Леонид Панасенко - Как горько плакала Елена

Панасенко Леонид

Как горько плакала Елена

Леонид Панасенко

Как горько плакала Елена

Странно как! Папа, когда, случается, забудет шлепанцы, идет по гальке медленно, не идет - балансирует, будто циркач на канате, и при этом забавно выворачивает ступни. А вот я бегу к морю и смеюсь. До того горячая галька ноги щекочет - жуть! Папа, кстати, и в воду так заходит. Потому что на дне тоже камни. Их толком не видно, а волна, хитрая, толкается. Папа морщится и бросается на море так, будто хочет его побороть. И обязательно кричит мне, чтобы я постояла на берегу, пока он сплавает... Мы третий год приезжаем в Пицунду, и каждый раз папа ругает эти "проклятые камни" и говорит: "Все! Точка! На следующее лето только в Крым. Чтобы песочек, дикий берег. Никаких волноломов!.." Мы были и в Крыму, но песочка я не видела, а камни там еще больше и острее... Наверное, потому, что папу ранят все на свете камни, мама, разговаривая сегодня утром с тетей Лесей, назвала папу "ранимым".

Родители лежат на пляже под "зонтиком", а я ухожу к большущему старому пню. Он побелел от солнца и от соли, на нем удобно сидеть и смотреть на море. Можно еще рыть подземный ход, но мама запрещает, говорит: "Привалит - пикнуть не успеешь".

Я сажусь на белые толстые корни, глажу их. Пень, наверное, больной. Ведь он шел к морю. Шел, да не дошел. Всего метров двадцать. Может, он, когда спилили дерево, захотел утопиться? А потом или заболел, или передумал. И остался на берегу.

От недостроенного солярия прибежал Генка. Он застенчивый и потому всегда молчит. С ним неинтересно.

- На, - говорит Генка и подает мне полупрозрачное тельце.

Это креветка. И она уж точно утопилась - не шевелится. Я несу креветку родителям, но они увлечены разговором со своими друзьями - дядей Витей и тетей Лесей.

- Играйся, Леночка, играйся. - Мама улыбается мне и напоминает: Надень панамку. Сейчас самое сильное солнце.

Солнце и впрямь припекает, но я на такие пустяки не обращаю внимания. Мне до слез становится жаль креветку. Мертвая и никому не нужная! Может, бросить ее в море? Она ведь там раньше жила. Но море такое огромное, а креветка такая крошечная. Какое ему дело до мертвого рачка, этому морю? Оно даже корабли проглатывает и тут же забывает о них.

Я рою глубокую ямку - здесь, возле "зонтиков", уже песок - заворачиваю креветку в обрывок салфетки, в которой несла из столовой творог для знакомой кошки, и засыпаю могилу. Сверху кладу большой плоский камень, из побегов бамбука делаю изгородь.

- Все, - говорю маме. - Похоронила.

Взрослые смеются, а дядя Витя надевает джинсы, подмигивает папе и говорит:

- Пошли креветку помянем.

- А что такое поминать? - спрашиваю я.

Папа, одеваясь, отвечает:

- Когда умирает хороший человек, его друзья собираются и вспоминают, каким он был, кому чем помог...

- А если плохой помирает?

- Ну... - Папа на миг задумывается. - Совсем плохих не бывает. Может, он в детстве хорошим был? Почем знать.

- Мы и плохого можем помянуть, - говорит дядя Витя, и все снова смеются. Я знаю: они сейчас пойдут в бар, который рядом с бассейном, усядутся там на высокие стулья и будут пить вино с красивым названием "Букет Абхазии".

Вечером приходит Духота. Она мохнатая и черная. Пока мы в столовой ужинаем, она валяется на наших кроватях - простыня у меня измятая и влажная. Я рассказываю маме о проделках этой противной Духоты, мама целует меня и говорит:

- Ты фантазерка, Алена. Через две недели в школу, а ты все сказки сочиняешь.

Фу! Нужен мне больно этот первый класс. Все о нем только и говорят мама, папа, бабушка. А я - ноль внимания. Там надо все запоминать, как стихи на утренник, а я люблю думать.

- Мама, - спрашиваю я, вспомнив креветку. - А зачем все-таки поминать плохих? Лучше о них и не помнить вовсе. Они тогда сразу все умрут.

- Бог с тобой, доченька. - Мама даже как-то пугается. - И тебе не жалко людей?

- Разве зловредины люди? Это пришельцы, мама. Их нам подбрасывают, как кукушка своих кукушат. Чтобы погубить настоящих людей.

Мама качает головой.

- Птенцы все одинаковые. Это потом они вырастают и становятся разными... Так и люди.

- Нет-нет, мамочка. Ты не понимаешь. Славику сколько лет? Четыре. Ага! А он уже зловред. Он всем в глаза песком бросается.

Мама опять качает головой.

- Ты не права, Елена. Все дети рождаются хорошими.

- Что? ЧТО ЖЕ С НИМИ ПОТОМ ПРОИСХОДИТ?! - почти кричу я.

Мама выключает свет - папа пошел в кино и вернется поздно.

- Спи, - говорит она. - Вырастешь - узнаешь.

Волна рычит и кусает меня за ноги зеленым беззубым ртом. Раньше, конечно, у моря зубы были. Но море постарело - и они выпали. И получилась галька. Вон и у папы весной зуб выкрошился. Он тоже стареет.

Странные люди эти взрослые. Я заметила: чем они старее, тем веселее. Улыбаются - мне, друг другу, смеются, собираются вместе и веселятся, будто им одним страшно. Вот и папа мой. Чем старше он становится, тем чаще смеется. Уже третий день перед обедом и ужином он ходит с дядей Витей поминать креветку и хохочет при этом так, что все на пляже оборачиваются в нашу сторону.

- Леночка, - говорит мама, - собирай свои вещи, пойдем.

До ужина еще целый час, но мама с папой должны постоять под душем и переодеться. Сегодня штормит, и бурые волны облепили всех песком. Я не купалась, только в пену приседала - и то как поросенок.

Мы идем через заросли бамбука, в которых, говорят, живут змеи. А еще я видела позавчера, как в бамбуках целовались парень и девушка, которые сидят за соседним столиком. Парень мне нравится - он хорошо играет в теннис и каждый день плавает за буйки. А девчонка противная. Когда берет вилку, то на полкилометра отставляет палец и еще мажется фиолетовой помадой.

- А почему взрослые прячутся, когда целуются? - спрашиваю я.

Родители смеются. Папа, как попугай, повторяет:

- Вырастешь - узнаешь.

Родители идут в корпус, а я пока могу поиграть.

- Я тебя потом позову, - говорит мама. - Держи свой мяч.

Мяч огромный, разноцветный. Он катится с шорохом, будто автомобиль, а когда ударяется, падая с высоты, то глухо бумкает.

Прыг, скок, бум! Прыг да скок.

- Лети, мой золотой. Лети, мой красивый!

Мяч вдруг ударяется о скамейку и катится в глубь самшитовой рощицы.

Я бегу за ним и возле первых деревьев останавливаюсь. Боязно! Мне нравится самшит: он какой-то пыльный, древний, таинственный. И слово "самшит" вкусное, шероховатое. Но в самшитовых зарослях очень темно. Даже днем сумрачно, а сейчас уж солнце садится.

Ничего не поделаешь, надо идти. Не просить же в самом деле взрослых, которые прогуливаются перед корпусом, отдыхают на скамейке. Ничего, я быстренько...