Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович
— Жаль.
Поглядев на него поверх стакана яркими синими глазами, царевич Федор с легкой улыбкой развеял сомнения князя:
— Добычи хватит всем, и на всех, Дмитрий Иванович: за батюшкой служба верная и подвиги ратные не пропадут. Тем паче, ты и у Мити на хорошем счету: у него на тебя большие виды…
Позабыв про боль и неудобства, тезка государя-наследника всем своим видом изобразил один большой вопрос. В Москве захудалого рюриковича постоянно оттирали на вторые-третьи места более знатные князья-воеводы, а вот в Вильно под рукой Димитрия Иоанновича умному человеку было где себя проявить — и тем самым продвинуть свой род повыше, попутно его обогатив. Однако делиться столь желанными подробностями царевич Федор не стал, переменив тему разговора.
— Сейчас немного отдохнешь, и тебя перенесут в повозку: два дня в пути, и будешь дома. Горяин, где там роспись лечебных процедур для Дмитрия Ивановича?
Пока младший Скуратов-Бельский рылся в своей шитой серебром сумке-планшетке, возле палатки появилась румяная от быстрой ходьбы девица-красавица в приказном платье с крестом-в-круге. Остановившись возле входа, она совместила короткий поклон с быстрой речью:
— Федор Иоаннович, очень просит подойти Викентий Жанович!
Не торопясь вставать с лавки, юнец царских кровей недовольно проворчал:
— Что там у Венсена случилось такого срочного? Опять кто-то из его учеников напортачил?
— Говорит: рану плохо вычистили, воспаление пошло! Домна Пафнутьевна уже легла отдыхать, а пациент уж больно плох, жаром так и пышет!..
Без особой охоты, но и не мешкая — младший сын Великого государя, царя и Великого князя всея Руссии покинул временное прибежище воеводы Хворостинина, успев на прощание пообещать новый осмотр со своим участием, но уже в Москве. Следом из видимости исчезло и его сопровождение: однако на смену им появились дюжие служки Аптекарского приказа, кои, не размениваясь на мелочи, подхватили и потащили наружу князя сразу вместе с его лежаком — оказавшимся еще и удобными носилками. За время короткого путешествия, Дмитрий Иванович наконец-то получил возможность оглядеться по сторонам — правда, поначалу его взгляд натыкался лишь на серо-зеленые длинные палатки, число которых казалось ему воистину бесконечным. Однако это впечатление было обманчивым: вскоре его своеобразный паланкин вынесли к горе свеженапиленных чурбаков; пара минут, и открылся новый вид — на длинный ряд чудных походных кухонь Аптечного приказа, вокруг которых деловито суетился небольшой отрядец кашеваров. От многообразия сытных и вкусных запахов у голодного князь-воеводы тут же началось неустроение в животе: однако бессердечные служки даже не подумали притормозить, направляясь к двум десяткам пароконных фургонов, которых явно готовили к скорому отправлению в Москву. Поначалу его лежак тащили в середину обоза, но когда до него оставалось не более полста шагов, направление резко поменялось на третью от начала повозку — близ которой, положив руку на обод высокого колеса, стоял приказной служка начальственного вида. Чувствовать себя чем-то вроде куля с зерном, который таскают туда-сюда по своему разумению чужие люди, было неприятно, но наведению должного порядка помешала внезапная сонливость: возможно, сказалось одно из лекарств, что в него влили с начала пробуждения — а может и тот согревающий отвар, что так хорошо пился в обществе царевича Федора. Веки потяжелели, и казалось, он всего лишь моргнул чуть дольше обычного… А когда опять открыл глаза, то сразу же ощутил всем телом, что находится в движении. Сквозь поднятые пологи фургона приятно задувал теплый ветерок ранней осени, а саженях в двадцати неспешно плыла лесная опушка малой засеки, изрядно поредевшая стараниями сначала крымчаков, надеявшихся пробиться через рукотворные буреломы — а затем и русских воев, которые после победы эти же самые завалы разбирали и пилили себе на дрова. Сознание словно плавало в чем-то теплом и мягком, так что Дмитрий Иванович просто стал бездумно смотреть на проплывающий мимо однообразный пейзаж: возможно, он бы вновь задремал, однако лес внезапно сменился видом на далекий холм, и в разуме словно бы что-то тихо щелкнуло. Словно сами собой возникли воспоминания о том, как он подгонял своих ратников быстрее затаскивать на далекую возвышенность тяжелые повозки гуляй-города: а потом, оставив часть стрельцов выставлять и крепить на телегах толстые щиты с прорезями бойниц, погнал всех остальных на работы. Одних рыть неглубокие канавки и ямки на расстоянии перестрела от стен растущего укрепления — готовя тем самым неприятный сюрприз для крымчаков, больших любителей устроить карусель конных лучников с непрерывным дождем из легких камышовых стрел. Других усиливать гуляй-город рвом и валом; ну а пушкарям и приказывать не понадобилось — сами как кроты вгрызлись в землицу, спешно отрывая-устраивая пороховые погреба. Меж тем, память расщедрилась еще на несколько воспоминаний: сначала о том, как он несправедливо наорал на подручного воеводу, люди которого никак не могли найти крышки загодя устроенных тайных колодцев, как оказалось слишком хорошо укрытых от чужих взглядов. Затем, как служилые дворяне, скинув с себя новомодные кирасы и поддоспешники, ровно простые мужики таскали из близкого леса ошкуренные бревна — благодаря которым обычный гуляй-город вскоре начал превращаться в крепкий орешек. С высоким тыном на особо опасных местах, рвом, и двумя башенками для наблюдения и стрельбы! Всплыла в голове и длинная цепочка больших костров, при свете которых стрельцы всю ночь и половину следующего дня исступленно грызли стальными лопатами и кайлами неподатливую землю, перегораживая проход мимо холма сразу двумя линиями широких и глубоких канав. То-то радости было после пушкарям — невозбранно палить каменным дробом и ядрами в удобно скучившихся перед ними степняков! Столько басурман там навалили, что они сами по себе стали еще одним препятствием для нечестивого воинства Девлет-Гирея… Однако, что не удалось крымчакам, легко получилось у их победителей: ныне на холме из всех укреплений остались лишь куски изрядно потрепанного тына, и одинокая башенка — которую как раз усердно разбирали обратно на бревна. Тела и лошадиные туши куда-то убрали, старательно накопанные ямы и канавы засыпали, расчистив широкий путь: и теперь по нему двигалась живая река поместной конницы, шум которой сливался в один тяжкий низкий гул. Долг ведь платежом красен: и нынешней осенью об этом предстояло вспомнить степнякам Большой и Малой ногайской орды…
— Что там, Томилко: спит князь-батюшка?
— Спит, сердешный!
Услышав низкий голос старшего над своими послужильцами, Хворостинин хотел было перевернуться на другой бок и поговорить с одним из спасителей, но его тело имело свое мнение на сей счет. В том смысле, что ему и так хорошо лежалось, и сменять покой на движение было откровенно лениво! Да еще ко всему разум подкинул идейку послушать разговор ближника и подручного слуги: вдруг при спящем хозяине нечаянно сболтнут что-нибудь интересное?
— Экая силища в Дикое поле идет! Как думаешь, Трофим Андреич, осилим ногаев?
— Сомневаешься?
— Да бог с тобой… И-эк⁉
Вместе с резким щелчком кнута фургон дернулся и заметно ускорился, вслед за остальными повозками втягиваясь-встраиваясь в попутный поток, составленный из какого-то несуразно большого числа пустых фургонов и крестьянских телег. Пронырливый Томилко тут же со знанием дела заметил:
— Это они от старого Ельца возвращаются. Я краем уха слыхивал, что царь и Великий государь Иоанн Васильевич повелел устроить вдоль всего Пояса Богородицы большие порубежные крепости на месте некогда разоренных крымчаками городков. Поди, сейчас посошная рать[7]вовсю лопатами и пешнями воюет, чтобы стены до первых снегов поднять…
— Доболтаешься ты когда-нибудь, Томил, язык подрежут.
— Да об этом только ленивый не слыхивал!
— Вот так и говори, когда тебя к катам на дознание потянут.
Запыхтев от возмущения, подручный княжий холоп тут же и увял, ибо фургон добрался до перепаханного многими тысячами копыт поля, на котором расстреляли, потоптали и порубили превеликое множество крымчаков, ногаев — и всех тех, кто словно шакалы присоединился к войску покойного ныне Девлет-Гирея в его большом походе на Москву. Шли за полоном и богатой добычей, при удаче рассчитывая получить себе и землю: с первым не получилось, второго не добыли, но с третьим у степняков все сладилось и никто не ушел обделенным. Когда князь-воевода Хворостинин вел свое войско занимать указанное место, он обратил внимание на череду здоровенных ямищ, отрытых никак не меньше пяти лет назад. Длинные и глубокие, с оплывшими от дождей и снега покатыми стенками, поросшими травой — они послужили хорошей преградой, усилив малые засеки-буреломы. И пригодились затем еще раз, став местом последнего упокоения незваных гостей, которые таким образом все же приобрели для себя немного русской землицы.
