Кристофер Мур - Выкуси
Ривера покачал головой и снова присел над пустой формой. Он знал, что это за пыль, — и Кавуто знал, что это за пыль. Само собой, у них на такое понимание ушла пара месяцев и множество висяков. А также — вид старого вампира, который принял в себя столько свинца, что и на взвод бы хватило, однако не только не умер, а и вообще выжил и еще с полдюжины людей завалил. Только после этого они сообразили.
— Это не коты, — сказал Ривера.
— Они же обещали уехать, — заметил Кавуто, делая паузу в своем подчеркнуто перкуссивном наборе номера. — Жуткая девчонка сказала, что уехали. — Под «ними» он имел в виду Джоди и Томми, обещавших покинуть город и никогда больше сюда не возвращаться. — А Император говорил, что сам видел, как старый вампир сел на судно и вся их банда куда-то отплыла.
— Но он совершенно ненадежен, — возразил Ривера.
— По большей части. Это же не…
Ривера предупреждающе воздел палец. Слово на букву «в» они договорились не поминать при посторонних.
— Надо повидать зловещую девочку.
— Нееее! — взвыл Кавуто, но опомнился: для мужчины его габаритов, экстерьера и рода занятий ныть из-за грядущей встречи с костлявой девчонкой — как-то ну… В общем, он просто здоровенная нюня, вот что.
— Мужайся, Ник, мы ей скажем, что она не только имеет право хранить молчание, но и обязана его хранить. А кроме того, я вызвал подкрепление.
— Я, наверное, лучше посижу с Императором в машине. Может, он еще чего вспомнит.
И тут на месте преступления у ленточного ограждения поднялся легкий переполох. Патрульный в мундире сказал:
— Инспектор, эта женщина хочет пройти. Говорит, ей надо с дочкой повидаться, та живет в этой квартире. — Полицейский ткнул пальцем в пожарную дверь квартиры, где со своим молодым человеком жила жуткая девочка. А мимо него тем временем пыталась протиснуться симпатичная блондинка лет под сорок, в хирургическом облачении с огуречным узором.
— Пропустите, — распорядился Ривера. — Видишь, Ник, тебе на защиту спустился ангел.
— Ох боже меня упаси от этих ебаных неохиппи, — ответил Хрумкий Голубой Полузащитник.
5
Дальнейшие хроники Эбби Нормал — несчастной эмо-шлюхи ночи с разбитым сердцем
Тащемта под дверью у меня не кто иная — сама Баронесса Кайфолом, МамБот в сопровождении двух этих говеннейших легавых из убойного, Риверы с Кавуто.
Поэтому я вся такая: «О радость, неужто к нашему свежему комплексному пиздецу с кофеином полагаются пончики?» Но как выяснилось, не полагаются, поэтому ну ЧЗХ, в чем смысл тащить с собой легавых?
А МамБот вся такая: «Так нельзя, и что это за мальчик, и где ты была, и не имеешь права, и тыры-пыры, ответственность, чуть не заболела от волнений, что ж ты за ужасный человек такой, и погубила мне всю жизнь своими сапогами на платформе и пирсингами».
Лана, не совсем так она говорила, но подтекст был. И, оглядываясь, я понимаю: наверно, не стоило разыгрывать гамбит «Я ночую у Лили» два месяца подряд, когда на самом деле я проживала в собственном très клевом логове любви с таинственным любовным ниндзей. И я решила перейти в контрнаступление — задавать вопросы сама, чтоб она не поймала ритм допроса и не завалила меня мамскими угрызениями.
И вот я вся такая: «Ты как меня нашла?»
А смуглый легавый латинос вперед выступает и мне: «Это я ее вызвал».
Я такая весь радиатор ему обсмотрела — ну, до узла галстука хотя бы, птушто он меня выше. И типа ему: «Вот те на — вы меня заложили. Предательская вы ебучка!»
А легавый такой весь индифферентно держится: «Я никого не предавал, потому что я не за тебя, Эллисон». Это он меня по имени дневной рабыни назвал спецом, чтоб мозги мне поебать.
И вот я вся такая думаю: «Ладно, лягаш, это я вижу — ты убежден, что говнишко твое никому не растрясти, весь такой стараешься сойти пронырливым и подонистым в глазах МамБота, чтоб она тебя долго и хорошенько имала?» Верняк, брачные ритуалы древних и стремных — от них даже во рту как-то блевотно, ну?
В общем, я такая подхожу к здоровому легавому гомику и вся тихонько голоском маленькой девочки: «А я думала, мы на одной стороне, птушто, ну… мы же знаем про носферату и про все те деньги, что вы за его коллекцию выручили. Разве нет? Я безутешна». И тотально руку к лобику, с понтом лишаюсь чувств от разбитого сердца. Даже поплакать собралась, только тушью у меня вокруг глаз шипы адских врат были нарисованы, не хотелось спозаранку енотить, поэтому я только носом хлюпнула. И нос вытерла о рукав здорового этого легавого гомика.
А мамяк вся такая: «Что? Что? Носферату? Что? Деньги? Что?»
Тут Ривера ей: «Простите, пэжэ, миссис Грин, нам на минуточку с Эллисон словцом перемолвиться».
МамБот поэтому такая только в спальню, а я ей тут же вся: «О, мне кажется — туда не стоит. Можешь и снаружи обождать», — или типа того, птушто выясняется — я вовсе не желаю, чтоб она видела внутреннее святилище нашего любовного гнездышка, птушто она нянечка в больнице, и ей собачьи ошейники, пробирки, центрифуга и что не внушат совсем не то, что надо. (Нас с Фу в уединенности нашего будуара штырит от нашей тяги к безумным ученым.)
В общем, мама вышла.
А Фу весь такой: «Отымали, сцуко!» И пустился в жалкую имитацию моего великолепного победно-имательного танца попой, и меня такая его поддержка тут же сразу тронула, однако недостаток чувства ритма и попабельности у него — обескуражил.
А Ривера меж тем такой: «Эллисон, откуда тебе известно про деньги, и старого вампира, и яхту, и у тебя нет доказательств, и трали-вали, что-то никак не могу решить, быть мне добрым полицейским или злым, и дальше ли мне делать вид, что я крутой засранец, или тотально обосраться в штаны от той вербальной смертельной хватки, в которую ты только что взяла мое мужское достоинство, фигли-мигли».
Я ему вся такая: «Я все знаю, лягаш», — и «ш» эдак прошипела, я же знаю, они от этого звука оба ежатся. «Вам пора на выход, и МамБота с собой прихватите, доставьте ее домой, не то я буду принуждена обнародовать вашу нечестивую погань вашим хозяевам, так что мало не покажется».
А легавый латинос такой индифферентный весь, кивает, улыбу давит, так во мне аж уверенность вся пригнулась. И такой мне: «Вот как, Эллисон? Ну, тогда здесь присутствующий мистер Вон — ему вот двадцать один, а ты по-прежнему еще несовершеннолетняя, поэтому, среди прочего, мы можем его забрать за пособничество в делинкветности несовершеннолетних, похищение и половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия». И руки такой на груди сложил, типа: «Накося выкуси, сцуко». Хип-хопово надменный такой.
Поэтому я ему: «Вы правы, он тотально злоупотребляет моей невинностью. Фу, феерический ты извращенец!» И как закачу ему пощечину — но это уже от общей драмы, а не для того, чтоб не думал, будто я распутная. «Мне следовало понять еще в тот раз, когда ты в самом начале заставил меня выбрить пи-пилотку в форме треуголки!»
А Фу весь такой: «Ничё я не!»
«Извращен и в придачу многословен, нет?» — спрашиваю я у здорового легавого гомика, который пилотку от треуголки не отличит, если даже та к нему подскочит и споет «Усеянное звездами знамя». (Кстати, вы заметили — почти ничего на свете, кроме «Усеянного звездами знамени», не бывает усеяно? Типа, ведь нет же «Усеянного Изюмом Кекса» или «Усеянной Блохами Легавой». Но это я так, к слову.) В общем, я типа такая начинаю юбку задирать, чтоб у него чердак еще дальше съехал, типа сейчас эту самую треуголку ему и засвечу, но это блеф только, потому что у меня там все пострижено летучей мышью и выкрашено в бледно-лиловый, а еще на мне эти жарко-розовые сеточки, которые все полностью колготы, и от них на мои причинные места детям до тринадцати смотреть категорически не рекомендуется.
Да вот только он лицо руками не закрыл, не завизжал, как сучка, хоть я на это и рассчитывала. Нет, вместо всего этого здоровенный легавый гомик всю комнату перемахнул, и в ту же секунду мой Песик Фу — в наручниках, а тот их даже туже затягивает.
Фу такой весь: «Ой! Ой! Ой!»
А у меня боль сердечная, я вся страдаю, поэтому типа: «Раскуй его живо, фашыцкая медвежья жопа».
А Ривера мне только: «Эллисон, нам нужно достигнуть понимания, иначе твой дружок отправится в тюрьму, а если обвинение с него и снимут, с магистерской степенью своей он может распрощаться».
Отымали! Тут мне пришлось юбку в знак поражения опустить. У Фу все глаза шириной с анимэ, их слезы уже начинают усеивать, и мой благородный ниндзя любви глядит на меня с мольбой, типа: «Паза-алюста, не покидай меня, невзирая на мои очевидные эмо-склонности».
Поэтому я такая: «Мы вам дадим сто тысяч долларов за то, что вы покинете нашу любовную берлогу, будто ничего и не было».
А Ривера весь: «Нас ваши деньги не интересуют».
А этот голубой медведь его типа: «Погоди, ты где еще столько денег раздобудешь, а?»
