Иден Филлпотс - Архидьякон и динозавры

Иден Филлпотс

Архидьякон и динозавры

Рассказ вошел в авторский сборник Fancy Free (London, 1901).

Эден Филлпотс (1862–1960) — английский писатель, поэт и драматург, друг Агаты Кристи, регулярно гостившей в его доме. Жил в Дартмуре, которому посвятил популярный «дартмурский цикл» из 18 романов и двух томов рассказов; долгое время возглавлял Общество сохранения памятников Дартмура. По его комедии «Жена фермера» А. Хичхок поставил в 1927 г. одноименный немой кинофильм.

Архидьякон извлек из кармана аккуратный свиток бумаги для проповедей.

— Здесь у меня безделица о мезозойской эре… — начал он, и я прервал его:

— Дорогой мой архидьякон, это было за тысячи лет до появления на земле человека.

— За много миллионов лет, — радостно поправил архидьякон. — В моем манускрипте говорится о временах, когда сама мать-природа пребывала в младенчестве. Как вам известно, палеонтология — мое хобби. Мое сочинение, с научной точки зрения, отражает некоторые познания в этом предмете в сочетании с такой опасной вещью, как поздний ужин. Как видите, я ничего не скрываю; и из уважения к теме я записал все это на бумаге для проповедей.

Он разгладил свиток, поправил очки и приготовился к чтению. Я устроился поудобнее, и он приступил к своему невероятному рассказу:

— Конечно, во сне, как и в современной комедии, не следует пренебрегать вероятностью и логикой, иначе в каждом из случаев все построение рушится, портя для зрителя всякое удовольствие. Поэтому, когда я в одно прекрасное утро обнаружил, что мне предстоит день охоты и научных занятий в мезозойской эре, я ничуть не удивился. Мои черные гамаши превратились в коричневые, на плече висел ремингтон, рядом бежал Питер, черный кот жены. Разумеется, благодаря своим познаниям я отметил чрезвычайно мезозойский характер окружающего пейзажа, и был бесконечно рад оказаться живым и здоровым так далеко в прошлом нашей планеты. Я не забывал, что Питер, моя винтовка и я сам еще не появились на свет; что пройдут бесчисленные века, прежде чем родится палеолитический человек, и что его кремневые орудия представляли собой в ту пору морские губки на дне могучих океанов. Сперва меня даже не смутило одиночество и непредставимые пропасти времени, отделявшие меня от себе подобных. Напротив, я всему радовался; я убедился, что нахожусь в юрском периоде, и весело рассмеялся, подумав, что примерно на двенадцать миллионов лет опередил любого охотника на крупную дичь. О, я был великодушен. Я вспомнил о Кювье, Гексли, Оуэне, Тиндале, Дарвине, Гейки, Марше, Циттеле, Хатчинсоне и тысяче других знаменитых натуралистов и палеонтологов, которым так понравилось бы провести это прекрасное утро среди чудес далекой эпохи; я мечтал о том, чтобы все они очутились здесь, под защитой меня самого, моего ремингтона и Питера.

Я стоял на берегу озера, в болотистой местности. Вокруг царили вулканы; на горизонте я насчитал около дюжины — над ними вздымались к покрытому тучами небу облака дыма. День выдался пасмурный, дождливый; порой падали тяжелые капли, но в промежутках между ливнями погода оставалась сносной. Меня окружали огромные древовидные папоротники, а над заболоченной полосой у края воды высились целые джунгли плаунов, неуклюжих ликоподий и кое-каких видов хвойных.

У границ этого внутреннего моря кипела насекомая жизнь. Мириады колоссальных москитов с размахом крыльев дюймов в семь плясали над водой рядом с гигантскими стрекозами. Время от времени из воды, как форель, выпрыгивала ганоидная рыба и пожирала одну из них; поведение для бесчешуйчатых рыб довольно странное, но я не был расположен к критике. Этим ганоидам, между прочим, приходилось не так-то легко. Тут и там их преследовали рыбоящеры, или ихтиозавры, и тысячами поглощали их на поверхности воды; плезиозавры с лебедиными шеями и головами ящериц также хватали ганоидов, и одни небеса знают, какие опасности подстерегали бедных рыб в глубине вод.

Затем произошло поразительное событие. Внезапно и без всякого предупреждения, над верхушками пальм пронесся чудовищный воздушный змей с длинным хвостом и двадцатифутовыми крыльями. За ним последовал другой, и мне вдруг пришло в голову, что это были зонтики. Подобное открытие, пусть и сделанное во сне, повергло меня в изумление. Я никак не мог понять, отчего эти изобретения человеческого ума свободно летали в мезозойском воздухе и кто мог их обронить; но мгновение спустя меня осенило. Эти летуны были вовсе не зонтиками, а парой отличнейших птеродактилей. Я решил рискнуть, вскинул верный ремингтон и выстрелил. Никогда раньше я не имел дела с оружием; можете представить себе мою гордость, когда я увидел, что подстрелил более крупного из них. Он рухнул вниз и Питер безрассудно метнулся за ним. Мой бесстрашный маленький друг едва не погиб. Да уж, сложновато ухватить и принести хозяину злобного птеродактиля, который хлопает двадцатифутовыми крыльями, щелкает сотнями острых зубов и демонстрирует истинно доисторическую жажду жизни! Могу смело сказать, что ископаемые останки не дают никакого представления о ярости этих летающих драконов. Несмотря на смертельную рану, зверь твердо вознамерился расправиться со мной и Питером. Мне пришлось перезарядить ружье и выстрелить птеродактилю в глаз. Он обхватил себя трепещущими крыльями, спрятал в них голову и умер. Я запомнил место, где он лежал, чтобы забрать его по дороге домой. Видно, мне почудилось, что я собираюсь открыть где-нибудь неподалеку мезозойскую водолечебницу — «в отличной вулканической местности, с роскошными морскими купаниями, охотой на птеродактилей и лаун-теннисом. Цены умеренные».

Размеры первой жертвы заставили меня задуматься. Если такие громадные существа летают по воздуху, рассудил я, на твердой земле должны водиться создания покрупнее. Я знал, конечно, что здесь должны быть динозавры. Лучшие образчики, как я помнил, иногда достигали почти двадцати футов в высоту; многие ходили на задних ногах и, хотя некоторые виды ограничивались растительной пищей, другие были хищниками и вполне могли предпочесть на обед архидьякона. Я боялся и за Питера. На каждом шагу он мог выкинуть что-нибудь неразумное и лишиться жизни. Сам я решил, что никакие донкихотские представления о заповедях добропорядочного охотника не должны сказаться на моей безопасности. Дабы вы поняли, что я имею в виду, стоит упомянуть, что следующей моей жертвой стал телеозавр[1]. Я застрелил его, когда он спал у реки. Он лежал спиной ко мне, с закрытыми глазами, так что я покончил с ним без малейшего труда. Он оказался крокодильей мелочью длиной футов в двадцать; умер он, так сказать, с улыбкой на устах. Я подумал, что из шкуры этого чудовища можно изготовить превосходные портсигары в подарок друзьям.