Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014
— И то, и другое.
— Понимаю. Так просто позвонил, или случилось чего?
— Не то чтобы случилось… Сможешь быстренько собрать информацию на двух людей?
— О Господи! Я так и знал! — возопил Хватко трагическим голосом. — Опять влип в историю?
— Твоими молитвами, — отшутился Костромиров — Так как, разузнаешь?
— Сделаю, что могу. Давай имена-фамилии, записываю. Только поспеши, а то у меня сейчас деньги на телефоне кончатся из-за твоего роуминга.
— Значит, Сладунов Борис Глебович, родился в Южно-Сахалинске, году примерно…
— Знаю такого, — перебил следователь, — телевизор, чай, смотрю. Второго давай.
— Второй — личность менее известная. Некий Яков Семенович Муль, родился там же; по возрасту, скорее всего, ровесник Сладунова.
— Готово, запротоколировал. А какая конкретно инфа тебе нужна? В каком направлении копать?
— Компромат, естественно. Ну, если что-то любопытное найдешь — тоже шли. Только общеизвестные факты биографии Сладунова мне не нужны. Вообще, сделай упор на этом Муле.
— Добро, жди. И поаккуратнее там. Не осироти российскую науку.
— Ты о чем? У меня все под контролем.
— Ага, как же… — пробурчал Вадим и дал отбой. Или у него действительно закончились деньги.
Поскольку было уже два часа дня, а к обеду никто не звал, Горислав Игоревич решил проявить инициативу и спуститься в столовую. Выйдя из комнаты и запирая ее на ключ, он вдруг хлопнул себя по лбу. Экий болван! А дом-то! Сам дом он так и не смотрел!
Профессор прошелся по этажу из конца в конец. И насчитал шесть комнат. Если судить по количеству дверей. В северной половине дома было две двери по одной стороне коридора (вторая дверь вела в комнату Костромирова) и одна дверь — напротив; также и в южном крыле, только в зеркальном отображении. Подергав за ручки, он убедился, что все помещения заперты. М-да, пожалуй, эта информация ничего ему не прибавляет. Однако и брать на себя роль взломщика он не собирался. Тем паче, «Принципал» его подобными полномочиями не наделял, ни письменно, ни устно.
Помянув в сердцах Сладунова и всю его родню, он спустился в столовую.
Там в гордом одиночестве сидел Антоха и с громким хлюпаньем ел суп из морепродуктов. Помимо супа, на столе стояли тушеная баранина, зеленый салат, тарелка с тонко нарезанными кусочками вяленого мяса и кувшин с апельсиновым соком. В столовой царили духота и полумрак. Кондиционер, вероятно, в целях пресловутой экономии, по-прежнему не работал, и чтобы хоть как-то оградиться от дневного зноя, жалюзи на окнах были плотно зашторены.
Управляющий то ли уже отобедал, то ли запаздывал. Ну а Степанида, предположил Костромиров, скорее всего, питается у себя на кухне.
А может, владелец Сладулина и вовсе запретил прислуживающим ему родственникам есть за общим столом? Что ж, с него станется.
Впрочем, нет. Вот же Антоха сидит себе и поглощает креветочно-устричный супец. А сторож-садовник, как догадывался профессор, самый последний в местной табели о рангах.
Вид Антон Безрукий имел какой-то… неопрятный. Его белобрысые волосы словно никогда не знавали расчески, глупое веснушчатое лицо блестело от пота.
— Приятного аппетита, — пожелал Горислав Игоревич, усаживаясь от того как можно дальше, чтобы не испортить собственного аппетита.
— Угу, — прочавкал Антоха.
— А что ж Татьяна Степановна с Василием Васильевичем к нам не присоединяются? — спросил ученый, зачерпнув половником из большой фарфоровой супницы.
Лицо сторожа расплылось в сальной ухмылке.
— Небось того, — неразборчиво, из-за набитого рта, пробормотал он, — любовь, е, где-нить крутят.
— Дело молодое, — решил подыграть ему профессор.
— Гы! Гы! Гы! Га! Га! Га! — заржал Антоха, разбрызгивая пищу.
Поняв, что эмоциональный контакт установлен, Горислав Игоревич перешел к интересующему его предмету.
— Какой, однако, здоровенный дом для столь маленького островка, — заметил он между прочим.
— Ага, — согласился сторож.
— А стоит практически пустой.
— Угу, — снова не стал тот спорить.
— Полагаю, потом, когда Борис Глебович окончательно сюда переедет, жильцов здесь прибавится?
Антоха перестал жевать и с интересом уставился на ученого.
— Когда? — вдруг спросил он.
— Что «когда»? — не понял Костромиров.
— Когда, грю, Борис Глебыч переезжает?
— Не знаю, — пожал плечами профессор. — Это я так… фигурально выразился.
Сторож разочарованно хмыкнул и возобновил процесс насыщения.
— Скажите, Антон, я все никак не соображу, сколько в этом доме комнат? На втором этаже, так понимаю, их шесть, да?
— Угу.
— А на первом?
Антоха, который к этому моменту уже закончил с супом и перешел ко второму блюду, попытался ответить. Но из-за плотно набитого рта у него ничего, кроме мычания, не вышло. Тогда он, выпучив глаза, не жуя, проглотил целый кусок баранины и жадно запил стаканом апельсинового сока. Наконец, отдышавшись, он произнес, загибая пальцы:
— Столовка, кухонка, бойлерная… гостиная ишо… Все ли? Е! Ишо тубзалет. Вот и считай, — предложил он, демонстрируя Костромирову кулак.
Профессор недоуменно нахмурился.
— А где же комнаты прислу… кхм… хотел спросить, где ваши комнаты?
— Ну-у, — протянул Антоха, морща от напряжения лоб, — Василии, значица, на втором этаже, в двухкомнатном нумере. Как барин, е!
— На втором этаже? А я полагал, там все комнаты, помимо моей, пустуют.
— Ваша, вить, справа?
— От лестницы? Да.
— Вот! А Василича — слева. По той стене, где одна дверь, видали?
— Ясно. А Татьяна Степановна?
— Степанида на первом. При кухонке. Тама у ней каморка, типа чулана. Закуток с койкой, е.
Дом стоит пустой, поразился Костромиров, а женщина ютится в каком-то чулане при кухне.
— Ну а вы?
— Я-то? Я — в бойлерной.
Профессор только головой покачал. Закончив с супом, он положил себе несколько тонких, почти прозрачных ломтиков вяленого мяса. Попробовал. Прямо во рту тает, до того вкусно. Однако он так и не смог определить, что это за мясо — не то телятина, не то индейка.
— Вот еще о чем хочу спросить вас, Антон. Правда, мой вопрос, наверное, покажется вам немного странным…
— Чиво? — спросил сторож и часто заморгал.
«А может, и не покажется», — подумал Костромиров.
— Предположим, что здесь, в доме, кому-нибудь захотелось бы спрятаться… Это реально?
— Спрятаться? — округлил глаза Антоха, — Е! На кой ляд?
— Да ни на кой. Я же говорю: предположим. Может ли кто-то, находясь в доме, оставаться тем не менее незамеченным для вас?
— Дык… А вам оно на кой?
— И мне ни на кой, — поморщился профессор. — Это я так… теоретически.
— Чиво?
— Короче, можно в доме где-нибудь спрятаться или нет?! — теряя терпение, воскликнул ученый.
Антоха засунул указательный палец в ноздрю и закатил глаза. В такой, почти роденовской позе он пребывал где-то с минуту. А потом изрек:
— Не-а.
— Почему же нет?
— Дык, глядитя сами: Степанида, вить, кажные два дня убирается. Во всех, е, комнатах!
— Что ж там убирать? — удивился Костромиров. — В нежилых комнатах.
— Пыль. Ишо следит, чтобы мураши или кака, е, друга дрянь не наползла.
— Но зачем так часто? — удивился Костромиров.
— Дык, Борис Глебыч в любой момент могет, того… нагрянуть, е.
— Понятно. А подвал в доме есть?
— Подвала нету.
Профессор вздохнул. И вздохнул скорее с облегчением. Итак, укрыться потенциальному злодею ни в доме, ни на острове невозможно. Вот и ладно. В самом деле, довольно уже ему играть в детектива. Пора делом заняться. Тем единственно важным делом, ради которого он и согласился на авантюрное предложение Сладунова. Все! Сразу после обеда он возьмется за монографию. Тем паче, что Пфаненштиль и впрямь…
Но тут его размышления были прерваны мелодией мобильного телефона. Может, Хватко? Так скоро? Нет, звонил Сладунов. Костромиров извинился и вышел из столовой.
— Слушаю вас.
— Здравствуйте, Горислав Игоревич! Как обстановка?
— Без происшествий. Что может случиться за неполные сутки?
— Ну да, ну да… Короче, пока ничего подозрительного, так?
— Проверяете, насколько добросовестно я выполняю договорные обязательства? — не удержался от сарказма Костромиров. — Докладываю: я обшарил весь остров. И дом тоже. Муля здесь определенно нет.
— Ну, ну, не кипятитесь. Я ж так, на всякий случай. Вдруг что подозрительное заметили.
Горислав Игоревич вспомнил об утренней находке. Но не рассказывать же Сладунову про чужую закладку и раздавленного комара? Тем более что и в глазах самого профессора все это происшествие как-то утратило былую значимость.
— Увы, нет, — подтвердил он.
— И слава богу! Слава богу! Пишите свою книжку, отдыхайте, все дела… А как ведут себя мои родственнички? Не передрались там друг с дружкой, хе, хе?
