Матс Страндберг - Круг
— Они говорили мне, что это опасно, — продолжает Анна-Карин. — Но я никогда не думала, что это может быть опасно для кого-то, кроме меня. И уж тем более для тебя. Но теперь с этим покончено.
Она осторожно берет его руку, стараясь не задеть иглы.
— Мне надо было остановиться раньше. Послушаться совета остальных. Я понимаю это теперь, но уже поздно. Я все испортила. Дедушка, ты должен поправиться. Пожалуйста, пожалуйста.
Дедушка снова моргает, открывает рот и произносит несколько слов. Они едва различимы, но Анна-Карин слышит, что он говорит по-фински. Этот язык она часто слышала ребенком, но так и не выучила.
— Ты можешь говорить по-шведски, дедушка?
— По радио сказали, что надвигается война, — медленно произносит дедушка. — Каждый должен выбрать сторону.
— Все будет хорошо, — говорит Анна-Карин. — Не волнуйся, просто постарайся поправиться.
Дедушка закрывает глаза и тихонько кивает.
— Отец мой говорил: «Если мы сейчас просидим сложа руки, нам будет стыдно всю оставшуюся жизнь».
Анна-Карин гладит дедушку по голове, пока он не засыпает. Его волосы тонкие, шелковые. Лоб прохладный, почти холодный.
— Это твой дедушка, да? — спрашивает медсестра, зашедшая в палату.
Анна-Карин кивает, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
— Я знаю, что тебе страшно на это смотреть, — говорит медсестра. И объясняет, для чего все эти провода, капельницы и иглы. Анне-Карин становится немного легче, когда она начинает понимать, что делают доктора. Они знают свою работу. У них есть план, как вернуть дедушку к жизни, как сделать так, чтобы он поправился. — Ему уже лучше, — добавляет медсестра. — Может, это пока незаметно со стороны, но он поправляется.
Анна-Карин поднимает голову и встречается с медсестрой взглядом.
Даже если бы она не видела портрета этой женщины в газете, она все равно узнала бы ее. Мама Ребекки — постаревшая копия своей дочери. Она улыбается Анне-Карин, и это улыбка Ребекки.
Она потеряла свою дочь и все равно стоит здесь и пытается утешить Анну-Карин. Если бы она только знала, что Анна-Карин может помочь найти убийцу Ребекки, но даже пальцем не шевелит для этого. Спряталась. Сидит и жалеет себя. «Если мы сейчас просидим сложа руки, нам будет стыдно всю оставшуюся жизнь».
* * *Мину почти удается заснуть, как вдруг она слышит странный звук, напоминающий ритмическое жужжание.
Старый страх снова просыпается в ней, она садится в кровати, уверенная в том, что сейчас увидит, как вдоль стены стелется черный дым, подбираясь к кровати…
Но комната выглядит как обычно. И Мину вдруг понимает, в чем дело. На тумбочке у кровати вибрирует телефон.
— Привет, — говорит Линнея, когда Мину берет трубку.
Мину включает маленький зеленый ночник.
— Привет, — отвечает она.
— Спасибо, что помогла мне сегодня, — говорит Линнея.
— Не за что.
— Робин и Эрик — мерзкие свиньи. Время, когда Анна-Карин держала в подчинении школу, было хорошо тем, что Робина с Эриком тогда все ненавидели, и правильно делали. Мне очень жаль, что они зачитали именно эту страницу. Там вообще-то не про тебя. То есть про тебя, но у меня тогда был плохой день.
Линнея говорит быстро, как будто чувствует, что должна попросить прощения, но хочет сделать это как можно быстрее. Можно ли вообще назвать ее слова извинением? Мину снова становится досадно, когда она вспоминает слова Линнеи, написанные про «М.»: «…у меня от нее голова лопается».
— Ладно, проехали, — отвечает она, желая, чтобы сделать это было так же просто, как сказать.
— Хорошо. У меня есть новость, — говорит Линнея. — Я теперь тоже могу читать в Книге Узоров.
— С какого момента?
— С вот прямо сейчас. И я кое-что нашла. Я сижу, смотрю в Узороискатель и не понимаю, как могла не видеть этого раньше.
Круто, думает Мину. Скоро эта проклятая книга будет рассылать информацию всем, кроме меня.
— И что она говорит?
— Сложно объяснить. Я даже не уверена, что сама понимаю. Поэтому я и хотела поговорить с тобой. Ты, наверное, единственная, кто может понять, что это на самом деле значит.
— Я постараюсь.
— О'кей… Это про… про одну вещь. Я не могу объяснить. Это что-то, предназначенное только для одного. Если это что-то разделить на нескольких, эффект будет не тот.
В животе у Мину становится щекотно, как бывает при решении сложной математической задачи. Она уже слышала то, о чем говорит Линнея.
— Продолжай, — говорит она, открывая ящик тумбочки и вытаскивая записную книжку.
Линнея раздраженно вздыхает.
— И вроде один человек все время будет оказываться вне системы. Если же он умрет, вне системы окажется следующий. И следующий. И следующий…
— Подожди, — говорит Мину.
Пальцы не слушаются ее, когда она лихорадочно листает страницы.
— Что такое? — спрашивает Линнея.
— Ида говорила то же самое. Когда обнаружила, что может читать в Книге Узоров, — отвечает она наконец, долистав до нужной страницы. — Вот как она сказала: «Оно как бы сделано для одного. И тогда всё супер. А если их больше, то кто-то один всегда остается за бортом. Но если тот, кто за бортом, исчезнет, тогда за борт попадает следующий. И следующий. И следующий. Пока никого не останется». Она сказала, что это что-то типа «атмосферы».
В ту же секунду отдельные части мозаики складываются в целое. Вот он, ответ. Разумеется. Здорово. Мину уверена, что не ошиблась.
— Я знаю, о чем книга пытается рассказать, — говорит она. — Про магическую защиту. Про то, о чем директор говорила в самом начале. Ну помнишь, и она, и Совет думали, будто у нас есть магическая защита. Можешь посмотреть в книгу еще раз, когда мы теперь знаем, что это? Может, узоры сложатся в другой ответ.
— Подожди немного, — отзывается Линнея.
Она долго молчит. За это время мама Мину успевает подняться по лестнице и зайти в ванную комнату. Она, должно быть, только что вернулась из больницы. Из крана начинает литься вода.
— О'кей, — говорит Линнея. — Да, точно, это про магию защиты. Она существует только для одной Избранницы. Книга пытается рассказать о том, какой эффект возникает, когда защита распределяется вместо одного на семерых. Магия не может защитить всех одновременно. Кто-то из нас все время оказывается незащищенным. Это как своего рода предохранительный клапан. Магия не может объять сразу несколько разных душ, охватить разные чувства, желания, мысли. Она просто взорвалась бы, не имей она возможности выхода.
— Значит, кто-то один всегда оказывается беззащитным, — произносит Мину. — И пока этот кто-то жив, все остальные в безопасности. Но если этот кто-то умирает…
— …то приходит очередь кого-то другого оказаться вне защиты, — заканчивает Линнея.
Мину наугад ищет следующий шаг в логической цепочке.
— Элиас, должно быть, был первым, кто оказался вне защиты, — говорит она. — Когда он умер, пришла очередь Ребекки. А потом моя. Это я нахожусь сейчас вне защиты.
Они обе долго молчат.
— Но почему нападение на тебя провалилось? — спрашивает Линнея. — Мы не знаем, какими силами обладал Элиас, но Ребекка могла, черт возьми, швырять силой мысли тяжеленные предметы. Что можешь ты, чего не могли они?
— Не знаю, — отвечает Мину.
И думает про черный дым. Про то, как она смогла развеять его, во всяком случае, на некоторое время. Было бы хорошо рассказать об этом Линнее, но сама мысль о таком разговоре почему-то кажется Мину запретной.
— Очень может быть, завтра мы получим ответ на все вопросы, — говорит Линнея. — После разговора с Густавом.
— Будем надеяться.
— Боишься?
Линнея, наверное, единственный человек на свете, кому может прийти в голову задать такой вопрос.
— Нет, жду не дождусь, — отвечает Мину.
Линнея смеется. И добавляет, уже серьезно:
— Удачи.
Они прощаются, и Мину снова ложится на кровать.
Она закрывает глаза. Мысли обрушиваются на нее лавиной, странно, что она еще не погребена под ней.
Почему Элиас и Ребекка погибли, а ей позволили выжить?
Элиас погиб в школе. Ребекка тоже.
«Школа — это вместилище зла».
Может, тот, кто преследует их, не так силен вне школы?
Она думает про расщелину на школьном дворе.
Она думает про кроваво-красную луну, нависшую всей тяжестью над шепчущимися лесами Энгельсфорса.
Она думает про кота, про письмо, которое Николаус написал сам себе. Про последние слова. Memento Mori. Помни о смерти.
Она думает про список вопросов Густаву, который составила сегодня вечером. Она думает про Густава у библиотеки и про Густава в темноте у виадука. Густав, которого любила Ребекка. Густав, который, возможно, убил ее.
«Я не могу. Я не могу сделать этого. Я не буду слушаться».
Эти слова преследуют Мину до тех пор, пока она не засыпает.
