Ирина Скидневская - Фэнтези-2005
Когда он уходил охотиться, Орво отправлялся за Пыльмау, и они вместе шли за ним во льды.
— Сынок! Яко! Вернись! — звала Пыльмау, хотя всей душой противилась требованию Орво учить сына беспрекословному послушанию. — Он не слышит, — обернувшись, в первый раз сказала она. — Пойдем домой…
— У него слух медведя, не забывай. Еще! — отрывисто приказал Орво, а потом поинтересовался, слышал ли Яко зов матери.
— Я думал, мне почудилось, — удивился тот.
— Когда в следующий раз почудится такое, сразу возвращайся.
— Зачем?
— А вдруг матери плохо и некому помочь?
С тех пор Яко всегда отзывался на далекий материнский голос.
Однажды Орво пришел в ярангу охотника Пачука. Хозяин заметался, но шаман с недовольным видом отказался от угощения, а усевшись, неприязненно сказал:
— Холодная у тебя яранга, Пачук, не пахнет жильем. Все потому, что один живешь. Почему не женишься?
Пачук угрюмо молчал, и это окончательно разъярило Орво.
— На Пыльмау все поглядываешь, никого не стесняясь, а? Будто больше нет женщин в стойбище? Не боишься, Пачук, гнева богов? Что глаза у тебя вытекут, что падучая разобьет? — в страшном гневе шипел Орво. — О себе только думаешь?!
Охотник забормотал, возражая, но Орво указал на оленью шкуру под ликами домашних божков.
— Поклянись, что и в мыслях не имел такого. Иначе пусть духи покарают тебя!
Пачук отбил поклоны, густо смазал лики богов нерпичьим жиром, ночью заболел сильной лихорадкой и через три дня угас.
«Прости меня, айн, — мысленно сказал Орво, вместе с другими проводив охотника к последнему пристанищу, — но страсть Пыльмау принадлежит только племени…»
Прошло еще четыре года. Среди зимы Яко нырял в ледяную прорубь и ловил руками рыбу. Завернувшись в длинный меховой балахон с капюшоном, он возвращался домой с целым мешком больших серебристых рыбин, и издалека было видно, как валит пар от его огромного горячего тела.
Орво без конца заставлял сына Пыльмау бороться со взрослыми охотниками. Юноша легко заваливал на лопатки любого, а однажды сломал сопернику руку и вовсе отказался от поединков, чем вызвал недовольство шамана. Стойбище в полной тишине слушало, как в своей яранге Орво впервые кричит на Яко.
Сын Пыльмау изумленно смотрел на шамана, которого охватило ужасное отчаяние… да просто горе! Оправдывался:
— Я не хочу делать им больно…
— Когда голодная волчья стая с белым волком во главе придет в стойбище и окружит дом твоей матери, мой дом, дом любого айна, ты выйдешь к волкам и скажешь: я не хочу причинить вам боль, ешьте нас всех! — презрительно сказал шаман.
— Я возьму вожака за загривок и за ноги, вот так, — Яко показал, — и разорву пополам!
— Слабого лемминга ты разорвешь, а не волка. На большее у тебя не хватит сил!
— А у тебя, однорукий?! — покраснев от злости, выпалил Яко.
— Я стал одноруким, потому что не побоялся схватить за шиворот Кэлену, которая хотела убить твою мать! — ответил Орво.
Яко смутился, а через день притащил из тундры трех задушенных волков, и племя потрясённо разглядывало его охотничьи трофеи.
— Чего молчите? — сердито сказал Орво. — Онемели?
Айны принялись наперебой восхищенно хвалить Яко, а он возвышался над ними — могучий, невозмутимый — и слушал их с редким достоинством.
С тех пор каждые две недели Яко уходил в тундру и всегда приволакивал связку убитых волков. Но однажды — это было в середине зимы — парень вернулся пустой. Орво в тревоге проследовал за ним в ярангу, но не успел ни о чем спросить — Яко сам ответил:
— Не смог утащить всех. Там бросил.
Пальцы единственной руки шамана затряслись, трубка, которую он поднес ко рту, упала на пол. Он торжествующе взглянул на вошедшую с мороза и застывшую у порога Пыльмау, и она горько заплакала, прочитав в его глазах, кроме гордости за Яко, неизбежное, страшное решение.
И шаман произнес самые ненавистные для нее слова:
— Мы возвращаемся домой, Мау.
6Зима перевалила на вторую половину. Дни стояли темные, только всполохи полярного сияния освещали дорогу, но за горизонтом уже смутно угадывалось присутствие солнца. Оставив позади горный перевал, айны медленно продвигались к побережью. Ураганный ветер неутомимо разглаживал на плотном снегу следы от полозьев их нарт. Когда впереди показались черные скалы залива, сердца людей затрепетали от радости, смешанной с мучительной тревогой.
Орво выслал вперед пятерых охотников — поставить на берегу пару яранг и разжечь в них костры. Племя, укрывшееся за холмами, ждало их, но, выполнив работу, мужчины потихоньку ушли в другой конец залива. Так велел им Орво.
Под утро окрестности сотряс дикий рев и грохот опрокидываемых яранг. Потом тэрыкы пошел по следам охотников, и залив огласился выстрелами и криками. Погибая, айны сопротивлялись до последнего. В их сердцах не было страха — только бесконечная ненависть и желание отомстить.
Яко слушал отголоски битвы, пригнувшись и всматриваясь в темноту. Ноздри его раздувались, на лице появилось хищное, неприятное выражение — как у волка перед прыжком. Пыльмау крепко держала сына за руку и чувствовала, как сотрясается от возбужденной дрожи его тело.
Орво тоже стоял рядом, удерживал Яко взглядом.
— Утолив голод, тэрыкы исчезнет, — сказал он, — но через несколько дней, проголодавшись, вернется, и тогда Яко сможет показать свою мощь. Сын Пыльмау и Комоя… — Пыльмау вздрогнула, потому что прежде Орво запрещал говорить Яко об отце, — …докажет, что он самый смелый и сильный из айнов, и не позволит какому-то поганому тэрыкы пожирать его соплеменников!
Есть, есть справедливость на свете, — задыхаясь от ненависти, твердил Орво. — Айны вернулись, чтобы отомстить за страшную смерть своих мужчин, за нерожденных детей, за слезы женщин, за долгие годы унизительных скитаний. И еще, — сказал Орво, — за Комоя — отца Яко и мужа Пыльмау, которого убил тэрыкы. За счастье его родителей, которое убил тэрыкы!
Яко потрясенно взглянул матери в глаза.
— Это правда, мама?
Пыльмау отвела взгляд.
— Ты молчишь, Мау? — напористо спросил Орво. — Разве тэрыкы не загубил и твою жизнь? Не сделал ее горькой и несчастной? Почему ты не просишь сына расправиться с обидчиком?
Яркие глаза Пыльмау затуманились, но, еще сильнее проникаясь ненавистью к чудовищу, разрушившему ее жизнь, она вытерла набежавшие слезы.
— Да, это правда, сынок. Тэрыкы — причина всех наших несчастий.
— Яко отомстит, — тихо ответил сын Пыльмау, загораясь непомерным гневом.
Орво пытливо всматривался в его лицо.
— Что тебе дороже всего на свете?
— Мать.
— Скажи, Яко, ты ведь вернешься, когда она позовет тебя?
— Вернусь!
— Хороший охотник, добрый айн… — пробормотал Орво. — Все боги и само Солнце на нашей стороне. Посмотри, Яко!
На небе, соперничая друг с другом, красные всполохи сменялись зелеными.
— Я возьму тэрыкы за ноги и разорву пополам, — не обращая внимания на небо и его знаки, сказал Яко. И показал руками, как.
Полынья зияла черным оскалом. В ее глубине притаился демон, которого пришел убить Яко. В правую руку сын Пыльмау взял ритуальное копье, которое дал ему Орво, довольно легкое, но наделенное священной силой. А на левую руку намотал кожаную бечеву. За другой ее конец ухватились несколько охотников.
В воду бросили разрезанного убитого тюленя. Почти сразу Яко, видевший в темноте, как медведь, заметил темную мохнатую лапу с длинными пальцами, хватающую куски. Он подкрался и, когда лапа снова потянулась за мясом, изо всех сил метнул в нее копье.
С яростным ревом, полным боли, тэрыкы по пояс показался над водой — страшный полузверь-получеловек, ставший злым духом. Он пытался выдернуть попавшее в плечо копье, но хрупкое древко обломилось, и костяной наконечник остался в ране. Тэрыкы ушел под воду, а Яко, прислушиваясь к движению подо льдом, двинулся по краю полыньи.
Не успел он сделать и пяти шагов, как лед с грохотом проломился, и тэрыкы, словно гора, вырос перед ним. Он тяжеловесно и неуклюже бросился на Яко, но охотники, дружно потянув за бечеву, выдернули Яко из-под носа у чудовища. Сын Пыльмау на животе заскользил по гладкому льду, а тэрыкы разочарованно взревел и попробовал встать на лед. Тот крошился под его тяжестью, и демон снова ушел под воду.
Яко стало жарко. Он скинул с себя меховую одежду и обувь и остался только в кожаных штанах. Сильное мускулистое тело его блестело от жира, которым он натерся заранее. Охотники смотрели на него с немым восхищением: перед ними стоял не четырнадцатилетний юноша — настоящий богатырь, равных которому не было на всем побережье!
Яко взял в руки тяжелую металлическую цепь, подергал ее за концы, проверяя на прочность.
