Дейв Хатчинсон - Страх чужаков

Дейв Хатчинсон

Страх чужаков

1

От Закопане до Кракова два часа езды, и по меньшей мере половину этого времени мы плелись за одним из громадных грузовиков, что кружат по горным дорогам между Польшей и Словакией, но я все же ухитрился совершить это путешествие за час сорок минут и забросил Эльжбету в госпиталь за пять минут до начала ее смены.

— Если ты еще раз будешь так ездить со мной в машине, я с тобой разведусь, — сказала она.

— Было бы неплохо, — отозвался я.

— Ты сумасшедший.

— Ты говоришь сладчайшие вещи.

Она вздохнула.

— Ладно. Увидимся дома. — Она наклонилась к опущенному стеклу дверцы водителя и поцеловала меня. — Счастливого дня.

— Понедельники всегда медленные дни, — сказал я.

— Езжай. — Она выпрямилась и помахала мне. — Ты опоздаешь.

— Никто и не заметит, — сказал я, переключая рычаг скоростей. — Никто даже не обратит внимания.

— И — спасибо. Было очень приятно.

— Да, — сказал я, — было, правда?

Когда я поехал, то в зеркале заднего вида, стоя перед госпиталем, она казалась очень маленькой и одинокой.

С вечера пятницы уличное движение в городе совершенно не улучшилось.

Грузовик, перевозивший сточные трубы, заставил меня поехать в объезд почти вокруг всего центра Кракова. Трем днями ранее я бы отнесся к этому с яростью, и любой водила, погудевший позади меня своим сигналом, сильно бы рисковал.

Этим утром все было по-другому. Приятное, яркое осеннее утро и свежий ветерок, сдувавший прочь худшие занавесы грязищи, что собирается над Краковом в безветренные дни. В какой-то момент я обнаружил, что еду по неправильной стороне Вистулы, по ошибке повернув на мост, когда пытался найти дорогу обратно в центр, однако, я нашел, что и это мне неважно.

Изумительно, сколько отличий могут внести два дня. Если бы такое случилось со мной в пятницу, я бы, наверное, из чистой злости заехал бы на машине в реку.

Было девять, когда я добрался до министерства. Найти место для стоянки оказалось тяжелее обычного, потому что казалось, что снаружи стоит больше обычного машин. Озаботило ли это Томаша? Не этим утром. Этим утром ничто не могло бы озаботить Томаша. Я просто заехал за угол и запарковался на обочине. Я зафиксировал машину «Круклюком», который мой кузен Дариуш прислал мне из Дарлингтона, снял антенну и дворники, вытащил наши рюкзаки и походное снаряжение из багажника вместе с пакетом инструментов и, так нагруженный, пошел в здание.

— Доброе утро, пан Гомбрович, — сказал я старому Мареку, проходя мимо стойки в фойе. — Когда мы уезжали, в Закопане пошел снег. Смазывать лыжи лучше начать прямо сейчас.

Мареку было где-то между двумя сотнями и двумя тысячами лет, это был сгорбленный, умудренный, изборожденный морщинами джентльмен, плечи которого были покрыты снежными слоями перхоти, и который вечно носил на нагрудном кармане своего черного костюма медаль, прикрепленную ему самим генералом Сикорским, когда Мареку было одиннадцать лет от роду и он помогал подрывать немецкие панцер для Армии Крайовой. Он всегда сидел за стойкой министерства туризма; говорили, что когда мы въехали в здание, то уже нашли его здесь, ожидающего за стойкой и пахнущего свежим мылом. Кое-кто побаивался его, однако мне он нравился. С годами у нас выработалось легкое подшучивание друг над другом, которое обычно сводилось к тому, что, пока я шел к лифту, он печально отзывался о моем стиле одежды, а я пренебрежительно отзывался о лыжном чемпионате, который он, по его заявлению, выиграл вскоре после войны.

Однако, этим утром, он сказал:

— Пан Козинский, вам надо показать мне ваш пропуск.

Я мертво встал у стойки и посмотрел на кучу спальных мешков, которые прижимал к груди.

— Мой что?

Марек выглядел как-то по-другому. Плечи его лишились обычной перхоти, а костюм был явно свежевычищен. Немногие еще оставшиеся пряди волос были аккуратно зачесаны и приклеены гелем к его пятнистому скальпу. Он глядел гордо. Он стоял так близко к стойке смирно, как позволяла его природная сутулость.

— Ваш пропуск, пан, — сказал он весьма формальным тоном.

— Ты же никогда не спрашивал у меня пропуск, — сказал я. — Даже когда я пришел сюда впервые. — Я увидел как по его лицу прошла тень тревоги. — Да ты вообще никогда и ни у кого не просил никакого пропуска.

Марек нервно посмотрел вправо от меня, и я почуял с этого направления ужасный геологический сдвиг в воздухе.

— Вам следует просто выполнить требование этого человека, сэр… — сказал по-английски голос тоном чуть ниже громыхания землетрясения.

Мне пришлось переместить кучу в руках, чтобы я смог повернуть голову и обнаружить источник вибрации. Между мною и лифтом стоял колоссального размера негр в самом красивом костюме, что я когда-либо видел.

— А вы кто? — спросил я.

— Это неважно, сэр, — ответил он на почти безупречном польском. У него была очень короткая стрижка, а голова казалась вросшей в плечи без обычной формальности шеи. Он ни на секунду не спускал с меня взгляда. — Просто покажите нам ваш пропуск.

— Что происходит, пан Гомбрович? — спросил я.

Мареку становилось все более и более неудобно, чем дольше длилась эта причудливая маленькая пантомима.

— Это американцы, пан Козинский.

— Кто?

— Они появились час назад. Пан Павлюк говорит, что министр уже на пути.

Я посмотрел на американца.

— Меня зовут Томаш Козинский. Я второй помощник Директора.

Черный покачал головой. Ему пришлось делать это всем корпусом, что выглядело, словно он исполняет какой-то странный танец.

— Пропуск, приятель, или ты дальше не пройдешь.

Я обдумал сказанное. Потом бросил свою охапку на истертый мрамор пола и полез во внутренний карман куртки. Черный так резко напрягся, что мне показалось, что лопнут швы на его костюме. Я достал свою карточку и показал ему. Когда я показывал ее Мареку, черный что-то тихо проговорил в отворот пиджака, потом притронулся к правому уху.

— Окей, — сказал он, наконец. — Вы проверены. Забирайте барахло и подымайтесь, вас ждут.

Я стоял, глядя на него:

— Вы очень грубы, не так ли?

— Сейчас не в этом дело, сэр.

— А мне кажется, именно в этом. — С какого-то момента мы оба начали говорить на английском. — Я работник министерства и показал вам свое удостоверение. Теперь я хочу посмотреть ваше.

— В этом нет необходимости, сэр, — ответил он, и то, как он произнес слово «сэр», намекало, что он с гораздо большим удовольствием застрелил бы меня.

— Я могу носить джинсы и свитер, я могу быть не бритым с утра пятницы, но я все-таки сотрудник министерства, — сказал я ему и слегка к нему наклонился. — Я знаю, что ваш президент предпочитает джинсы и свитера; вы поэтому станете меньше оказывать ему уважения?