Майк Гелприн - Намордник

Майк Гелприн

Намордник

Поначалу у Андрюхи и в мыслях не было покупать этот намордник. Сроду он Семёну намордников не надевал, да это было и не нужно. Агрессия у спокойного и добродушного пса отсутствовала напрочь, несмотря на достаточно грозный вид и внушительные размеры. Семён достался Андрюхе двухмесячным щенком. Тогда, восемь лет назад, Андрюха, никогда не имевший собак, ни с того ни с сего вдруг обменял у алкоголика возле универмага поскуливающий комок шерсти на бутылку «Столичной». И уже через год стал обладателем сорокакилограммового добродушного увальня повышенной густопсовой лохматости, переходящей в буйную лохматую густопсовость.

Андрюха условно считал Семёна овчаркой, хотя тот удачно сочетал в себе черты доброй дюжины собачьих пород. Однако, несмотря на дикое кровосмешение, а может, и благодаря ему, Семён вырос чудным, замечательным псом, добрым, ласковым и приветливым. Ему, единственному среди трёх десятков принадлежащих жителям микрорайона питомцев, позволялось беспрепятственно разгуливать по детским площадкам, тереться об ноги строгих многодетных мамаш, а то и лизнуть в щёку чумазого трёхлетнего карапуза.

Намордник всучила Андрюхе Маринка, вертлявая и оборотистая продавщица зоомагазина, в котором он был постоянным покупателем.

– Полгода гарантии, Андрей Саныч, – закатывая глаза и отчаянно кокетничая, уговаривала Маринка. – Джапан, это вам не какой-нибудь там Китай или Сингапур. Вот, смотрите, в инструкции по эксплуатации черным по белому написано – крупнейшее достижение японских зоофилистов. Или зооглистов. Нет, зоолингвистов, вот, – мудрёное слово далось Маринке с трудом. – Перевод собачьей речи на человеческий язык. В Токио такой намордник уже приобрёл каждый второй собаковладелец.

– На человеческий язык, это на какой? – проявил любознательность Андрюха. – Я, знаете ли, по-японски не говорю.

– Ой, Андрей Саныч, какой вы смешной, – веселилась Маринка. – Конечно же, они адаптировали намордник под все страны, куда его экспортируют. Ваша собака будет говорить на русском языке. Берите и не думайте.

– Профанация, – упирался Андрюха. – Даже смешно. Какой там, в самом деле, русско-собачий язык?

– Самый настоящий, – беззастенчиво заливала Маринка. – Доказанный японской наукой и опробованный на множестве подопытных животных.

Возвращаясь из зоомагазина домой, Андрюха клял себя за слабохарактерность и мягкотелость. Он элементарно позволил себя заболтать, и в результате расстался с внушительной суммой в евро, приобретя взамен нечто настолько сомнительное, что, скорее всего, должно было оказаться явным надувательством.

Слабохарактерным и мягкотелым Андрюха считал себя с детства. Вечно на нём все ездили, сначала в школе, потом в университете, а после окончания – и в проектном институте, ныне совсем захиревшем. Андрюха, хотя сам едва сводил концы с концами, безропотно давал в долг знакомым, а то и малознакомым людям. Долги ему обычно не возвращали, а попросить он стеснялся. Отказывать Андрюха не умел, окружающие этим охотно пользовались, настоять на своём он тоже не умел, да и не на чем обычно было настаивать. Ко всему, природная застенчивость не позволяла заводить ни полезные, ни романтические знакомства, и в результате к тридцати пяти годам Андрюха так и остался ничего не добившимся в жизни холостяком, типичным неудачником и недотёпой. Отца своего он не помнил, квартира досталась в наследство от рано ушедшей мамы, и теперь вся его жизнь фактически замкнулась на Семёне. Во многом человек и пёс оказались похожи, и часто Андрюха ловил себя на мысли, что Семён – это попросту его собачье воплощение, такой же безотказный, безобидный и застенчивый.

Семён как обычно приветствовал хозяина радостным лаем и, встав на задние лапы, обдал жарким дыханием и лизнул в лицо.

– Заждался, жрать, небось, хочешь. Ну, подожди, подожди немного, я мигом, – Андрюха потрепал Семёна по загривку и отправился на кухню. Наполнив собачью миску, понаблюдал, как Семён, благодарно виляя хвостом, поглощает пищу. Потом Андрюха двинулся в спальню, распечатал там новое приобретение и принялся его изучать. Намордник ощутимо пах кожей и отличался от обычного лишь парой небольших пластмассовых приспособлений, притороченных по бокам. Повертев намордник в руках и пощёлкав по приспособлениям ногтем, Андрюха никаких видимых успехов не добился и открыл инструкцию по эксплуатации. Единственным полезным местом в ней оказалась часть первой страницы с иллюстрацией, на которой было изображено, куда вставлять батарейки. Текст на остальных трёх страницах представлял собой безграмотный перевод с оригинала на русский, мало к тому же вразумительный.

Чертыхаясь, Андрюха с грехом пополам справился с батарейками и перевёл едва заметный рычажок на левом приспособлении в положение «включено».

– Приветствую вас, – с заметным акцентом произнёс намордник. – Спасибо, что купили меня. Сообщите, пожалуйста, вы господин или госпожа.

– Ни себе фига, – опешил Андрюха. – А зачем тебе это знать?

– Простите, не понял вас, – отреагировал намордник. – Повторяю вопрос – вы господин или госпожа?

– Ну, господин, – сдался Андрюха. – Так что?

– Спасибо, – поблагодарил намордник. – Не сочтите за труд назвать ваше достопочтимое имя.

Андрюха представился. В ответ намордник сообщил, что информация об имени сохранена и выразил желание познакомиться с уважаемой собакой не менее уважаемого владельца.

– Ты уж потерпи, Сень, – приговаривал Андрюха, прилаживая Семёну намордник. – Из любви к науке люди ещё не то терпели. Не говоря уже о собаках. Ну, вот и славно. А ну-ка, скажи чего-нибудь. Голос, Семён, голос!

Семён дважды деликатно тявкнул.

– Приветствую тебя, Андрюха-сан, хозяин, – сказал намордник.

Андрюха опешил не меньше Семёна, который закрутился на месте, пытаясь определить, откуда взялся голос.

– А ну, подожди, – Андрюха притянул пса к себе. – Голос!

– Приветствую тебя, Андрюха-сан, хозяин, – вновь перевёл тявканье на русский намордник.

– И это всё, что ты умеешь? – с досадой спросил Андрюха.

Семён заворчал.

– Мой достопочтимый хозяин Андрюха-сан – прекрасный, добрый человек, – поведал намордник.

– Ты, Семён, это брось, – смутился Андрюха, – тоже мне. От лести, конечно, никто не умирал, но у тебя это получается неважно.

– Долг собаки – говорить уважаемому хозяину правду, – не согласился намордник.

За последующие два часа Андрюхе с Семёном удалось извлечь из намордника ещё десяток фраз. Среди них оказалось уверение в полной готовности повиноваться мудрым приказам хозяина Андрюхи-сана, заявление, что предаваться раздумьям лучше всего под цветение сакуры, и признание в том, что самое изысканное удовольствие на земле – это жареная отбивная на косточке.