Алексей Шаманов - Заарин

— Ты лично нет. Твоя вина лишь в том, что ты оказался в нужном месте в нужный момент, — сказал Тот, кто восстал из земли.

Водитель с экскаваторщиком отошли в сторону, и Барнадаев понял, что никто его больше не удерживает. И еще он услышал голос с сильным бурятским акцентом:

— Возьми его, Бар, он твой. Подкрепись свежей кровью после стольких-то лет поста…

Тигр прыгнул, и скоро то, что было человеком, превратилось в бесформенный кусок сырого мяса, который, перенеся в котлован, как в логово, хищник терзал, кровавя на морде шерсть.

— О, Ата Хари, предводитель черных тэнгри Восточного Неба! — в пятый раз воскликнул Тот, кто восстал из земли. — Эту жертву я посвящаю тебе! Не оставь меня в моей праведной мести, владыка!

В ответ, словно предвещая всемирный потоп, с небес хлынул ливень, и рабочие мгновенно вымокли насквозь.

— Что же вы бездельничаете? За работу! — услышали они громоподобный голос и, прихватив мешок, спустились в котлован, который на глазах заливало дождем. Но, странное дело, на поверхности воды плавали человеческие кости, пожелтевшие, пролежавшие в земле почти сотню лет. Строителям не составило особого труда собрать их в мешок, все до единой! Кстати, кроме человеческого черепа оказался в котловане еще и череп крупной кошки, который сунули в тот же мешок.

Выбравшись из котлована, Онопко передал собранные кости Тому, кто восстал из земли, после чего сел за рычаги, а Зуев — за руль КамАЗа.

Проходя мимо экскаватора, Тот, который восстал из земли, носком ботинка столкнул в котлован отсеченную голову водителя, потом подобрал с земли обшарпанную метлу на длинной ручке и превратился снова в бывшего учителя и настоящего дворника. Он занес наполненный костями мешок домой, где сунул его под кровать, и присел у окна, с улыбкой глядя на разбушевавшуюся стихию.

«Ох, как все запущенно, — думал он, передвигая мебель, — ничего, это поправимо. Будешь ты у меня, Валентин Петрович, психически здоров и в меру разговорчив, если, конечно, после всего того, что тебя ожидает, останешься в живых…»

Глава 6

ХАЯЛГЫН-БОО

100 лет назад. Улус Хандабай

Иркутская тюрьма была основана практически одновременно с Иркутским острогом и первоначально располагалась на его территории. Но город рос, и скоро из центра тюрьму перенесли в окраинную Ремесленную слободу.

В конце XIX века иркутская тюрьма оказалась самой крупной в России и не менее знаменитой, чем «Бутырки», «Кресты» и «Матросская тишина».

История российских тюрем есть отражение истории России, увы. За время, прошедшее с ее постройки, через нее прошли десятки, если не сотни тысяч заключенных от декабристов и участников польских восстаний до большевиков и анархистов.

Узниками иркутского тюремного замка были писатели Чернышевский и Короленко, в одиночной камере № 5 провел последние дни перед расстрелом адмирал Колчак.

Надо заметить, что после октябрьского переворота 1917 года иркутская тюрьма отнюдь не пустовала. В ее гостеприимные двери теперь валом повалили передовые представители дворянства и духовенства всех концессий, затем кулачества, станового хребта российского крестьянства, а после 1937 года скопом все подряд без сословных различий и учета былых заслуг перед большевиками. Но особое предпочтение карательные органы традиционно отдавали русской интеллигенции.

Впрочем, в описываемые времена в тесных казематах томились пока только революционеры да уголовники всех мастей.

Они встретились не в тюремном замке и даже не у массивных его ворот. Ротмистр Смирнов — не слишком высокого полета птица и свой маленький бизнес проворачивал за спиной тюремного начальства.

Встреча была назначена у места впадения резвой Ушаковки в степенную Ангару, где через два десятка лет будет расстрелян Верховный правитель адмирал Колчак…

Когда Гомбо Хандагуров подошел к берегу, ведя за собой двух оседланных лошадей и Гнедого без седла, но под уздой, он увидел ротмистра Смирнова, а чуть поодаль солдата на подводе, целиком закрытой грязноватой рогожей.

— Привел… — Полицейский офицер шагнул навстречу и, перехватив уздечку, похлопал Гнедого по холке. — Хорош, хорош скакун!

— Где Батлай? — хмуро спросил Гомбо.

— На подводе под рогожей, — кивнул ротмистр.

— Да жив ли он? — насторожился шаман.

— Живехонек! — жизнерадостно ответил ротмистр. — Забирай скорей, да возвращаться нам надо.

Гомбо не заставил себя уговаривать, подошел, отбросил грязноватую тряпку и увидел… Он содрогнулся, и слезы навернулись на глаза.

Батлай лежал на спине. То, что он все-таки жив, видно было с первого взгляда. Он дышал, и кровавый пузырь надувался над месивом его губ. Его и узнать-то было сложно, настолько он был избит: обнаженное тело сплошь в кровоподтеках, лицо — кровавая маска…

Признав брата, Батлай улыбнулся и попытался что-то прошептать, но — те же красные пузыри и не разобрать ни слова.

Гомбо поднял на ротмистра растерянный взгляд.

— Что же вы его так-то…

— Поучить пришлось, больно дерзок брат твой. Скажи спасибо, что отдаю. Он под кнутом такое нес — на десять лет каторги хватило б. — Ротмистр усмехнулся. — Так что забирай, пока я добрый, да бурятским богам своим молись!

С помощью солдата Гомбо взгромоздил брата в седло, срам прикрыл той же рогожей. Взять для него из дома халат не подумал. Брата арестовали одетым, кто же знал-то…

Гомбо Хандагуров повел лошадей шагом в обход города. Слезы стекали по щекам, в душе закипала злоба, рука, сжимающая узду, будто закостенела.

Он отомстит, отомстит любым способом. Он клялся Вечным Синим Небом и именем Эрлен-хана, владыки Царства Мертвых: ротмистр Смирнов не жилец более на этом свете, нет, не жилец!

— Ничего, брат, выходим мы тебя, кумысом отпоим, — причитал Гомбо, успокаивая более себя.

Брат его слышать не мог. Он впал в беспамятство и только по врожденной привычке кочевника все-таки держался в седле.

— Приедем, я водкой по углам побрызгаю, покамлаю… А надо, так заарина позовем Баташулууна Шагланова, он найжи мой, не откажет… Я еще на свадьбе твоей погуляю, Батлай!

Брат был лучший наездник в округе. Избитый до полусмерти, еле живой, он продолжал держаться в седле. Даже мертвый он не свалился с коня. Это Гомбо узнал, когда, добравшись до улуса, у порога деревянной пятиугольной, сложенной в форме юрты своей избы снял Батлая с коня. Тот умер в дороге…

Земляки любили юношу и гордились им. Имя Батлай в переводе с бурятского — Смелый. Весть о его смерти распространилась по улусу, и сразу стало тихо, как в склепе. У бурят не принято громко оплакивать усопших, по их поверьям, это осложняет им переход в иной мир.

Традиционных способов похорон у этого народа существовало несколько.

Были воздушные, когда тело выставляли на арангу, помост из досок на дереве или скале. Так хоронили белых шаманов, а также любого человека, убитого молнией или упавшего с большой высоты.

До середины XIX века чаще всего покойника просто оставляли на поверхности земли. Тело помещали всегда лицом к югу, то есть могила была ориентирована на север.

При кремации умерших обоего пола наряжали в лучшие одежды и уносили в лес. С покойным клали летнее и зимнее одеяние, трубку, золотые и серебряные монеты. Затем обкладывали дровами и сжигали. Если умерший был богат и знатен, то вместе с ним убивали и сжигали его слугу. Существовало поверье, что душа слуги должна служить хозяину на том свете.

В конце XIX — начале XX века основной формой похоронного обряда стало захоронение в земле. Умершего одевали в богатые одежды, если была возможность, шили новые. На покойного надевали все то, что он носил при жизни: цамцу-рубаху, шубу, унты, шапку. К поясу привязывали ножны с ножом, ложку, кисет, но не огниво. В гроб его клали еду, любую, кроме молочной. Женщины в процессии не участвовали, даже мать, жена и сестры.

Хоронили в тот же день или на следующий, только шаманов положено было хоронить через три дня.

На похоронах шамана, знатного человека или знаменитого охотника его одноулусники пели песни, в которых восхваляли его дела и подвиги.

Кладбище у бурят считалось местом нечистым, там обитали духи-боохолдои. В улус после похорон возвращались другой дорогой, чтобы запутать дух покойника. Могилу впоследствии не посещали и за ней не ухаживали.

Все это, само собой, относится к временам старинным, теперешние буряты переняли у русских похоронный обряд, тем более что большинство из них крещены. Впрочем, отношение их к религии по-прежнему своеобразно. Небесных заступников мало не бывает. Они и теперь в случае нужды зовут шамана, а еще лет сто назад в непосредственной близости могли располагаться православный храм, буддийский дацан и священное место поклонения духу какого-либо знаменитого шамана.