Камиль Фламмарион - Неведомое

Марты — высокие, уродливые женщины, костлявые, полунагие, с длинными черными космами. С верхушки скал и плоскогорий они по вечерам приманивают к себе пастухов и землепашцев, а если те не приходят сами, то гонятся за ними. Горе тому, кто не успеет убежать и кого они принуждают выносить свои бесстыдные ласки. Фады более кротки и менее буйны; они главным образом занимаются стадами. Им же поручено охранять клады и сокровища, зарытые в таинственных подземельях, входы в которые завалены огромными камнями. Власть их, впрочем, кончается каждый год в Вербное воскресенье.

В Вертале, в Оверни, есть шатающийся камень, к которому матери приносят своих детей, чтобы они стали "крепки, как камень, и были всегда здоровы".

Близ Сен-Валери на высокой скале видны развалины старой церкви Сен-Леже, от которой осталась одна только квадратная колокольня. Туда приносят хилых, плохо развивающихся детей и заставляют их пять раз обходить вокруг башни, чтобы окрепли их шаги.

Эти верования ведут начало из глубокой древности: Павзаний рассказывает, что в Гиетте, в Беотии, был храм Геркулесу, где хранился камень, исцелявший от болезней; в Альпенусе камень, посвященный Нептуну, обладал таким же свойством, и т. п.

Мне случалось присутствовать в окрестностях Парижа, близ Жювизи, на празднике летнего солнцестояния, когда жгут огни в Иванов день, — праздник уже христианский, но еще сохранивший следы язычества. Солнце, божество жизни, закатилось на лучезарном западе, сумерки опускаются над природой; на церковной площади воздвигнут костер. Его зажигают, и яркое пламя с треском охватывает сухое дерево. Все селение в сборе. Подходят парни и девушки. Девушки должны перепрыгивать через костер, не обжигаясь. Самой смелой достаются всеобщие похвалы; полагают, что она, скорее всего, выйдет замуж в этом году. Потом головни тщательно подбираются и разносятся по домам, прежде чем они успеют сгореть окончательно: они, видите ли, предохраняют жилища от молний и пожаров. Обычай жечь костры в Иванов день существует до сих пор почти во всей Франции.

Кто не слыхал о молочных блинах, которые пекутся в праздник Введения (2 февраля)? Они приносят счастье в земледелии, в торговле, во всех предприятиях — требуется только, чтобы они непременно удались в этот день.

Наполеон перед походом в Россию сам пек блины и приговаривал, смеясь: "Вот если этот блин удастся, то я выиграю первое сражение, а если вот этот, — то второе!" Ему удалось перевернуть первые три блина, но четвертый шлепнулся в огонь, предвещая пожар Москвы, поясняет один историк.

Во многих провинциях до сих пор верят во всевозможных колдунов. В Провансе, например, верят, что колдуны могут испортить новобрачных, как в Италии верят дурному глазу, а в Эльзасе — в оборотней. Но верят также в средства, могущие отвратить колдовство. В Тулоне портнихи подшивают щепотку соли в рубец венчальных платьев, так как соль имеет способность давать безоблачное счастье новобрачным.

В Париже, как и в Риме во времена Тиберия, не перестают обращаться к составителям гороскопов, предсказывающих будущее по положению звезд и планет в день рождения данного лица. До сих пор еще существуют на свете астрологи! Но можно ли придавать значение гороскопу, когда известно, что средним числом рождается на всей поверхности земного шара по одному ребенку в секунду, т. е. 60 в минуту, или около 3600 в час и 86 400 в день, так что если б звезды и планеты действительно имели влияние на судьбу, то десять младенцев, родившихся в ту же минуту, должны были бы иметь одинаковую будущность: дети, родившиеся одновременно от королевы и от деревенской бабы, должны были бы находиться под влиянием одинаковых законов. [Заблуждения Фламмариона относительно астрологии очевидны: влияние энергетики планет и звезд на людей являются в наше время научно доказанным фактом. — Прим. ред.]

Вера в талисманы, в амулеты, медальоны, ладанки так же распространена у цивилизованных народов, как и у каких-нибудь африканских дикарей.

А в области интересующих нас явлений, — в манифестациях, вещих снах, предчувствиях, гипнотических и спиритических опытах — какое открывается обширное поле для легковерии! Я знавал одного офицера, очень почтенного, который нисколько не сомневался в подлинности имен, выстукиваемых столом, и аккуратно каждое воскресенье, после завтрака, беседовал с Лейбницем и Спинозой. Другой толковал о социальной философии с Жаном Вальжаном, не смущаясь тем, что этот герой романа — создание фантазии его автора. Одна знатная дама, уже пожилых лет и очень умная, когда-то хорошо знакомая с лордом Байроном, вызывала его дух каждую неделю и советовалась с ним насчет помещения своих капиталов. Один доктор, член Парижского медицинского факультета, избрал себе собеседниками с того света Данте и Беатриче, которые являлись беседовать с ним, но порознь, потому что на том свете им запрещено было сближаться. Один сумасбродный медиум, имевший двенадцать детей и потерявший семерых из них, каждый месяц осведомлялся, как поживают их души на том свете, каково состояние их здоровья и аккуратно все это записывал. Другой призывал "душу земли", которая отвечала ему и управляла всеми его помыслами.

Спиритизмом пользуются для различных целей, имеющих с ним очень мало общего. Спиритизм используется, чтобы устраивать свадьбы, эксплуатировать слабохарактерных людей, завладевать иногда крупными наследствами. Я знавал одну женщину, в сущности, очень милую, сделавшуюся потом маркизой и богачкой, благодаря тому, что она ловко внушала своему будущему мужу через посредство стуков на спиритическом сеансе, будто его покойная жена сама назначает ее своей преемницей. Знал я также одну вдову, заставившую человека жениться на себе, уверив его, что в ее недавно родившемся малютке воплотился дух его умершего, нежно любимого ребенка. Одна моя знакомая под предлогом спиритизма продает каббалистические кольца, которыми исцеляет все болезни, и т. д. и т. п.

Прекурьезный случай разыгрался еще не так давно, в девятнадцатом столетии: это история про черта, люциферовское франкмасонство и Диану Воган, заморочившую головы большей части французского духовенства, нескольких епископов, двух кардиналов и даже самого папы Льва XIII. В сущности, это была с начала до конца наглая подделка Леона Таксиля, в чем сам он цинично сознался в 1897 году. Основательные богословы всерьез принимали появление чертей и дьяволиц в святотатственных, непристойных церемониях.

Надо сознаться, впрочем, что политическое легковерие еще более нелепо.

Да, наш род людской далеко не совершенен, и человеческое легковерие представляет нам примеры не менее любопытные, чем предвзятый скептицизм. Как трудно держаться на должной середине и спокойно следовать указаниям рассудка!

Легковерие все еще существует на свете, составляя постоянный противовес скептицизму. Будем остерегаться как того, так и другого. Авгуры еще живы, прогресс не убил еще веру в предсказания по внутренностям животных, не упразднил всякого рода предзнаменований, и род людской не очень-то быстро подвигается по пути умственного развития! Прибавлю, однако, словами Гумбольдта, что высокомерный скептицизм, отвергающий факты без рассмотрения, во многих отношениях еще более достоин порицания, чем неразумное легковерие.

В примерах нет недостатка. Мне просто хотелось показать в этой второй главе, что мы должны остерегаться легковерия на том же основании, как и скептицизма. Это — две противоположные крайности, и нам следует держаться посредине, на равном расстоянии от того и от другого, при рассмотрении тех таинственных фактов, о которых речь пойдет в дальнейшем. Не будем отрицать голословно, не будем и утверждать все сплеча: ограничимся беспристрастным наблюдением. Может быть, такой образ действия всего труднее при существующем порядке вещей. Что касается меня, то я прошу тех, кто склонен был бы обвинять меня или в легковерии, или в скептицизме, не делать этого опрометчиво и не забывать, что я неусыпно держусь настороже: я исследую и доискиваюсь.

Глава третья

В предыдущих главах мы имели в виду предостеречь самих себя и читателя от двух противоположных увлечений, мешающих свободному изысканию истины: от легковерия и от недоверчивости. Постараемся же все время держаться полнейшей независимости духа, — это более, чем когда-либо, нужно при изучении явлений такого порядка. На каждом шагу наши обычные научные понятия будут наталкиваться на препятствия, побуждающие отвергать факты и отрицать их без дальнейшего рассмотрения. С другой стороны, ежеминутно, попав однажды в течение, мы будем чувствовать, что чересчур быстро скользим вперед, усваивая явления недостаточно доказанные, и, пожалуй, подвергнемся насмешкам за то, что ищем причины вещей, будто бы не существующих. Будем же твердо держаться положительного, экспериментального метода, которому род человеческий, до сих пор еще такой несовершенный и такой варварский, обязан тем малым прогрессом, какой он уже усвоил. Конечно, и экспериментальный метод сам по себе не застрахован от ошибок; даже напротив — многих известных психологов он вовлекал в огульные сомнения. Тэн учит, что наружные впечатления — сущие галлюцинации, и что "даже находясь в нормальном состоянии здоровья и рассудка, мы испытываем лишь ряд галлюцинаций, ни к чему не ведущих". Беркли и Стюарт Милль проповедуют, что тела — чистейшее ничто, и что только в представлении нашего ума они облекаются в сущность и известную форму; по мнению этих философов, нет ничего реального в камне, в куске железа, в дереве или животном. Один из наших самых глубокомысленных математиков на мой вопрос по этому поводу признался, что для него на свете существуют одни только ощущения. Если допустить эту теорию, то выходит, что вселенная существует лишь в помыслах человеческих существ и, следовательно, только с тех пор, как живут люди на земле. Таково, кажется, философское убеждение моего остроумного друга Анатоля Франса и некоторых других наших современников. Между тем астрономия и геология, не говоря об остальных науках, доказывают нам, что вселенная существовала раньше человека. Кроме того, если вы допускаете существование своих собственных ощущений, то вы не можете не допустить существование ощущений своего ближнего. Следовательно, этот ближний существует, как и вы, как и другие люди и предметы. Будем остерегаться рассуждений чересчур трансцендентальных. Зенон Элейский ведь доказывал же, что пущенная стрела неподвижна, а Демокрит — что снег на самом деле черный.