Айзек Азимов - Возьмите спичку

Айзек Азимов

Возьмите спичку

Космос был черным, куда ни глянь – сплошная чернота. Ни единого просвета, ни единой звезды.

Не потому, что не стало звезд… В сущности, именно мысль, что звезды могут исчезнуть, буквально исчезнуть, леденила Петра Хэнcена.

Это был старый кошмар, как его ни подавляй, но дремлющий в подсознании всех космических дальнепроходцев. Когда совершаешь прыжок через пространство тахионов, как знать, куда попадешь? Можешь с какой угодно точностью рассчитать время и расход горючего, можешь иметь лучшего в мире термоядерщика, но от принципа неопределенности никуда не деться. Промах всегда возможен, – больше того – даже неминуем.

А при скоростях, с которыми мчатся тахионы, ошибка на волосок может обернуться тысячью световых лет. Что как окажешься без всяких ориентиров, не сможешь определиться и найти обратный путь?

Исключено, говорят ученые. Во всей Вселенной, говорят они, нет места, откуда не видны были бы квазары, а уже по ним одним можно сориентироваться.

Да и вероятность выскочить при обычном прыжке за пределы Галактики равна одной десятимиллионной, а за пределы таких, скажем, галактик, как Андромеда или Маффей 1, – что-нибудь порядка одной квадриллионной. Выкиньте это из головы, говорят ученые.

Значит, когда корабль возвращается из парадоксального пространства сверхсветовых скоростей в обычный, знакомый мир нормальных физических законов, звезды должны быть видны. Если же их все-таки не видишь, значит, ты угодил в пылевое облако – вот единственное объяснение.

Если не считать ревниво оберегаемых термоядерщиками тайн, Хэнсен, высокий, угрюмый человек с дубленой кожей, знал все о суперкораблях, вдоль и поперек бороздящих Галактику и ее окрестности. Сейчас он был один в милом его сердцу капитанском отсеке. Отсюда он мог связаться с любым человеком на корабле, взглянуть на показатели любых приборов, и ему нравилась эта возможность незримо присутствовать всюду.

Впрочем, сейчас Хэнсена ничто не радовало. Он нажал клавишу и спросил:

– Что еще, Штраус?

– Мы в рассеянном скоплении, – ответил голос Штрауса. – Во всяком случае, уровень излучения в инфракрасном и микроволновом диапазонах свидетельствует о рассеянном скоплении. Беда в том, что мы не можем сориентироваться. Никакой надежды.

– В обычном свете видимости совсем нет?

– Абсолютно. И в ближнем инфракрасном – тоже. Облако густое, как каша. – А его размеры? – Решительно невозможно определить.

– Далеко ли может быть ближайший край?

– Не имею ни малейшего представления. Может, одна земная неделя, а может, десять световых лет.

– Вы разговаривали с Вильюкисом?

– Да! – отрывисто произнес Штраус.

– Что он говорит?

– Почти ничего. Он дуется. Он, конечно, воспринимает все это как личное оскорбление.

– Конечно, – Хэнсен бесшумно вздохнул. Термоядерщики ведут себя, как неразумные дети, а особая роль, которую они выполняют в глубоком космосе, заставляет все им прощать. – Полагаю, вы говорили ему, что такие вещи непредсказуемы, что они со всяким могут случиться.

– Я-то говорил. А он, как вы, верно, догадываетесь, возразил: «Только не с Вильюкисом».

– Если забыть, что с ним это уже случилось. Ну, мне говорить с ним нельзя. Что бы я ни сказал, он воспримет это как попытку давления сверху, а тогда мы вообще ничего от него не добьемся… Он не намерен воспользоваться ковшом? *

– Он говорит, что так можно повредить ковш.

– Повредить магнитное поле?!

– Не говорите ему этого, – предупредил Штраус. – Он заявит, что здесь не столько магнитное поле, сколько термоядерная труба, а потом еще будет обижаться на вас.

– Да. Я знаю… Ладно, пусть все займутся этой задачей. Должен же быть какой– то способ узнать направление и расстояние до ближайшего края облака. – Он прекратил разговор и мрачно задумался.

Прыжок они сделали, двигаясь на полусветовой скорости в направлении к центру Галактики, а значит, на такой же скорости снова вернулись – в пространство тардионов. * Такая операция всегда содержит элемент риска. Ведь после прыжка корабль мог оказаться вблизи какой-нибудь звезды, устремляясь к ней на полусветовой скорости.

Теоретики отрицали такую возможность. Корабль, говорили они, не может очутиться в опасной близости от массивного небесного тела. Гравитационные силы, действующие на корабль при переходе от тардионов к тахионам и обратно, по самой своей природе являются силами отталкивания. Однако все тот же принцип неопределенности не позволял точно рассчитать эффект от взаимодействия всех таких сил…

Теоретики сказали бы: положитесь на инстинкт термоядерщика. Хороший термоядерщик никогда не ошибается.

Но именно термоядерщик загнал их в это облако.

– … О, вот вы о чем! Такое всегда возможно. Не беда. Облака чаще всего неплотные. Вы и не заметите, что попали в облако.

(О мудрец, не такое это облако! )

– Вам даже выгодно попасть в облако. Ковши смогут быстрее собрать газ, необходимый для термоядерных двигателей.

(О мудрец, не такое это облако! )

– Ну, тогда предоставьте термоядерщику найти выход.

(Но что если выхода просто нет? )

Хэнсен оборвал этот воображаемый диалог, стараясь прогнать последнюю мысль. Но как не думать о том, что всего сильнее тебя тревожит?

Астроном Генри Штраус был тучным мужчиной с самой заурядной внешностью, и только окрашенные контактные линзы придавали искусственную яркость его глазам. Он тоже был глубоко удручен. Еще с катастрофой иного рода он и смирился бы. Отваживаться на такое путешествие нельзя с закрытыми глазами. Всякий должен быть готов к катастрофе. Но когда она задевает то, чему ты посвятил свою жизнь, а твои профессиональные знания оказываются бесполезны…

Капитан в таком деле бессилен. Он может единовластно командовать всеми другими на корабле, но термоядерщик сам себе хозяин, и этого не изменить. Даже для пассажиров (как это ни огорчительно) термоядерщик – властелин космоса, затмевающий всех и все.

Спрос здесь превышает предложение. Компьютеры могут точно вычислить расход энергии, время, место и направление прыжка (если при переходе от тардионов к тахионам можно говорить о «направлении»), но пределы погрешности огромны, и уменьшить их способен лишь талантливый термоядерщик. Что это за талант, никто не знает – термоядерщиками рождаются, стать ими нельзя. Но сами они знают, что у них есть такой талант, и нет термоядерщика, который не извлекал бы выгоды из этого.

Вильюкис в этом смысле еще не самый трудный. Со Штраусом он, во всяком случае, поддерживает добрые отношения, однако не постеснялся увлечь самую хорошенькую девушку на корабле, хоть Штраус и первый обратил на нее внимание. (Это тоже давно стало чем-то вроде королевской привилегии термоядерщика")