Как стать богом - Михаил Востриков
«Тенгиза бы сюда, — думает он мельком, — Очень не помешает здесь старина Тенгиз».
Пара приближается, и теперь Роберт может видеть глаза того, кто катит коляску. Неприятные глаза. Волчьи. Или, скорее, пожалуй, змеиные. Равнодушные, как у пресмыкающегося, но при этом прозрачные, светлые. Да, без Тенгиза мне здесь не обойтись. Роберт вытаскивает из-за пояса мобильник. А может быть, они не к нам? Но, они именно к ним. Коляска останавливается в шаге от двери, и косматый инвалид говорит высоким, слегка надтреснутым голосом:
— Здравствуйте, мой дорогой. Мне бы к Стэну Аркадьевичу. К господину Агре.
В этот момент Роберт узнаёт его: это тот самый Великий Целитель (по имени Лешка-Колошка), к которому они уже Татьяну Олеговну возили без всякого толку. Только, космами с тех пор оброс, словно команданте Че Гевара. И бодигарда себе завел.
— Господин Агре сейчас не принимает, — говорит ему Роберт без всякой приязни.
— Ничего-ничего. Меня примет.
— Господин Агре просил его не беспокоить.
Роберт говорит почти механически, а сам поглядывает краем глаза на вражеского бодигарда и лихорадочно думает: пора нажимать аларм на мобильнике или еще рановато будет?
— Мой дорогой, — говорит между тем Целитель надтреснутым голосом, совершая успокоительные помывания белыми ладонями, — Все путем. Стэн Аркадьевич мне назначил на это время…
— Имею приказ не беспокоить.
— А я тебе объясняю, что меня именно ждут, непонятливый ты человек…
Беседа явно заходит в тупик, и живое воображение рисует Роберту малопривлекательную картинку неизбежно надвигающегося насилия: тычок в болевую точку, воздействие на отключающую точку и прочие прелести, описанные в современной литературе о гангстерах и киллерах. И он нажимает тревожную кнопку на мобильнике и, так сказать, препоручает себя своей судьбе.
— Я, мой дорогой, не люблю, когда мне препятствуют… — повышая надтреснутый свой голос, провозглашает напористый инвалид, и тут, слава Богу, дверь растворяется, и Сэнсей появляется, как Бог из машины. Лицо у него озабоченное и напряженное до незнакомости, и он говорит:
— Алексей. Я Вас жду. Проходите… Один! — добавляет он сейчас же, уловив движение змеиноглазого плечистого человека.
Возникает суета. Кресло-коляска проходит в дверь не вдруг, приходится покорячиться, причем корячатся все, включая и роскошного инвалида Алексея. Он обеими руками крутит туда-сюда никелированные колеса, приговаривая на разные лады:
— Один, обяза-ательно один… Вот видите, дорогой мой, а вы мне не верили… Я, Стэн Аркадьевич, говорю ему: назначено мне! А он стоит, как Мамаев курган…
СЮЖЕТ 30/4
А тем временем слева по коридору уже приближается, двигаясь с быстротой почти неестественной, хмурый Тенгиз, готовый к самому худшему… но тут кресло протискивается внутрь, дверь захлопывается, и в коридоре остаются трое — трое бодигардов, слегка запыхавшихся и все еще настороженных. Но напряжение уже отпускает их, уходит, как воздух из проколотой шины. Как болевой приступ. Как шок. Плечистый человек последний раз обмеряет их прозрачными, абсолютно равнодушными глазами, поверачивается (через широкое левое плечо) и удаляется в холл, к телевизору, садится напротив, берет со столика газету и тут же ее разворачивает — быстро и жадно, словно скучает по новостям. Ничего не остаётся, как тоже отступить на исходные.
— Память стала совсем плоха, — говорит Тенгиз, — Все забываю. Имена, адреса, явки… Нет, в самом деле. Давеча, представь себе, забыл фамилию клиента. На языке вертится, а вспомнить, блин, не могу.
— Это называется шперунг, — объясняет Роберт рассеянно, — Заикание памяти.
— Да, это я уже знаю… «Запомнить нетрудно — вспомнить трудно». И так далее. Относительно «пыльных чуланов у нас в черепушках»…
— Цитируешь помаленьку? Я скоро по индексу цитирования выйду у вас на первое место.
— Уже вышел, блин. Лицо, приближенное к телу. Только тебя и цитируем…
СЮЖЕТ 30/5
Тут раздаётся чириканье мобильника, и потенциальный противник торопливо вытаскивает из кармана трубку. Он говорит тихо, но слышно его хорошо, и тем более непонятным кажется то, что он говорит.
— … Белую? Ну да — серебристую… Есть. Только в левом нижнем ее не было… Вчера. Понял. Есть… Есть… Сделаем. Есть.
Он прячет мобильник и, не повернув головы кочан, быстрым шагом удаляется по коридору в ту же сторону, откуда десять минут назад появился.
— Кто такие, не совсем понимаю… — говорит Тенгиз раздумчиво, — Или ты их знаешь?
— Представления не имею, — врёт Роберт, чтобы не заниматься дурацкими утомительными объяснениями.
— По-моему, этого, в роскошном халате я где-то видел… В кино, может быть? В рекламном ролике?
— Ну, со вторым-то тебе все ясно, я полагаю?
— О да, — говорит Тенгиз, — Здесь, блин, разумных вопросов нет и быть не может.
Роберт не возражает, и Тенгиз, понизив голос, спрашивает:
— Худо? — он мотает головой в сторону палаты.
— Не знаю, — говорит Роберт, — Не видел. Думаю, что худо.
Он опять кривит душой, но не объяснять же было ему про нобелевскую лекцию, которую Сэнсей читает полутрупу.
— Б-блин, — говорит, огорчившись, Тенгиз, и они оба надолго замолкают.
СЮЖЕТ 30/6
Потом Тенгиз спрашивает:
— И как тебе нравится вся эта история? Я имею в виду — с Интеллигентом, Вадимом и Гришей.
Роберт пожимает плечами.
— Да, господа мои, — говорит Тенгиз, — Воистину: все, что неестественным путем начато, неестественным путем и закончится.
Роберт возражает без всякого азарта:
— Чего уж тут неестественного: шлепнули, как простого, заскорузлого лоха. Если отвлечься от деталей, разумеется. Детали — да. Тут остается только руками развести.
— Нет, голубчик, не говори. Не как простого. Совсем не как простого. И не только в деталях дело. «Если бы ненавидящие взгляды могли убивать, население бы сильно поубавилось». Ядозуб — он это умел. Он был олгой-хорхой, только вы все в это поверить не умели… А вот знаешь ли ты, кто охранял Интеллигента? Эль-де-през. Лично.
— А кто это? — Роберт удивляется, — «Кто таков, почему не знаю?». Кто-нибудь из наших?
— О да! И не кто-нибудь, а Серега Вагель.
— А… «Идеальный бодигард». Я слышал про него, но с ним незнаком.
— Естественно. Он никогда с нами не общается.
