Александр Бушков - Дверь в чужую осень (сборник)
— Сплошной песок, — сказал он, убрав кортик в ножны и выпрямившись. — Там… в Германии совершенно другая почва.
Ну конечно, вряд ли мы были в той Германии, что осталась наверху. Где угодно, только не там…
— Вперед, — приказал я.
И мы тихонько, настороженно двинулись по редколесью, мало походившему на аккуратненькие леса Германии. Быстро достигли края обрыва, откуда открывался вид на многие километры. Куда ни глянь, пейзаж один и тот же, огромная равнина, густо поросшая травой, и далеко за ней — кромка леса, в обе стороны уходившая за горизонт. Тишина, легонький ветерок, чистейший воздух, пахнущий лесом и травами, на голубом небе — солнце совершенно привычного вида.
— Товарищ капитан, посмотрите влево, — сказал старлей звенящим от любопытства голосом. — Во-он там… Дом, точно… И дымок из трубы…
Я напряг зрение, насколько мог. И точно, там виднелось светлое пятно, словно бы похожее на свободный от травы участок песчаной почвы, посреди него стоял неразличимый в деталях домик, казавшийся отсюда в половину спичечной коробки, — и от него в небо практически вертикально (похоже, там ни ветерка) поднималась темная струйка дыма, тонюсенькая, чуть толще иголки. Не похоже на пожар — просто кто-то печь топит…
— Я сбегаю за биноклем, товарищ майор? — предложил старлей. — Отличный цейс, восьмикратник…
— Не стоит, — сказал я. — Прикиньте сами: расстояние такое, что мы и в бинокль мало что увидим… Очень уж далеко.
— Пожалуй, — согласился он, оживился. — А если рискнуть…
Проследив направление его взгляда — в сторону дома, — нетрудно было понять ход его мыслей. Меня самого так и подмывало, но я азарту не поддался — все же не мальчишка, начитавшийся тех самых приключенческих романов. Как ни любил и их в детстве и в юности, но вряд ли имеет смысл…
— Никакой глубокой разведки, — сказал я твердо. — Возвращаемся назад, будем ждать прибытия спец группы, — подумал и хмыкнул: — Чует мое сердце, без вашего разведвзвода уж точно не обойдется, а то и меня привлекут.
«А если не привлекут, постараюсь из кожи вон вывернуться, но набиться в глубокий поиск», — подумал я. Вполне могут привлечь, и Клементьева тоже, как инженера дивизии и представителя дивизионной разведки, к тому же уже знакомых с обстановкой. Ну, а разведчиков обязательно пошлют по окрестностям, к бабке не ходи…
— Назад, шагом марш! — приказал я.
Ох, как не хотелось старлею уходить! Да и Клементьеву, похоже, тоже. Да и мне, откровенно говоря. Но мой приказ был выполнен беспрекословно. Мы вернулись, заперли дверь на засов, поднялись в подвал. Клементьев откровенно зевнул, прикрывая рот ладонью. Заметив это, старлей предложил:
— Товарищ майор, устроить вас с товарищем капитаном на ночлег? В доме четыре кровати, две для вас мигом освобожу.
— Да неудобно как-то бойцов сгонять, — сказал я. — Возьму шинель из машины, устроюсь как-нибудь, и капитан тоже. Мы с ним далеко не все время штаны в штабе протираем, по-всякому приходилось ночевать…
Старлей энергично возразил:
— Неудобно как раз будет, если офицеры из дивизии улягутся на полу, а бойцы будут дрыхнуть на перинах. Против субординации.
— Ладно, — сказал я. — Проводите товарища капитана, а мне просто объясните, куда мне потом идти. Поброжу с часок, что-то спать совершенно не тянет…
Обычно я, как практически все на фронте, не упускал случая выспаться или подремать — могли и посреди ночи поднять, не так уж редко случалось. Засыпал моментально и спал крепко — но на сей раз сна, и правда, не было ни в одном глазу. О причинах и гадать нечего — такое открытие взбудоражило не на шутку. Редко такое со мной случалось, но обстоятельства слишком уж… причудливые. Такого никто не видывал…
— По городку прогуляться пойдете? — спросил старлей. — Ну что, вроде неопасно, наши патрули до утра ходить будут…
— Нет, пожалуй, — сказал я. — Посмотрю-ка эту «обсерваторию» — смотришь, и ко сну потянет…
Они с Клементьевым ушли, а я (старлей показал нужную дверь на втором этаже) направился в башенку. Которая меня до этого совершенно не интересовала — после обстоятельного доклада старлея.
А теперь вот пригодилась как возможность убить время, пока спать не захочется.
Справа от входа (мы ее сразу увидели, когда подъехали) была пристроена высокая, метров десяти, башенка без окон: круглая, с чем-то вроде застекленной беседки наверху. Она была выкрашена под цвет дома, и невысокая, конусом, крыша крыта черепицей под стать кровле дома — но все равно, хоть я и не архитектор, как-то с первого взгляда она с домом не гармонировала, поздняя пристройка, без сомнения. Ни в одном немецком городе мне таких прежде не приходилось видеть.
Стены сложены из кирпича, и винтовая лестница, ведущая наверх вокруг кирпичного же опорного столба, — кирпичная. Фонарь не понадобился: генератор исправно работал, и лестница была довольно ярко освещена — едва я, открыв дверь, повернул выключатель, зажглись лампочки. Наверху — небольшое помещение, сплошь застекленное, правда, перегородки меж высокими окнами довольно широкие, массивные, из кирпича же — ну понятно, крыша должна весить немало.
Старлей был прав, охарактеризовав ее как «обсерваторию», — она самая и есть. У одного окна, очень близко к нему, стоял на солидной треноге большой телескоп в бронзовом корпусе, и возле окуляра — удобное кресло. В другом углу — огромный глобус на массивной подставке из темного дерева. Не Земли, а звездного неба. Тут же — книжная полка. Я наугад вытянул одну книгу — точно, что-то по астрономии — рисунки созвездий, и старинные, с изображениями то ли богов, то ли людей, разных животных, ага, Скорпион, Весы, Рак и так далее… и гораздо более современные. Остальные книги, надо полагать, той же тематики. На столе — толстые тетради и листы бумаги. Ну что же, не подлежит сомнению, то ли отец нынешнего хозяина, а то и дед, всерьез увлекались наблюдениями за звездным небом. Но никак не он сам: вопреки обычной немецкой аккуратности-опрятности (тротуары перед домом мыли, швабрами драили, ага) пол покрыт слоем пыли толщиной едва ли не с палец (на ней четко отпечатались следы наших армейских сапог, кажется, двух человек), да и на всем вокруг лежала застарелая пыль, а бронзовая труба телескопа потемнела, кое-где покрылась большими пятнами ядовито-зеленой окиси. Однако глубоко выбитые надписи еще читались: ага, Карл Цейс, Иена, судя по знакомой мне уже кайзеровской короне, еще во времена империи произведен… вот и дата — девятьсот второй. Судя по пыли и общему запустению, «почтарь» астрономией не интересовался абсолютно и сюда не поднимался, я так прикинул, лет несколько. Ну да, у него свои забавы, в подвале…
Как-то неуютно было при электрическом свете на верхотуре, в той стекляшке с окнами без единой занавески: в городке тишина и покой, но война накрепко вбила в подсознание кое-какие рефлексы… Так что электричество я погасил — Луна и так давала достаточно света. Опустил нижнюю половинку окна (заранее заметил большие, удобные бронзовые крючки), насколько удалось, выбил пыль из обитого, кажется, плюшем сиденья кресла, немилосердно при том расчихавшись, перетащил телескоп — тяжеленный, зараза! — сел и без особого труда навел его на Луну. Никогда особенно астрономией не увлекался, но так уж люди устроены: многих тянет при удобном случае посмотреть во всякую оптику отнюдь не по служебной необходимости — и вокруг, и на небо. Один наш майор из штаба дивизии еще и Польше отыскал где-то подзорную трубу: бронзовую, раскладную, сделанную тем же «Карлом Цейсом» в Иене, судя по клеймам и надписям, предназначенную для военно-морского флота. Отчистил, привел в божеский вид и частенько выкраивал часок, чтобы полюбоваться на Луну, звезды «и прочие небесные планеты», как выразился один из героев Аркадия Гайдара. К этому давно привыкли, подшучивать перестали, иные даже просили дать глянуть — кличка Звездочет к нему пристала прочно…
Телескоп, судя по маркировке, был шестидесятикратный, так что я отлично мог разглядеть и крупные кратеры, и темные «лунные моря», и загадочные белые полосы. Время от времени приходилось чуточку поворачивать телескоп — Луна на месте не стояла, перемещалась из поля зрения довольно медленно, но безостановочно.
Посидел я так с полчаса — и возбуждение схлынуло, и ко сну потянуло. И отправился я искать дверь на втором этаже, про которую объяснял старлей. Нашел быстро. В тех самых видах субординации, надо полагать, комвзвода нам отвел супружескую спальню с огромной двуспальной кроватью. Клементьев уже спал сном младенца, поверх покрывала, не раздеваясь, снявши только сапоги и портупею, пристроив кобуру на тумбочке, чтобы была под рукой, — ну что же, работали те же рефлексы, мы находились практически на передовой, точнее, в совершеннейшем неведении касаемо месторасположения и сил противника — а это иногда на нервы действует даже больше, чем «передок»…
