Кеннет Балмер - Накануне Судного дня

Кеннет Балмер

«Накануне Судного дня»

I

Приближалось лето, приближалось то время, когда розы окутают перлогу своим пышным цветом, а пока по стенам ее свисали лишь засохшие стебли, словно сброшенные путы уходящей зимы. Глубокий снег покрывал шесть из семи вершин Маникоро, и близился тот миг, когда бурлящий, искрящийся белой пеной поток устремится вниз, чтобы наполнить ручьи и разбудить краски погруженной в зимнюю спячку земли. Мир снова возвращался к жизни.

Эта перспектива наполняла сердце Керит тоской.

С угрюмой нерешительностью она постукивала хрустальной туфелькой по каменным плитам, где зеленый мох шарил проворными липкими щупальцами в поисках муравьев и жуков, подбиравших крошки, упавшие со стола во время завтрака. Стол был со вкусом размещен на террасе так, чтобы с восходом солнца его касался первый же луч, а глаза могли отдохнуть, наслаждаясь красотами обнесенного оградой сада. Но и эти красоты, и солнечный свет, и грядущее пробуждение жизни, и даже самозабвенная суета насекомых казались сейчас всего лишь насмешкой.

Муравьи и жуки всегда преобладали в этом бесконечном потоке живности, стремительно несшейся прямо в пасть терпеливому мху. Когда-то эти каменные плиты поливали гербицидом. Когда-то — но не теперь. Керит раздраженно отвернулась, бросив насекомых на произвол судьбы. В конце концов, они были счастливее людей её страны — беспечно размножаясь, они не ведали причин своего конца.

Изящной, изысканно бледной и не обремененной драгоценностями ручкой она приподняла стакан с остатками молока. Длинная шея принцессы, открытая и беззащитная, вытянулась еще немного, когда она начала пить. Голубое, без пояса, платье, лишённое всяких украшений, свободно облегало фигуру. Блистательная, она была подобна первой летней розе с капельками росы на лепестках — едва распустившейся, трепетной и несмелой.

Джарфон из Тривеса одним махом отправил в рот кусок печенья, и его обрамленные густой растительностью губы сомкнулись, закрыв ряд крепких ровных зубов. Упругие желваки ритмично задвигались под грубой кожей в такт неспешным жевательным движениям.

Он отхлебнул молока и произнес:

— Госпожа моя! Наше бедственное положение тревожит меня больше, чем любого из ваших подданных. Но мы должны мужественно продолжать борьбу. Посланец…

— Мужество! — Принцесса Керит поморщилась. Ее пальцы крошили печенье для суетившихся под стулом муравьев. — Моему народу мужества не занимать. Но я не понимаю, для чего это нужно.

— Мы должны встретить нашу судьбу…

— Знаю. — Она быстро встала, и ее золотисто-рыжие волосы рассыпались, образовав вокруг головы светлую огненную паутинку. — Мужественно и с достоинством, спокойно и величественно — как эти жалкие муравьи, слепо бегущие у меня под ногами.

— О нет, моя госпожа! — Джарфон из Тривеса тоже поднялся. Приличия запрещали сидеть перед стоящей дамой — не важно, была ли эта дама владычицей Брианона или простой горожанкой. Мучения принцессы опечалили его. — Эти муравьи ничего не знают о грозящей им смерти, и они не прекращают своей работы до последнего мгновения. Мы, люди, не можем оказаться слабее их.

— Так что же с посланцем, Джарфон?

— Еще не прибыл.

Она вцепилась в спинку стула.

— Я надеялась, что на этот раз…

— Та женщина опоздала всего на десять дней. Мы возлагаем свои надежды на столь хрупкие вещи, что даже небольшая заминка заставляет нас страдать, предчувствуя неудачу.

Керит вздохнула, и в этом вздохе отразилось безмерное отчаяние, словно саваном окутавшее светлые земли Брианона.

— Сегодня еще многое предстоит сделать… — Она умолкла, и тень отвращения к себе исказила ее тонкие черты. — Нет, Джарфон. Мы обманываем сами себя, и вы прекрасно это понимаете. Мы даем работу рукам, в надежде отвлечь мысли. Но какой в этом прок?

— Один день, моя госпожа, всего один день…

— Мы долго питали надежды, но через девятнадцать лет любая надежда становится просто смешной.

Джарфон из Тривеса поднял свой короткий ярко-синий плащ и набросил его на плечи, укрепив золотыми застежками — день обещал быть ясным, но лето еще не наступило, и со стороны укутанных снегом древних вершин Маникоро дул ветер. Он попытался найти слова ободрения.

— Девятнадцать лет для вас долгий срок, моя госпожа, ведь он равен всей вашей жизни. Я же посвятил ожиданию только треть своего пути. И моя надежда, вопреки всему, пока еще теплится.

— И вы мужественно продолжаете борьбу. — Керит улыбнулась, и благодаря этой улыбке слова ее прозвучали не насмешкой, а сердечной клятвой, скрепляющей дружеский союз двух людей, готовых мужественно и с достоинством — как муравьи — встретить свой конец.

— Дома на девяносто седьмой улице больше не пригодны для жилья, — помолчав, сказал Джарфон из Тривеса. — Надо переселить людей…

— Вы — мой главный министр, Джарфон, и я доверяю вам решение всех подобных дел. Раз уж дома не чинятся сами, нам не остается ничего другого, кроме как переселять людей… Надеюсь, все обойдется без осложнений.

Джарфон знал, что она имела в виду не осложнения материального порядка, ибо с такого рода первобытными пристрастиями на Брианоне давно было покончено. И все же…

— Ни один человек не может спокойно смотреть, как становится прахом дом, где он жил и где сотни лет, не ведая печали, обитали его предки. Теперь, когда эта трагедия обрушилась на нас, некоторые люди испытывают такую привязанность к материальным благам, над которой только посмеялись бы прежде… прежде вашего рождения.

— Моего рождения… — Керит запнулась. — Да.

— Вы родились последней, моя госпожа…

— Последней… Ах, как бы я хотела, чтобы меня не было вовсе! Не приходить в этот мир, не видеть мук моего народа, не страдать самой вместе с ним… Зачем я родилась на свет — разве только для того, чтобы умереть? Какой же во всем этом смысл?

— Никто не родится по своему желанию, моя госпожа… Но раз уж мы здесь, нам следует принять это как данное и поступать так, как будто все имеет свой смысл…

— Смысл! — Она дернула округлым плечиком и решительно направилась к балюстраде, кольцом окружавшей террасу. Там огромный, изумрудно-багряный стихафон спиралью обвивал столбик перил. Его широкие влажные листья сверкали на солнце, а манящие ярко-красные пасти застыли в ожидании. Трупная муха приземлилась на лепесток в поисках нектара, и лепестки сомкнулись — мухи не стало.

— Какой же в этом смысл для мухи? — хмуро спросила Керит. — Ее смерть ничего не решает.