Рассказы - Поппи Брайт
— К тому же, ты не единственный участник в этой группе, — говорил Киллнер. — Я уже побеседовал с Пи Джеем, Тоби и Маком. Они все хотят этого. А ты ненормальный, раз упускаешь шанс. За последние шесть месяцев ты не сделал ничего — ни единой записи, ни одного выступления. Хочешь, чтобы все о тебе забыли?
— Да.
— Что ж, отлично. Ты знаешь, что эта группа — ничто без твоего голоса. Хочешь всех подвести? Своих фанатов? Пи Джея, Тоби и Мака?
— Послушай, — ответил он Киллнеру, — пение — моя жизнь. Я пою для себя каждый день, и ни за что не прекращу. Я люблю это больше всего на свете. Но я уже говорил тебе, что больше не хочу делать записей, и особенно не хочу давать концерты. Всякий раз что-то случается. Помнишь парня, который умер на нашем первом выступлении?
— У него были проблемы с сердцем.
— Да. А как насчет людей, которые погибали в автокатастрофах, возвращаясь домой после наших концертов? Как насчет девушки, которая пыталась зарезать своего любовника ножом на парковке после шоу? А тот парень, который начал кричать на нашем последнем концерте? За ним приехали ребята, Киллнер. Ребята в белых халатах. Я думал, такое бывает только в развлекательных журналах. Они увезли его в больницу. Потом я слышал, что три дня он говорил лишь «его глаза». Его глаза. Считается, что он имел в виду мои глаза, Киллнер. В ту ночь я был в черном балахоне, а мои глаза были обведены зеленой краской дейгло. Казалось, что они светятся. Как насчет всего этого?
— Это всего лишь твой внешний вид, а не…
— Я не закончил. Как насчет предсмертной записки, Киллнер? Как насчет записки? Помнишь пятнадцатилетнюю девочку, пославшую мне свою предсмертную записку и спрыгнувшую с крыши? Помнишь «Я люблю только тебя и делаю то, что твой голос велит мне»? Как насчет этого, Киллнер?
— Ты считаешь себя ответственным за всех сумасшедших людей в мире?
— Только за тех, которые сходят с ума из-за моего голоса.
— Послушай… — голос Киллнера стал вкрадчивым, соблазняющим. — Это невероятная возможность. Удивительно уже то, что они хотят, чтобы вы там выступили. Там никогда не выступают рок-группы.
— Мы не рок-группа.
— Что плохого в том, чтобы быть, черт возьми, рок-группой? Стой… не отвечай. Они знают, что ты артист. Знаешь, чего они хотят от тебя? Номер с полетом.
Он закрыл глаза, вспоминая блестящий провод Питера Пена и чувство парения, от которого сжимался желудок.
— Как в 72-м. Помнишь, как тебе понравилось? После самого первого номера ты сказал, что это было твое самое блистательное выступление — ты парил над сценой, и казалось, что само твое сердце пело о любви. Ты ведь скучаешь по этому.
Он сидел с закрытыми глазами. Он всегда представлял себе, что летать — это почти так же потрясающе, как и петь. А две этих вещи сразу почти слишком сильны для того, чтобы вынести.
— Ну, так что ты скажешь?
— Нет, — прошептал он. — Я сказал «нет» и по-прежнему говорю «нет». Я не могу больше причинять вред людям.
После этого Киллнер сдался и обиженным тоном попрощался. Через десять минут зазвонил телефон. Это наверняка Пи Джей. Когда Киллнер не мог убедить его в чем-то, он всегда призывал на помощь Пи Джея. Тот умел говорить так, что вещи казались простыми и вместе с тем притягательными, и ты чувствовал себя идиотом, если отказывался от них. Он так хотел этого. Он не смог бы сказать «нет» еще раз. Он решил не отвечать.
Телефон снова зазвонил.
Если он возьмет трубку, он пропал.
Телефон кричал на него.
Он вынужден был ответить.
Но не должен ни в коем случае.
Но придется.
Он схватил трубку с рычага.
— Хорошо, — выкрикнул он. — Хорошо, хорошо, я сделаю это, хорошо, оставьте только меня в покое!
— А? — произнес голос Пи Джея, когда он подавил всхлип.
***
Это был его самый старый стиль. Черный, полностью черный костюм, белое лицо и темные запавшие глаза. Его любимый стиль — самый простой и самый впечатляющий, и на этом костюме не были видны черные ремни. Он подумал о полете. Это было так давно — рука Пи Джея на его плече. «Я понимаю, что для тебя это слишком», — сказал ему Пи Джей. «Ты знаешь, что мы правда хотели отыграть этот концерт. Спасибо, что согласился». Он кивнул Пи Джею и не произнес ни слова. Остальные привыкли к его предконцертному молчанию — оно их больше не тревожило. Они считали, что он бережет голос для выступления. Они не понимали, что когда он собирался петь, говорить было просто ни к чему.
Вряд ли теперь это имело смысл.
Он отодвинул оконную занавеску и взглянул на небо. На этот раз облаков из сахарной ваты не было. Этим вечером он увидел только маленькую холодную луну, плывущую высоко в небе, окруженную ореолом и частично скрытую за тучами.
К нему подошел один из работников сцены.
— Слушай, хочу еще раз напомнить тебе о проводах. Будь осторожен. Следи, чтобы провода были подальше от шеи, когда подашь знак, что готов к подъему, потому что мне не будет видно, что ты там делаешь. Эти провода острые. Подниму тебя вверх, когда один из них будет обмотан вокруг твоей шеи — и это наполовину отрежет тебе голову. Просто не торопись и подай мне знак, когда будешь готов.
Работник похлопал его по спине, как раз между ремнями. Он улыбнулся безумной улыбкой и отмахнулся от парня, желая лишь прекратить поток болтовни. Ему не нужен был инструктаж по использованию этих проводов. Он знал все о них.
Оставалось десять минут, потом пять, потом ни одной. Они уже были на сцене, когда он действительно понял, что происходит. Пи Джей, Тоби и Мак слегка пританцовывали, счастливые, что снова выступают. Он спокойно стоял в центре сцены, изучая толпу.
Ему были видны лица в нескольких передних рядах. Они смотрели на него, хотели его, хотели самые глубины его. Кому он причинит вред на сей раз? Кто отправится домой и приставит ружье ко лбу? Кто сделает больно любимому человеку? Кто лишится разума?
Никто.
Вообще никто, если он знает, что делает.
Он пел первую песню. Он кинулся в нее с такой яростью, что к концу песни стоял на коленях, обеими руками сжимая микрофон и каждый глоток воздуха из своего тела выталкивая в ноты. Он был на пике
