Андрей Лазарчук - Штурмфогель

Андрей Лазарчук

Штурмфогель

Но рваною была нирвана...

НАЧАЛО

– По-моему, ты от бабы, – принюхался Фриц. – Признавайся, ходок!

Штурмфогель молча выгружал на стол банки консервов, колбасу, кусок копченой грудинки, головки лука и чеснока, лимон, несколько сморщенных зимних яблок… В бумажном свертке, подозрительно напоминавшем формой бутылку, что-то булькнуло; его Штурмфогель тут же спрятал под матрац. Потом аккуратно скатал пустой мешок и сунул его в карман шинели.

– Жрать, – скомандовал он наконец.

Стая невесело заржала.

– Вылет? – догадался Штурмфогель. Внутри радостно затрепетала какая-то жилка.

– Групповой, – кивнул Фриц. – С Гюртнером во главе.

– Ого! А по какому случаю?

– Через неделю нас будет инспектировать фюрер, – с кислой улыбкой сказал Малыш Бюлер, сомнамбулически приближаясь к столу и раскрывая маленький складной нож, где, кроме лезвия, были еще щипчики для волос в носу и увеличительное стекло. – И мы должны будем показать класс. А сегодня по этому поводу нам ставят какого-то болвана. Как бы экзамен…

Он отрезал маленький кусочек колбасы, положил его в рот, закрыл нож и все той же походкой сомнамбулы направился к своей койке.

– Что за болван? – быстро спросил Штурмфогель.

– Неизвестно, – сказал Фриц. – Какой-то сапог из Берлина.

– Не сапог, – обернулся Малыш. – Неужели не чувствуете? Искры сыплются…

– Кто-нибудь его видел? – Наверх запрещено, – сказал Фриц с досадой. – Условия, приближенные к боевым. А здесь… Здоровый кабан. Вот такие окорока. Что еще можно сказать?

– Ладно, – махнул рукой Штурмфогель. – Прячьте это пока, а я в сортир…

В дверях он столкнулся с гауптманом Гюртнером, маленьким, сухим, похожим на хромую обезьянку. В общем-то добрейший человек, для курсантов отец родной, он страдал повышенной раздражительностью и тогда мог изощренно наорать, загнать на гауптвахту или приложить руку. Но на него не обижались даже за это…

– Ку-уда? – уперся он тонким кривоватым пальцем в грудь Штурмфогеля.

– В сортир, господин гауптман!

– Недосрал?

– Так точно!

– Давай быстрее…

В сортире он долго пил тепловатую воду из крана, а потом наклонился над толчком и сунул три пальца в рот, извергая плотный сегодняшний завтрак…

Бедная Трудель, она так старалась…

И зря стая скабрезно усмехалась, все было совсем иначе. Он просто показал этой замученной сорокалетней тетке, какая она есть на самом деле. Вот и все. Одна ночь наверху. В саду Гипноса. Он сразу сказал, что это будет как сон…

Штурмфогель еще раз промыл желудок – до каких-то серых соплей. Потом еще, до чистой воды.

Когда-то и сам он не мог отличать верхнюю явь от сна…

Впрочем, это было в раннем бестолковом детстве. Уже семилетним он все прекрасно понимал. Почему, например, мать иногда запирает его на ночь в шкаф…

По улицам ходили солдаты с красными флагами. Потом другие солдаты и полицейские стреляли в них, пинками отгоняя мальчишек, подбирающих горячие гильзы. Сгорело несколько домов. Это называлось Баварской республикой.

Он стряхнул с себя воспоминания и посмотрел в мутное зеркало. Рожа, конечно, измятая…

Через полчаса стая получила вводную: на территории лагеря находится человек, держащий в уме двадцатизначное число. Найти, проникнуть, запомнить число, вернуться, доложить. Действовать в плотном строю. Ведущий – гауптман Гюртнер.

Состав для перехода в измененное состояние был у каждого свой. ШТУРМФОГЕЛЬ пользовался чистым порошком из сушеных мексиканских грибов: щепоть на полстакана кипятка. Другие прибегали к каким-то сложным смесям, дающим всяческие дополнительные эффекты: длительность, яркость, что-то еще. Он полагал это лишним.

Для взлета каждому полагалось отдельное помещение; на всякий случай присутствовала медсестра.

Штурмфогель поболтал ложечкой в стакане и мелкими глотками выпил бульон. Желудок, вопреки опасениям, среагировал нормально. Бульон и бульон. Грибной. Даже вкусный. Правда, без соли.

Потом он перевернул песочные часы и стал смотреть на медный диск, висящий на противоположной стене.

– Вы сегодня бледны, – сказала медсестра. – Наверное, влюблены?

– Пока нет, – сказал Штурмфогель. – Но могу попытаться. Хоть сейчас.

Медсестра захихикала:

– Не успеете. Я превращусь в тыкву. А партия не одобряет вегетофилию.

– А мы представим это как научное исследование.

– Вам надо сидеть спокойно. Доктор отругает меня, если я буду смеяться вместе с вами.

– Героям, уходящим на опасное задание, положен страстный поцелуй.

– Один.

– Да. Но страстный.

– Разумеется… – Медсестра быстро чмокнула его в уголок рта и отстранилась. Салфеткой стерла след помады. – Не надо… – Лицо ее вдруг стало грустным. – Это…

Глаза ее словно застилала пленка текущей воды. И что-то еще возникло где-то на границе поля зрения. Штурмфогель быстро взглянул в ту сторону – легкая тень метнулась по стене, распласталась на полу. Он перевел взгляд на песочные часы. Песок уже почти весь был внизу, выстраивался столбиком. Прорешки во времени – значит, начало прихватывать. Сейчас закружится голова…

Закружилась. Спереди назад, от лба к затылку. Стены и потолок оставались неподвижными, но понятно было, что они стремительно кружатся – просто зрение не успевает уловить это вращение. Руки медсестры легли на его плечи, это он почувствовал и увидел странно разбежавшимся зрением: он видел сейчас почти все вокруг себя, только то, что совсем-совсем за спиной, оставалось темным. Пора, подумал Штурмфогель.

Он сделал то же усилие, какое обычно делал при уходе наверх, но, оттолкнувшись, не вытянулся, а склонился вперед – и понесся к медному диску в стене, который оказался гораздо дальше, чем это мерещилось поначалу, и был уже не диском, а широким отверстием, за которым открывались какие-то непонятные, но очень большие сооружения…

В первый миг его бросило вниз, но он раскинул крылья и лег на воздух.

Справа была неровная, в выступах и впадинах, стена, и слева была такая же стена – не зеркальное отражение, не форма для отливки, – скорее ответ на вопрос. Впереди, вверху и внизу – Штурмфогель охватывал все это единым взглядом – клубился красноватый туман. Если долго вглядываться, то можно было увидеть, как далеко впереди пряди тумана свиваются в медленную воронку, со дна которой изредка проглядывает открытое звездное пламя. Сзади туман был не таким красным, и на его фоне не сразу замечался молочно-белый круг прохода.

Штурмфогель сегодня был первым. Он описал плавный медленный круг. Крыло оглаживало воздух, подобно тому как костяной шпатель мороженщика оглаживает ком мороженого. На воздухе оставались бороздки от перьев. Воздух вздрагивал и пел.