Ренсом Риггз - Дом странных детей
— А когда мы приедем домой, ты шагу не сделаешь из своей комнаты, пока мы не найдем психиатра, который не окажется полным ослом.
— Папа!
На мгновение я подумал, что мне придется просто сбежать от него. Я представил себе, как он держит меня и зовет на помощь, как меня доставляют на паром, связанного смирительной рубашкой.
— Я с тобой не поеду, — произнес я.
Он прищурился и наклонил голову так, будто плохо меня расслышал. Я уже хотел повторить свои слова, как вдруг в дверь постучали.
— Убирайтесь! — заорал папа.
Стук повторился, уже настойчивее. Он ринулся к двери и распахнул ее настежь. На лестничной площадке стояла Эмма. На ее ладони дрожал крохотный шарик голубого пламени. Рядом с ней стояла Оливия.
— Привет, — произнесла малышка. — Мы пришли к Джейкобу.
Он смотрел на них в полной растерянности.
— Что это…
Протиснувшись мимо него, девочки вошли в комнату.
— Что вы здесь делаете? — прошипел я.
— Мы просто хотели представиться, — ответила Эмма, широко улыбнувшись моему папе. — В последнее время мы очень близко познакомились с вашим сыном. И подумали, что вежливость требует, чтобы мы нанесли ему дружеский визит.
— Ну да, — пробормотал отец, переводя взгляд с одной девочки на другую и обратно.
— Он очень хороший мальчик, — продолжала Оливия. — Такой смелый!
— И красивый! — добавила Эмма, подмигивая мне.
Она начала перекатывать огненный шарик между ладонями, как игрушку. Отец, словно загипнотизированный, следил за ее движениями.
— Д-да, — заикаясь, выдавил из себя он. — Это так и есть.
— Вы не возражаете, если я разуюсь? — поинтересовалась Оливия и, не дожидаясь ответа, сбросила туфли, тут же взлетев к потолку. — Спасибо, так намного удобнее!
— Папа, это мои друзья. Те, о которых я тебе рассказывал. Это Эмма, а вон там, на потолке, Оливия.
Он сделал шаг назад.
— Я, наверное, сплю, — прошептал он. — Я так устал…
Один из стульев поднялся в воздух и подлетел к нему. За стулом следовал искусно наложенный медицинский жгут.
— В таком случае прошу вас, присаживайтесь, — произнес Миллард.
— Спасибо, — ответил папа и сел на предложенный стул.
— Что ты здесь делаешь? — прошептал я Милларду. — Тебе нельзя вставать.
— Я был тут по соседству. — Он показал мне современного вида коробочку с лекарствами. — Должен признаться, тут у вас научились делать замечательные болеутоляющие!
— Папа, это Миллард, — произнес я. — Ты его не видишь, потому что он невидимый.
— Приятно познакомиться.
— И мне тоже, — отозвался Миллард.
Я подошел к отцу и встал на колени у его стула. Папина голова слегка покачивалась.
— Папа, я ухожу. На какое-то время мы должны расстаться.
— Да? И куда же ты собрался?
— В путешествие.
— Путешествие, — повторил он. — Когда ты вернешься?
— Я не знаю.
Он покачал головой.
— Совсем как твой дедушка.
Миллард взял стакан и набрал из крана воды. Он подал стакан папе, и тот его принял, как будто летающие стаканы не были чем-то особенным. Наверное, он по-прежнему был уверен, что все это сон.
— Что ж, спокойной ночи, — пробормотал он и встал.
Пошатнувшись, он ухватился за спинку стула, а потом, спотыкаясь, побрел в спальню. В дверях он остановился и обернулся ко мне.
— Джейк?
— Да, папа?
— Будь осторожен, хорошо?
Я кивнул. Он закрыл дверь. Мгновение спустя я услышал, как он упал на кровать.
Я потер ладонями лицо. Я не знал, что должен чувствовать.
— Мы помогли? — спросила с потолка Оливия.
— Не уверен, — ответил я. — Не думаю. Он проснется и решит, что ему все приснилось.
— Ты мог бы написать ему письмо и рассказать все, что хочешь, — предложил Миллард. — Все равно он не сможет нас найти.
— Я уже написал ему письмо. Но это не доказательство.
— А-а, — протянул он. — Я понимаю, в чем твоя проблема.
— Это такая милая проблема, — пропищала Оливия. — Хотелось бы мне, чтобы мои мама и папа так меня любили, что переживали бы, когда я ушла из дома.
Эмма потянулась вверх и пожала ее ручонку. Потом обернулась ко мне.
— Возможно, у меня есть доказательство, — произнесла она.
Из-за пояса платья Эмма извлекла небольшой бумажник. Вынув из него фотокарточку, она протянула ее мне. На снимке я увидел ее вместе с моим дедом, когда тот был совсем еще юным. Все внимание Эммы было сосредоточено на нем, но его мысли были где-то очень далеко. Это была грустная и трогательно-прекрасная фотография. Она полностью отражала то немногое, что я знал об их отношениях.
— Это фото было сделано незадолго до того, как Эйб ушел от нас на войну, — произнесла Эмма. — Как ты думаешь, твой папа меня узнает?
Я улыбнулся ей.
— Ты выглядишь так же, как и тогда, не состарившись ни на один день.
— Изумительно! — обрадовался Миллард. — Вот тебе и доказательство.
— Ты всегда носишь это с собой? — спросил я, возвращая ей снимок.
— Да, но мне больше не нужна эта фотография. — Она подошла к столу, взяла ручку и начала что-то писать на обороте. — Как зовут твоего отца?
— Франклин.
Окончив писать, она протянула фото мне. Я повертел его в руках, потом, достав из мусорной корзины, дописал свое письмо, разгладил его и оставил на столе рядом с фотографией.
— Вы готовы? — обернулся я к друзьям.
Они уже стояли в дверях, ожидая меня.
— Только если ты готов, — ответила Эмма.
Мы зашагали по улице, направляясь к кряжу. Приблизившись к месту, на котором я всегда останавливался, чтобы посмотреть, сколько уже прошел, я миновал его без остановки. Бывают моменты, когда лучше не оглядываться.
Подойдя к заветному кургану, Оливия погладила камни, как любимую старую собаку.
— Прощай, милая петля, — прошептала она. — Ты была к нам так добра. Мы будем по тебе скучать.
Эмма стиснула ее плечо, и они обе, пригнувшись, вошли в туннель.
В последней пещере Эмма поднесла свой огонек к стене и показала мне то, чего я раньше никогда не замечал: высеченный в скале длинный список дат и инициалов.
— Это люди, которые использовали эту петлю до нас, — пояснила она. — И все другие дни, вокруг которых завязывалась эта петля.
Я присмотрелся и прочитал: П.М. 3–2-1853 и Дж. Р.Р. 1–4-1797 и едва различимое Х.Дж. 1580. Ниже располагались странные знаки, которые я так и не смог прочесть.
— Это руны, — пояснила Эмма. — Они невероятно древние.
Миллард поискал что-то на усыпанной щебнем земле и поднял острый камень. Используя другой камень, как молоток, он в самом низу высек: А.С. 3–9–1940.
— Кто это, А.С.? — спросила Оливия.
— Алма Сапсан, — ответил Миллард и вздохнул. — Это она должна была бы высекать эту надпись, а не я.
Оливия провела рукой по неровным буквам и цифрам.
— Как ты думаешь, может, когда-нибудь другая имбрина завяжет здесь свою петлю?
— Я надеюсь, — ответил он. — Я очень на это надеюсь.
* * *Мы похоронили Виктора. Бронвин подняла его вместе с кроватью и вынесла во двор. Все дети собрались, чтобы попрощаться с ним, а сестра запечатлела на его лбу последний поцелуй и нежно укутала его покрывалом. Я вместе с другими парнями поднял кровать, и мы отнесли его в образовавшуюся после взрыва воронку. Потом мы все выбрались наружу. Задержался только Енох. Он вытащил из кармана глиняного человечка и ласково положил его Виктору на грудь.
— Это мой самый лучший солдат, — прошептал он. — Чтобы тебе не было скучно.
Человечек сел, но Енох толкнул его назад. Тогда солдатик повернулся на бок, подложил руку под голову и как будто уснул.
Когда воронка была засыпана, Фиона положила на рыхлую землю какие-то кустарники и начала их растить. К тому времени как мы закончили сборы, Адам уже был на прежнем месте. Только на этот раз он рос на могиле Виктора.
Когда дети попрощались со своим домом, мы отправились в последний поход по острову. Некоторые из нас уносили с собой щепки, осколки кирпичей или цветы из сада на память об этих местах и этой петле. Мы прошли через выгоревший лес, через испещренное воронками болото, перевалили через кряж и спустились в поселок, затянутый дымом от горящих торфяников. В дверях домов стояли оцепеневшие от шока люди. От усталости они едва держались на ногах и, казалось, не замечали шагающей мимо них процессии странноватого вида детей.
Мы молчали, но были необычайно взволнованы. В эту ночь никто из нас не спал, но, глядя на наш отряд, догадаться об этом было невозможно. На календаре было четвертое сентября — впервые за долгое время дни снова начали сменять друг друга. Некоторые утверждали, что они это ощущают: им легче дышалось, и кровь бежала по их жилам быстрее. Они чувствовали себя более живыми и реальными.
