Север Гансовский - Таньти

Гансовский Север

Таньти

Север Гансовский

Таньти

Внизу она на всякий случай подошла к дежурному.

Он читал книгу, оторвался от нее. Несколько мгновений на его лице было отсутствующее выражение, потом он сосредоточился на ее вопросе и покачал головой.

- Нет. Для тебя ничего нету.

После он сообразил, что было бы лучше, если б эти слова прозвучали сочувственно, и улыбнулся.

Но она уже шла по залитой вечерним солнечным светом улице, прямая, тоненькая, с холодным взглядом больших глаз.

На вокзале было много народу. Она сдала карточку с анализами, получила ее вместе с билетом во втором окне. И почти сразу услышала:

- Таньти!

Виктор проталкивался через толпу.

- Здравствуй! Отличный вечер, верно?

Она кивнула, потом невесело спросила:

- Ну?

Он заторопился.

- Уверен, тебе понравится. Там ребята такие энтузиасты... Давай твой костюм. Понимаешь, сами собрали зал, разработали акустику, аппаратуру вырывали просто с мясом, где могли... Ну, давай же я понесу костюм.

- Ничего. Он легкий.

- Дай его сюда! - В его голосе прозвучала обида. Он остановился и посмотрел на нее в упор. - Это же ровно ничего не значит, если ты дашь мне костюм. Ничего ни в чем не меняет.

Она молчала.

Виктор отвернулся и закусил губу.

- Слушай, знаешь, это в конце концов надоест - вот так расталкивать мертвого.

На миг ей стало даже забавно: хватит ли у него решимости поссориться с ней?

Но он уже смягчился и вздохнул.

- Пошли.

Рослый юноша в накидке, уже вышедшей из моды, и тоже со сложенным костюмом в руке задержался на них взглядом и чуть усмехнулся. Потом через несколько шагов он оглянулся и посмотрел на Таньти внимательнее.

Она равнодушно опустила глаза и взяла Виктора под руку. Сколько она уже видела таких взглядов! Сколько видит их каждый день!

Внутри в корабле они надели костюмы, и Виктор стал рассказывать, что в Ленинграде осваивается вертикальный подъем. Потом бортпроводник проверил костюмы, задернул над ними покрывало. Несколько секунд вливалась вода, по общему радио раздалось: "Старт!" Началась перегрузка. Равномерно и глубоко вдыхая, Таньти думала о том, что она все-все знает наперед. И то, что Виктор будет дальше говорить о вертикальном подъеме, и то, что он предложит ей поехать завтра вечером в Ленинград, и даже то, что она согласится поехать.

Перегрузка кончилась, но воду не выливали, поскольку через несколько минут начиналось торможение. Это был самый короткий перегон от Земли всего пять тысяч километров. Корабль подтянули к посадочной. Те, кому нужно было пересаживаться здесь, сошли в зал ожидания.

Станция была небольшая, недавно построенная. Атмосферы не было, сидеть приходилось в костюмах. Впрочем, и сидеть было неудобно из-за очень меленькой силы тяжести.

Настроившись на волну Виктора, Таньти спросила, сколько придется ждать.

- Час... Понимаешь, если б туда были прямые рейсы - на "Ласточку", там и горя не знали бы. В том-то и дело, что пересадка и ждать час. Поэтому у них и народу мало... Хочешь, пойдем пока во второй зал, там телеэкран?

- Выйдем лучше наружу.

Неуклюжие, в широких костюмах, держась за руки, они пошли к выходу. В тамбуре, когда за ними закрылась дверь, вспыхнула красная надпись: леера не отпускать...

Они взялись за кольца на леерах и вышли на веранду, которая опоясывала: залы ожидания. Здесь уже стояло человек семь-восемь.

Таньти подошла к перилам. За тонкой металлической пластинкой пола зияла черная бездна космоса. Не было ни верха, ни низа. Вернее, низ считался просто по привычке: от головы к ногам. Земля висела над ними, огромная, выпуклая. Они были сейчас в ночной стороне. Станция освещалась бледным лунным светом. Было мрачно.

В ушах Таньти прозвучал голос Виктора:

- Смотри, они строят здесь герметичный зал.

Она оглянулась. Двое парней несли ребристую балку конструкции. Один посмотрел ей в лицо, улыбнулся, сделал знак, чтобы она показала ему длину своей личной волны. Таньти отрицательно покачала головой.

Без событий протянулся час, подошел корабль.

Пьеса была современного автора. Но историческая. Называлась пьеса "Симптом".

Таньти и Виктор попали в зал за десять минут до начала. Силы тяжести на "Ласточке" тоже но было, но в театре они смогли, наконец, освободиться от костюмов. Сложили их и поплыли в зал. Он и в самом деле был оригинальный. Цилиндрический, с вогнутым полом и потолком. До начала спектакля вращение не включали - берегли энергию.

Прежде Таньти очень нравилось витать в невесомости, и чем больше народу было в таких случаях, тем веселее получалось. Но сейчас толкотня в воздухе вызывала у нее лишь раздражение. Они зацепились за леер.

Виктор заглядывал ей в глаза.

- Обрати внимание, как они сделали. Вот такие залы теперь всегда будут на внеземных. Пол и потолок взаимно заменяются. Если показывать пьесы с невесомостью, зрители садятся по всему кругу, А когда исторические вещи или такие, где действие происходит на Земле, тогда места занимают только с одной стороны... И вообще тебе тут понравится. Ребята такие талантливые. Режиссер отличный.

Наконец дали звонок. Ударил гонг. На матово-черном экране вспыхнуло лицо. Молодое, худощавое, усталое, озаренное надеждой и тревогой. Далеким отголоском запела труба.

- Вглядись, - шептал Виктор, - Это у них лучший актер. Симптом. Главная роль.

Лицо погасло. Экран перерезала огненная стрела - трещина. По этой трещине он раздвинулся. Вспыхнула и исчезла надпись: "ПРОЛОГ В 2100 ГОДУ".

На вершине скалы стояли юноша и девушка. Был рассвет.

Девушка сказала:

- Какое странное лицо тем, в музее на портрете. Неужели этот человек действительно был? - Она присела на камень. - Знаешь, я вспомнила легенду. Из самой древней истории. Однажды в Риме разверзлась пропасть. И голос из глубины сказал, что римляне должны бросить туда самое дорогое, что у них есть. Иначе город погибнет. Тогда один молодой воин - его звали Матросов сказал, что лучшее у Рима - это храбрость его сыновей. И сам бросился в бездну. Помнишь?

- Ты ошиблась, - ответил юноша. - Забыла. Молодого римского война звали Курций. А Матросов - это не легенда. Он был. Он жил...

Началась пьеса...

Таньти с Виктором вернулись на вокзал в десять. Темнело. Они прошлись до второго квартала.

- Ну как тебе понравилось?

Она устало пожала плечами.

- Не знаю...

Она и не думала о пьесе.

Виктор помялся.

- Слушай, что, если завтра съездить в Ленинград? Вечером. Там у меня чудесные парни, друзья.

- Как хочешь.

- А ты как?

- Мне все равно.

Ей действительно было все равно. Глубоко безразлично. Она ведь все наперед знала, как что будет.