Анна Кочубей - Северный ветер
Фарсид послюнил палец и попробовал стереть рисунки, а поняв, что это невозможно, довольно закивал. Харматанец потянулся к поясу Лу, намереваясь расстегнуть ремень, но Красавчик схватил его за руки. Почему-то харматанец не стал настаивать.
— Пери испачканный, ему не помешает вода, — усмехнулась Амаранта, в глубине души сознавая, что она поступает ничуть не лучше самого Лу, издеваясь в отместку за свои унижения.
— Пери — его имя? — уточнил Фарсид.
— Да, его так зовут, — злорадно подтвердила Моран.
Красавчика освободили от цепи. Амаранте предстояло окончательно привести нелюдя в приличный вид. В небе догорал закат, оазис светился огнями костров, то справа, то слева доносился запах кушаний, готовящихся на открытом огне. Около колодца было пусто.
— Ныряй с головой, мой ласковый пери. Не в колодец, питьевую воду испортишь. Сюда, — она показала ванну, наполненную на треть мыльной водой, оставшейся после стирки.
— В эту гадость?
— Эта гадость чище, чем те места, где тебя разукрасили.
— Ты решила вести себя, как последняя сука, звезда моя?
— А ты решил купаться в штанах? Раздевайся.
— Не буду.
— А вот это уже интересненько.
Лу вскинул глаза на Моран, запомнившую и дословно повторяющую все его выражения. Она улыбалась, тонко, жестоко, одними губами.
— Не смотри на меня, — покорно попросил Красавчик.
Что заставит превратить нажитого врага в друга? Существует ли такая услуга на земле?
— Неужели ниже пояса все еще ужаснее?
Отвернувшись, Моран плюхнула в колодец ведро и потащила назад. Лу залез в мутную жижу, скрывшись в ней по грудь.
— Пери, придумай что-нибудь. Скажи, что я больной и заразный. Вдруг, тебе поверят? Я не хочу, чтобы меня… Не хочу, понятно?
— А ты больной?
— Нет.
— А я не умею врать. Вымой голову, потом я тебе полью.
— Изуродуй меня как-нибудь. Побей. Это ты умеешь, — упавшим голосом попросил Красавчик, подчиняясь и запуская мокрые пальцы в волосы и сверкая серебром браслетов.
— Изуродовать больше, чем есть? Я не смогу. Зачем тебе это?
Не удержавшись, Амаранта потрогала украшение. Металл прокалывал толстый и широкий слой плоти, не задевая глубокие мышцы. Поверхность кожи над браслетом — теплая, живая. Да, отвратительно, хотя… в этом есть некая порочная чувственность.
— Разве не красиво? Только вначале больно и долго гноится, но, когда заживет, всем очень нравится. У меня и на ноге есть. На левой, на другой не успел, — похвастался Лу и показал браслет в нижней части голени. Рисунков на ноге не было.
— И в чем проблема? Харматанцам тоже понравилось.
— А ты бы хотела, чтобы тебя поимели, моя пери? Кавир, например? Он бы с удовольствием!
Моран промолчала. Красавчик был согласен на кровавые эксперименты со своим телом, но отчего-то не хотел себя никому показывать. Амаранта давно заметила одну особенность нелюдя — полное отсутствие желания. Красавчик смотрел и на обнаженных харматанок, и на нее с интересом, но без признаков возбуждения. Лу не нравятся женщины? Но к мужчинам нелюдь проявляет еще большее равнодушие, просто отворачиваясь.
Амаранта вылила ведро холодной воды на голову Красавчика, набрала еще и поставила рядом.
— Дальше сам.
В шатре накрывали на стол, то есть на пол, расставляя тарелки с яствами. Посуды и еды казалось подозрительно много, наверное, ждали гостей.
— Пери — очень смелый, — сказал Фарсид полувопросительно по-эймарски.
— Это почему?
— Он не боится боли.
— Да, боли он не боится, — подтвердила Амаранта.
Если бы все трусливые подлецы получали призы за терпение, то Красавчику досталось бы первое место.
* * *Ближе к полуночи в шатер Фарсида набилось с десяток незнакомых мужчин. Они приходили; болтали, ели, уходили, и тут же появлялись новые лица. Детей и старухи не было — их приютили соседи. Амаранта сидела в дальнем углу вместе с Фати и ела с ней из одной тарелки. На этот раз Харита приготовила вкусное блюдо, потушив мясо в молоке с пряностями. Куски приходилось брать руками. Моран предпочла бы вилку, но столовых приборов у кочевников не водилось. Посреди шатра высилась стопка лепешек, тонких, как бумага, испеченных на специальных круглых камнях.
Красавчика посадили на видное место, но есть запретили. Нелюдь сидел не поднимая глаз, сжав губы в тонкую линию и смотрел на свои ноги. Сколько же грязи было в его волосах, если до мытья они выглядели серыми и жидкими?! Сейчас легкие пушистые пряди серебристого цвета колыхались от малейшего ветерка, то падая на лоб, то отлетая в сторону; огонь танцевал в изгибах браслетов на руках, и даже грубая роспись на теле выглядела уместной по контрасту с нежными чертами лица Лу. «Не напрасно его так прозвали», — думала Амаранта, — «он красив, точнее, был таковым в юности, пока не превратил себя во что-то странное».
Харматанцы млели от пойла янтарного цвета, разливаемого в плоские чашки без ручек и от непривычного ощущения сытости. Женщинам не наливали — они довольствовались водой и кислым напитком из кобыльего молока.
— Фати, дай мне! — шепнула Моран, указывая на чашку Кавира, как раз вышедшего на улицу.
— Нельзя! — испугалась вдова, — для мужчин!
— Чем я тебе не мужик, мне можно, — пробормотала Моран и умыкнула питье, протянув руку за спиной Фати.
Глотнув, она вздрогнула от неожиданности. Понятно, почему тара такая маленькая! Здесь же крепость, как у… Как у напитка мандрагоры, которым угощал Лето, вот на что походило пойло! Только в составе другая трава, местная, отличающаяся на вкус. Амаранта допила до дна и вернула чашку на место. Фати тут же подхватила кувшин и наполнила ее, сделав вид, что так оно и было. Кто-то смотрел. Фарсид, перестав жевать, уставился на Моран в ожидании. И чего? Обморока? Амаранта продолжала есть, замечая, что вдова подкладывает в ее сторону куски помягче.
Кочевники не уродливы, если к их внешности привыкнуть. Чем плоха Фати? У нее круглое скуластое лицо, большие карие глаза, прямые черные волосы и была хорошая фигура, если судить по одежде, доставшейся в подарок. А еще она услужливая и ласковая, если на нее не кричать, как это делает Харита. А вот жену Кавира Амаранта считала непривлекательной — слишком примитивная у нее внешность и нос расплющенный. «Дайла, маленькая игрушка Фарсида — плоская, как доска, и настолько забитая, что я и лица ее вечно не вижу. Возможно, на вкус харматанцев все наоборот, и Фати — уродина. А меня разморило», — подумала Моран.
Хозяин и гости о чем-то оживленно договаривались. Сури, закрыв лицо руками, плакала, все громче и громче, пока Фарсид на нее не прикрикнул. Кавир, успевший вернуться, сидел мрачный и раздувал ноздри от сдерживаемой злости.
— Фати, что происходит?
Она только грустно вздохнула. Кочевники торговались, считая на пальцах неведомую выгоду и тыкая в Красавчика. На Амаранту тоже показывали, но Фарсид отрицательно тряс головой. Спор продолжался долго, но закончился всеобщим согласием. Гости подняли чашки с напитком и начали прощаться. Сури увели. Харита ползала на коленях, собирая пустую посуду. Зазевавшаяся Фати, получив тычок в плечо, стала ей помогать.
— Иди! — приказал Фарсид Кавиру.
— Нет, — ответил он не менее твердо.
Старший кочевник опять начал орать, упоминая имя жены сына, а Кавир ему вторил не менее дерзко, пока не схлопотал по зубам. Вытерев окровавленный рот, Кавир ушел и снова выкрикнул «нет» уже на улице. А женщины исчезли, едва Фарсид повысил голос. В шатре остались хозяин, Лу и Амаранта.
— В твоем племени женщины пьют кровь Хармы? — спросил он у пленницы.
— В моем племени Хармы нет.
— Харма — везде! Пей! — Фарсид налил полную чашку крепкого зелья и протянул Моран.
— И выпью.
Выдохнув, она опрокинула напиток залпом и постаралась не показать, насколько перехватило дыхание. Харматанец приподнял голову пленницы и внимательно посмотрел в глаза. «Я выпила слишком мало до, и слишком быстро после, чтобы ты хоть что-то заметил», — мысленно ответила ему Амаранта. Конечно, Фарсид ее не услышал, но пришел в изумление. Оставив Моран в покое, он отцепил цепь Лу от центрального столба.
— Пойдем, Пери.
— Верни им слово, которое дал. Я не буду этого делать.
На какое-то мгновение Амаранте стало нелюдя жаль: он говорил очень серьезно, а на бледных щеках Красавчика появились розовые пятна.
— У тебя не было женщин, Пери? Никогда?
— Были. Но я не буду этого делать, — повторил Лу.
— Вставай!
Красавчик поднялся и обреченно пошел за Фарсидом. Моран прилегла, положив гудящую голову на руку. Она думала не о Лу, а о Ханлейте. Эльф прожил с кочевниками больше десятка лет… Может, пятнадцать, двадцать. Он взрослел среди этих полудиких, откровенных в любви людей. Наверняка, он становился заложником подобных сделок не раз, не два, а постоянно! Как говорил Красавчик? «Свежая кровь в жилах потомства?» Тогда сколько зеленоглазых полуэльфов кочует сейчас по просторам пустыни? «Им понравился Лу… А что говорить о Хане?!»
