Кого не взяли на небо - Клим Мглин
* * *
Они приготовились. Трабл застыл у сомкнутых дверей кабинки, выставив вперёд дуло калаша, а Ютта, стоя на одном колене, прижалась щекой к прикладу штурмовой винтовки, а плечом к мосластой ноге диверсанта. Лифт качнулся, дёрнулся, и затих. Жалобно скрипнули стальные тросы. Кабинку слегка тряхануло, и входные дверцы резко разъехались в разные стороны.
Пальцы на спусковых крючках слегка подрагивали. С мокрого лба полковника по горбинке орлиного носа скатилась на пол огромная капля влаги. Проём двери клубился серебристой мглой. В глубине помещения что-то шуршало, скрипело и потрескивало. Сильно пахло горелой резиной и порохом. Трабл сделал пару медленных шагов вперёд, Ютта ковыляла следом, опираясь на колено повреждённой ноги.
Они покинули кабинку и теперь осторожно продвигались по помещению командного центра — того самого, откуда чудом вырвались живыми всего лишь несколько часов назад. Лучи фонариков выхватывали из темноты фрагменты разрушенного интерьера; перевёрнутые столы и разбитую оргтехнику, торчащие из стен и пола связки толстых проводов, коротящие и брызгающие снопами голубых искр, пластиковые офисные контейнеры для хранения бумаг и опустевшие металлические ящики для боеприпасов.
А ещё трупы. Застывшие в разных позах, недвижные тела саранчи. Трабл остановился и что-то подобрал с пола. На окровавленном прикладе штурмовой винтовки поблёскивала глянцевая, сильно истёртая наклейка AC/DC. Горе закинул ремень найденного автомата за спину, и присел возле распростёртого у его ног тела. Голова у мертвеца отсутствовала, но осталось огромное тело, облачённое в клетчатую фланель.
Взгляд Трабла упал на толстую руку Барона, всё ещё сжимающую рукоятку винтовки. Горе с трудом разжал окоченевшую конечность мертвеца и попытался стянуть с распухшего пальца массивный серебряный перстень. Не получалось: колечко плотно вросло в слой жира. Горе воровато обернулся, и, отметив, что Ютта его не видит, резко выхватил армейский боевой нож и одним точным движением лишил безголового толстяка ещё и пальца. Палец он сунул в карман армейской куртки, и, натянув красную фланель на обрубок шеи, поспешил к своей спутнице.
Они проверили всё: живых тварей не было. Не было и мёртвых солдат. За исключением престарелых вояк, которых пристрелила Лещавая: их тела всё так же лежали аккуратной кучкой, покрытые сине-жёлтым полотнищем. Тела Упыря и Исидиси исчезли.
Не было и Кортни. Они стояли на том самом месте, где оставили умирать несчастного робота: ослеплённого, обездвиженного, и отчаявшегося. О ней напоминала лишь маленькая лужица масла, растёкшаяся по стальной пластине пола. Ютта присела, погрузила свои длинные, тонкие пальцы в вязкую жидкость, да так и застыла. Её лицо скрыли чёрные, как оперение ворона, прямые волосы, искусно остриженные в асимметричное каре.
— Элис.
Трабл прижал к пересохшим губам коробочку радиопередатчика. Тот отозвался чувственным и приятным женским голосом:
— Я вся в внимании, русский солдат.
— У нас проблемы, Элис. Тебе самой стоит взглянуть на это. Хватит спасать этот гребаный мир. Может быть, он заслужил визит божьей саранчи. Пусть катится в ад. Бросай всё и спускайся к нам. У нас есть дела поважнее. Наша девочка пропала. И, похоже, я знаю, где её искать. Что ты там говорила про этот долбаный Кладезь Бездны?
* * *
— Спасибо, Йоля, — Монакура встал и легко подхватил на руки спящую Бездну, та лишь мяукнула и плотно прижалась к телу сержанта, — Теперь мне стало спокойней. А ты знаешь, что было потом? Когда мне стоит отправиться за ними?
— Всему своё время, мой хороший, — Йоля широко зевнула, оскалив звериные клыки, — А сейчас настало время сна.
Она воззрилась на Скаидриса, спящего на спине. Парень лежал на полу.
— Третий раз упал, — подтвердила Соткен, — На том месте, где Трабл бросает Ютту одну с повреждённой ногой.
— Унесите его отсюда, — распорядилась Йоля, — Хватит с него, пусть отдыхает.
Монакура и Соткен осторожно приблизились к товарищу.
— Мне кажется, что настал мой черёд излить душу, — лив сел и обвёл товарищей трезвыми и грустными глазами, — Никто не против?
— Излить душу... — Йоля смачно перекатывала по языку новое забавное словосочетание, — Я бы послушала.
— Давай свою стори, бро, — согласилась Бездна и снова бессильно уронила голову на руки сержанта.
Монакура оценил количество бочонков, стоящих на столе и благосклонно кивнул: гигант сел, продолжая удерживать девушку на руках.
Потёртая перчатка коричневой кожи взметнулась вверх, призывая к тишине.
— Мы слушаем тебя, мой хороший. Итак...
* * *
«Уважаемые пассажиры, поезд прибыл на конечную станцию: будьте осторожны на выходе и не забывайте в вагонах свои вещи».
Излишняя сексуальность, звучащая в голосе и многообещающие, развратные интонации, пробудили в сознании Скаидриса образ потасканной модели, сидящей перед веб-камерой с широко раздвинутыми ногами.
Немолодой мужчина, обладающий худощавой юношеской фигурой и татуированным лицом подростка, неторопливо поднялся со своего кресла. Ухватив рукоять кожаного гитарного кофра, он направился в тамбур.
У дверей вагона уже отиралась супружеская пара преклонных лет: пенсионеры возбуждённо тряслись в предвкушении свободы, неистово вырывая друг у друга рукоять саквояжа на колёсиках.
Следующей на выход обозначилась трёшка тинейджеров: пара тощих обрубков плотно обжимали толстуху с сине-красными волосами — та громко хрюкала и с наслаждением глотала добытые сопли, время от времени надувая своими пухлыми губами огромный жвачный пузырь.
Гигантские зрачки, затмевающие радужку и жуткая вонь, напоминающая ароматы небрежно помытой сантехники явно указывали: по венам подростков блуждает химпром опасного сорта.
Раздвижные двери за спиной Скаидриса глухо стукнули; новый тошнотворный букет отвратительных запахов распространился по тамбуру. Недельный перегар, умасленный машинными смазками, да к тому же приправленный щедрой щепотью дешёвой махорки.
«Мне даже не надо поворачиваться, чтобы узнать кто может так жутко вонять: бухой работяга возвращается с завода; в сумке — пара давленных конфет детишкам и пол-литра беленькой — себе, любимому. Благоверной же гостинцем — немытый, похмельный хуй: жутко воняет, зато стоит, как палка. Но хуже всего то, что я знаю мерзкие мысли этого выблядка. Он собирается осквернить мои роскошные, распущенные волосы».
Волна холодных мурашек пронеслась по его позвоночнику.
«Сука, он уже это сделал: отхаркнул и осторожно сплюнул, чтобы я не почувствовал».
Вагон дёрнулся и остановился; двери разъехались: в тёмном проёме исчезли пенсы, а за ними и возбуждённая трёшка.
Скаидрис нарочито замешкал, и, когда
