Роберт Силверберг - Костяной дом

Костяной дом

Robert Silverberg. House of Bones (1988). Пер. – А. Новиков. – _

После ужина Пол начинает постукивать по барабану и негромко напевать.

Марти подхватывает ритм, подпевает, и вскоре они начинают новую главу племенного эпоса. Такое, чуть позднее или чуть раньше, происходит каждый вечер.

Их песнь наполнена напряженностью и эмоциями, но о ее смысле я могу лишь догадываться. Они поют на религиозном языке, который мне выучить не разрешили. Полагаю, к повседневному языку он имеет такое же отношение, как латынь к французскому или испанскому. Но это язык священный, только для своих. А не для таких как я.

– Давай, рассказывай! – вопит Би Джи.

– Валяй дальше! – подхватывает Дэнни.

Пол и Марти разошлись вовсю и парят на крыльях вдохновения. Но тут в дом с воем врывается порыв ледяного ветра – приподнимается закрывающая вход оленья шкура и входит Зевс.

Зевс – вождь. Рослый дородный мужчина, начинающий полнеть. Как и полагается вождю, вид у него грозный. В густой черной бороде заметны седые волоски, цепкие глаза рубинами поблескивают на лице, которое ветер и годы изрезало глубокими морщинами. Несмотря на холод палеолита, у него на плечах лишь небрежно наброшенный плащ из черного меха. Густые волосы на мощной грудной клетке тоже начали седеть. На его власть и положение указывают целые гирлянды украшений: ожерелья из ракушек, костяные и янтарные бусы, подвеска из желтых волчьих зубов, пластинка из мамонтовой кости в волосах, костяные браслеты, пять или шесть колец.

Внезапная тишина. Обычно Зевс заглядывает в дом Би Джи немного побалагурить, выпить, потрепаться и щипнуть кого-нибудь из женщин пониже спины, но сейчас он пришел без своих жен, а вид у него встревоженный и угрюмый. Он тыкает пальцем в Джинни.

– Это ты сегодня видела чужака? Как он выглядит?

Целую неделю вокруг деревни кто-то бродит, повсюду оставляя следы отпечатки ног на вечной мерзлоте, торопливо присыпанные землей кострища, осколки кремня, кусочки подгоревшего мяса. Все племя взволновано.

Незнакомцы тут очень редки. Последним был я, полтора года назад. Одному Богу известно, почему они приняли меня – наверно, из-за моего жалкого, по их понятиям, вида. Но этого чужака, если судить по разговорам, они убьют как только увидят. На прошлой неделе Пол и Марти сочинили «Песнь чужака», а Марти два вечера подряд пел ее у костра. Песня тоже была на религиозном языке, так что я ни слова в ней не понял, но звучала она угрожающе.

Джинни – жена Марти. Сегодня днем она сумела хорошо рассмотерть чужака, когда ловила в реке сетью рыбу на обед.

– Он невысокий, – говорит она Зевсу. – Ниже любого нашего мужчины, но с большими мускулами, как у Гебравара. – Гебраваром Джинни зовет меня.

Мужчины в племени сильны, но они, в отличие от меня, не «качали железо» еще с подросткового возраста. Мои мускулы их восхищают. – Волосы у него желтые, а глаза серые. И он урод. Гадкий. Большая голова, большой плоский нос. Когда ходит, то плечи свисают, а голова опущена. – Джинни вздрагивает от отвращения. – Он похож на кабана. Настоящий зверь. Гоблин. Пытался украсть рыбу из сети. Но убежал, когда увидел меня.

Зевс слушает, хмурится, задает вопросы: говорил ли чужак что-нибудь, как был одет, раскрашивает ли он кожу. Потом поворачивается к Полу.

– Как думаешь, кто он такой?

– Дух, – отвечает Пол. Эти люди повсюду видят духов. А Пол, бард племени, думает о них постоянно. Его поэмы полны духов. Ему кажется, что мир духов окружает людей со всех сторон. – У духов серые глаза, добавляет он.

– У того человека глаза тоже серые.

– Да, возможно, он дух. Но какой дух?

– Что значит «какой»?

Глаза Зевса вспыхивают.

– Лучше слушай собственные песни! – рявкает он. – Неужели не понял?

Вокруг нас бродит человек-стервятник. Или дух одного их них.

Все вскрикивают и что-то бормочат.

Я оборачиваюсь к Сэлли. Это моя женщина. Мой язык еще не поврачивается назвать ее женой, но по сути так оно и есть. Я зову ее Сэлли, потому что дома у меня была девушка с таким именем, на которой я собирался жениться.

Но это было далеко отсюда и в другой геологической эпохе.

Я спрашиваю Сэлли, кто такие люди-стервятники.

– Это очень древние люди. Они жили здесь, когда мы пришли в эти края.

Но теперь они все умерли. Они…

Больше она ничего не успевает сказать, потому что внезапно надо мной нависает Зевс. Он всегда относился ко мне со смесью восхищения и сдерживаемого презрения, но сейчас я читаю в его глазах нечто новое.

– Есть дело, которое ты должен сделать для нас, – говорит он мне. – Чтобы отыскать чужака, нужен другой чужак. Вот твоя задача. Дух он, или человек – мы должны узнать правду. И завтра ты пойдешь, отыщешь его и поймаешь. Понял? Ты пойдешь искать на рассвете и не вернешься, пока его не отыщешь.

Мне хочется что-то сказать, но губы отказываются шевелиться. Впрочем, мое молчание, кажется, вполне удовлетворяет Зевса. Он улыбается, кивает, резко поворачивается и выходит в ночь.

Все собираются возле меня, охваченные тем возбуждением, которое приходит, когда кого-то из твоих знакомых выбирают для совершения важного дела. Я никак не могу понять, завидуют ли они мне, или же сочувствуют. Би Джи меня обнимает, Дэнни тыкает в плечо, Пол отстукивает нечто веселое на барабане. Марти извлекает из своего мешка зловеще острый каменный нож дюймов девяти длиной и вкладывает его мне в руку.

– Вот. Держи. Он может тебе пригодиться.

Я смотрю на нож так, словно у меня в руке живая граната.

– Слушай, – говорю я. – Я понятия не имею, как нужно выслеживать и ловить людей.

– Ерунда, – вставляет Би Джи. – Разве это трудно?

Би Джи – архитектор. Пол – поэт. Марти поет лучше Паваротти. Дэнни рисует и вырезает статуэтки. Я считаю их всех своими закадычными приятелями. Всех их с натяжкой можно назвать кроманьонцами. Но не меня.

Тем не менее, они относятся ко мне как к соплеменнику. Мы пятеро – одна шайка-лейка. Без них я давно бы свихнулся. Потерявший все, отрезанный от всего, к чему я привык и что знал.

– Ты сильный и быстрый, – говорит Марти. – Справишься.

– И очень умный. Правда, по-своему, – поддакивает Пол. – Умнее его.

Мы совсем за тебя не боимся.

Иногда они говорят со мной снисходительно, как с ребенком. Полагаю, я этого заслуживаю. В конце концов, каждый из них – умелая и талантливая личность, гордая плодами своего труда. Я в их глазах слегка слабоумный, и до сих пор не могу к такому отношению привыкнуть, потому что дома – там, откуда я прибыл – меня тоже считали умелым и опытным.

– Идите со мной, – говорю я Марти. – Ты и Пол. Я сделаю все, что полагается, но хочу, чтобы вы были рядом.