальной суете, а Грэй не спеша двинулся вдоль состава, тихо напевая себе под нос всем известную революционную песню:

- "Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону..." к хер... в общем черт его знает к чему...

В Феодосии Грэй оказался впервые, однако, где наша не пропадала...

Безупречным чутьём старого тусовщика он быстро безошибочно нашёл ту самую единственную в городе кафе-"стекляшку", в которой собирались и сидели часами странные волосатые люди, которых по телевизору называли "неформалами", выясняя во всеуслышанье, легко ли им жить, как будто в стране нельзя было найти более важных проблем. Иногда на них совершала набеги местная шпана, пытаясь выяснить по каким "понятиям" они живут; иногда - милиция, выискивая у них анашу. И те, и другие были по-южному неактивны и снисходительны.

Грэй был общительным малым, поэтому быстро сошёлся с аборигенами. В "стекляшке" было не весело: денег ни у кого не было, поэтому пили жиденький кофе. "Не самое лучшее питьё для крымской июльской жары, тут пивка бы литра два", - подумал Грэй. На откровенный "аск", то есть выпрашивание денег у приглянувшихся прохожих на улице, местные "неформалы" пока ещё не решались. Однако ушлый Грэй быстро придумал разумный компромисс, и тут же весьма умело организовал пипл на славное дело - из всех желающих была организована уличная актёрская труппа.