Айзек Азимов - Шутник (Сборник о роботах)

Шутник

Сборник фантастических произведений о роботах

Уроки Чапека, или этапы робоэволюции

(Предисловие)

Эта книга о роботах, точнее, андроидах — разумных существах из металла и пластика, которые живут и действуют бок о бок с нами. Как же случилось, что мы, люди, могли на это пойти? Я еще допускаю, что позволительно проиграть партию в шахматы железному ящику. Впрочем, бог (нет, не бог, а святые Айзек, Карел и Станислав) с ними, с этими шахматными компьютерами. Это бы еще полбеды. Ходячие железяки вполне терпимы и на подсобных работах. Особенно в наш век, когда прислугу или няньку днем с огнем не сыщешь. Только ведь и эти, искусственные, не лучше! У Джанни Родари, например, робот соня и саботажник (рассказ «Робот, которому захотелось спать»), у Зигберта Гюнцеля («Одни неприятности с этой прислугой») зазнайка. А железные герои Клиффорда Саймака («На Землю за вдохновением»), того и гляди, перейдут грань уголовщины. К тому же они бредят научной фантастикой.

Но разве таких читателей имели мы в виду, братья-фантасты? Разве болгарский коллега Антон Донев («Алмазный дым») пишет для всяких там «Зингеров», «Континенталей» и «Считалок» (я бы назвал ее «Феликсом»)?

Однако и с этим в конце-то концов можно примириться. А вот дойти до того, чтобы усомниться в собственной жене (не в тривиальном смысле)! Да что там жена, если и своего-то нутра как следует не знаешь, И что хотел сказать Брайан Олдисс, задавая вопрос: «А вы не андроид?» Это, по-моему, уж чересчур. Лично мне больше по душе позиция Роберта Шекли в «Битве». Пусть роботы сражаются с инкубами, суккубами, велиалами и бегемотами, но не лезут в наши души!

Одно дело играть в шахматы, другое — сочинять скетчи, репризы и анекдоты, как герой рассказа Уильяма Тенна «Шутник», или даже романы, как это делают у Лейбера не только яйцеглавы, у которых хоть мозги-то наши, человеческие, но и чисто металлические роботы. Что же касается робота по имени Филберт, который осмелился писать научную фантастику, то это даже обидно. Вот уж никогда не ожидал такого от коллеги Саймака — не только фантаста, но и человека…

Поэтому я вновь спрашиваю: как могло все это случиться?

Трудно сказать, когда к нам впервые пришел механический человек. Может быть, все началось с той минуты, когда мы впервые осознали себя существами, способными восполнить свое биологическое несовершенство за счет мертвой природы. Первая палка, первый сколок обсидиана навсегда отделили нашего пращура от мира слепой эволюции.

Это была трудная задача. Поэтому-то и зародилась мечта об универсальном орудии, орудии совершенном. Такое орудие должно было обладать всеми нашими достоинствами и не иметь присущих живой плоти недостатков. Достоинства мыслились, конечно, как чисто человеческие, недостатки же должен был устранить более надежный, чем протоплазма, материал: обожженная глина, камень, а еще лучше покорный обработке металл. Отныне механический человек стал реальностью, хотя и пребывал еще в нематериальном состоянии героя устных народных сказаний. Отголоски таких сказаний мы найдем в эпосе шумеров и Старшей Эдде, в Древних Упанишадах и Каббале, в Зенд-Авесте и раннехристианских апокрифах.

С течением времени тоска по механическому двойнику становится настолько сильной, что порождает идеи совершенно еретические. Люди начинают понимать, что не только они, грешные, но и бессмертные боги не могут обойтись без металлических слуг. И кощунственное воображение засылает таких слуг на Олимп. Именно на Олимп, ибо эллинские боги были в избытке наделены всеми слабостями людей!

Весть об этом событии донес до нас Гомер — первый исторически достоверный научный фантаст. Он описал в «Илиаде» изготовленную из золота механическую красавицу — подручную бога-кузнеца Гефеста.

Благое начало было положено, и дальнейший путь не внушал сомнений. Не удивительно поэтому, что первые человекоподобные автоматы прежде всего появились в храмах. Проглотив монету, они отмеривали точную дозу благовонного масла или же в образе Железной девы бесплатно заключали в смертельные объятия какого-нибудь еретика. Медный Молох проглатывал младенцев и изрыгал благодарное пламя, изукрашенная стекляшками Богородица проливала благостные слезы. В образе богов механические люди обрели плоть и нанесли удар прекрасной идее универсальности. Боги-автоматы, к нашему великому сожалению, были строго избирательны. Через тысячи лет такие узко специализированные машины возродились уже в виде игрушек. Барышни в кринолинах наигрывали на пианоле и мило раскланивались с почтенной публикой, а полуобнаженные заклинательницы змей манипулировали с резиновыми удавами. Была даже машина-шахматист, которая удостоилась чести сразиться с самим Наполеоном. Правда, в шахматном столике, скорчившись в три погибели, сидел ее создатель, но ситуация от этого, разумеется, не менялась. Автоматы с часовым механизмом в груди стремились к универсальности.

В 1893 году некий Дж. Мур создал первого парового человека мощностью в 1/2 лошадиной силы. Такой автомат мог довольно долго идти со скоростью четырнадцать километров в час, выпуская при этом отработанный пар через зажатую в зубах жестяную сигару.

Извечная мечта, казалось, вот-вот станет явью. Но желания и мечты человека противоречивы. И в то время как в королевских дворцах и аристократических салонах забавлялись танцующими куклами, в обществе медленно созревал страх. Источники его были различны. Ортодоксальные церковники узрели в механических игрушках покушение на промысел божий. Луддиты, не понимая истинной природы социальных отношений, ополчились на машины, которые, хотя и не имели сходства с человеком, могли без устали вращать приводные шкивы.

Тайные и явные страхи эти прежде всего ощутила литература. Она чутко уловила то неосознанное, что таилось в смутных глубинах человеческих душ.

Великий Гофман писал, что тяга к мрачному и сверхъестественному — «прямой продукт тех действительных страданий, которые люди терпят под гнетом больших и малых тиранов». И олицетворением таких страхов стала нечистая сила. Но дьявол в разных его обличьях, ведьмы, суккубы, инкубы и гомункулусы, все эти темные порождения Средневековья побледнели и вдруг истаяли, заслышав тяжкий железный шаг Человеческого Двойника. Это Голем зашагал по древним улочкам Праги, это Каменный гость покинул склеп, это Медный всадник поскакал по мостовым объятого ужасом Петербурга. Джин был выпущен из бутылки. Копия ожила, но, подобно Франкенштейну, взбунтовалась и стала олицетворением иррационального зла. Кончились милые забавы с танцовщицами и музыкантшами. Гофмановский профессор Спаланцани тоже создает прекрасный автомат с внешностью обворожительной девушки. Но его Олимпия становится источником безумия. Герой Амброза Бирса («Хозяин Моксона») дает жизнь андроиду, способному, в частности, играть в шахматы. Это уже не курьезное диво на потребу публики и не кукла, которой управляет мошенник. В этой машине смутно угадывается эмбрион злой воли, который в урочный час толкнет ее на убийство.