Татьяна Форш - Призрачный бал
– О! – Макс восторженно поднял вверх указательный палец. – У меня же в кармане письмо! Мы основное-то с Лизой прочитали, а там еще два листка как минимум прилагается.
– Ну… – Толстяк оживился. – Если все равно больше делать нечего, так почему бы и не прочитать… Вдруг и вправду ваш метод с костями и прочей лабудой поможет…
Макс выхватил письмо, как клинок, осторожно достал ветхие листки, уселся рядом с нотариусом и принялся читать.
«Граф обезумел. Одно дело убить предателя и неверную невесту, и совсем другое – положить столько народу. Я смотрел на своего хозяина, а видел дикого зверя с оскалом, что у волка.
В тот же вечер, после убийства неверной, он вернулся к гостям, а до этого вызвал меня и попросил подмешать в бочонок вина какой-то порошок. Да с ухмылкой сказал:
– Не бойся, Санька, это веселье для всех будет! Что-то заскучали гости без хозяюшки бала…
Решив, что будет худо спорить с безумцем, я выполнил его просьбу, а после наполнил бокалы. Я не ведал тогда, что это отрава. Посчитал, что, может быть, опий или морфий, какой граф принимал еще с тех пор, как ведьма продажная лицо кочергой ему сожгла.
Граф вышел к гостям со своим бокалом и после тоста «за мою любимую» лихо опрокинул вино. Гости последовали его примеру и через пару минут уже корчились на полу, а граф что-то вопил о предателях и лизоблюдах.
Чтобы не видеть этого, я выбежал во двор и кричал, кричал, как безумный!
Никогда не брал на душу столько грехов! Да еще ведьма стояла перед глазами, повторяя и повторяя свои последние слова! Не хотел я убивать ее полюбовника! Жалко стало! Даже после памятки, оставшейся из-за него на спине в виде рубцов от плети, когда первый раз попытался открыть графу глаза на их шашни.
Да и как не открыть! Я ведь в поместье вырос, а граф меня будто не замечал! Не то что этого Захара приблудного! Пришел с улицы и сразу в любимчики попал. Еще ведьму свою приволок!
Она, небось, старую графиню и сжила со свету, с нее станется… Эх… как бы и впрямь проклятье ее не сбылось! Хотя… как ни думал я, а ничего плохого она мне и не нажелала! Чтобы жить подольше мне и деткам моим да хозяина найти хорошего…
Но все же на другой день я в деревенскую церкву сходил. Поставил свечки за упокой…
Как после всех злодейств графу все с рук сошло – не представляю! Только до сих пор никто не пискнул, а ведь с того дня целый год прошел, как и не было. Жандармы приходили, пытали графа и прислугу вопросами, но ушли ни с чем. А граф после вообще всю челядь выгнал, даже повариху сослал к черту на кулички. А может, и вовсе закопал где. Об этом мне даже думать не хотелось. И нанял приходящую прислугу из деревни.
Каждую ночь просыпался я теперь от любого шороха, и мерещилось, что граф по мою душу заявился.
Через месяц после трагедии в поместье появился вертлявый черноволосый паренек, который разом вскружил головы деревенским девчонкам, приходившим к графу на работу. Он улыбался всем подряд и бормотал что-то на непонятном языке. Целыми днями он просиживал в кабинете с графом, что-то обсуждая, а вечером выходил из усадьбы и шел прямиком на кладбище, прихватив с собой большую кожаную папку. Прислуга шепталась, мол, чернокнижника граф в дом позвал, чтобы тот с привидениями разобрался, которые хозяину житья не дают.
– Я сама видала, – собрав вокруг себя товарок, вещала горничная, – как граф танцует в пустом зале и с кем-то речи светские ведет. Только нет там никого, один он. Вот вам крест!
Мне приходилось разгонять болтушек и под страхом увольнения запрещать даже думать о подобной ереси. Только шила в мешке не утаишь. Я и сам замечал за Воронцовым странности, которые до поры до времени списывал на душевное расстройство. Да только доктор, что пришел однажды к графу, сказал, что надо ему попить успокоительных настоек, а лучше и вовсе уехать к югу, а не то шизофрения случится. Я не знал, чего это за слово такое, но графа стал бояться еще больше.
Как-то решил проследить за приезжим и пошел за ним на кладбище. Поначалу даже почти поверил в болтовню глупых баб. Гость стоял возле могилы ведьмы и что-то бормотал себе под нос, а потом черкал углем в кожаной папке. Обходил могилу со всех сторон, подходил к воротам кладбища, шел обратно, и так каждый вечер.
Правда открылась лишь когда во двор привезли здоровенный, в два человеческих роста, кусок белого, мерцающего на солнце мрамора. Вертлявый снова что-то бормотал, бегая вокруг белой глыбы, а граф слушал и изредка вставлял слова на том же языке.
Оказалось, что граф Воронцов выписал из самой Европы скульптора, который собирался изваять надгробие для могилы Варвары. И как же я удивился, когда узнал, что тот будет мастерить статую коленопреклоненного ангела.
Чернявого звали Паоло, и был он каким-то жутко известным мастером. Девки, приходящие в поместье, прозвали его Павлушей и принимались дружно вздыхать, проходя мимо. Пробовали подкупать его пирожками и соленьями, но тот, точно слепой и глухой, все стучал по каменюке, не обращая внимания на их старания.
Почти год Паоло вытачивал ангела в своей мастерской, словно высвобождая его из камня, настолько тот выходил живым. Казалось, подует ветерок и из крыл его полетят белоснежные перья. Вот только странен был наклон его головы. Словно он хотел оглянуться назад, но не решился, да так и замер, прислонившись щекой к правому плечу, скорбно глядя вниз.
Граф торопил мастера. Ему хотелось успеть поставить ангела ко дню рождения Варвары. До назначенного срока он даже ни разу не взглянул на шедевр, а когда работа была закончена и Паоло пригласил графа оценить ее, Воронцов вдруг закатил тому скандал. Оказывается, ангел должен был смотреть прямо перед собой, а мастер посвоевольничал. Скульптора за это спешно выпроводили восвояси под аккомпанемент девичьих рыданий, и поместье зажило прежней жизнью.
По приказу графа статую установили у могилы ведьмы, совсем близехонько от кладбища. На святой земле, говорят, хоронить таких не положено.
Почти месяц после этого граф безвыходно просидел в своем кабинете. Но однажды позвал меня и, отодвинув картину, показал схрон в стене, из которого достал шкатулку резную.
– Если что со мной случится, возьмешь это и отнесешь Варваре на могилу. Внизу в ангеле неприметный тайник есть. Туда шкатулку спрячешь. Тебе одному доверие теперь имею. А если прикарманишь, с того света тебя достану! Варваре это принадлежать должно!
Услышав имя ведьмы, я едва сдержался, чтобы не перекреститься. Проклята она, и все, что с ней связано! И граф теперь проклят, и я…
Не хотел я перечить, да само вырвалось.
– А зачем ей теперь подарки-то? – Я даже тронуть шкатулку боялся, точно она обжечь могла.
– Ты языком-то поменьше чеши, – устало ответил граф. – Приказано сделать, значит сделаешь.
– А чего же сам не отнесешь ей свой подарок, Дмитрий Алексеич?
– Потому и не отношу, что жду, когда она сама за ним явится. На помолвку подарить хотел, да вот не сбылось.
Я все же перекрестился и попятился к двери. Вот ведь чертовщина!
– Стой, – окликнул меня хозяин, – поклянись, что волю мою исполнишь и себе не приберешь то, что в шкатулке припрятано.
– Сказал ж‑же не н‑надо мне чужого, – я начал заикаться от взгляда его звериного и взмолился: – Боюсь я ее, Дмитрий Алексеич! Помилуй, не заставляй делать этого.
– Да не трясись ты, – махнул рукой он и снова спрятал шкатулку в тайник. – Как отнесешь подарок на могилу, свободу получишь и денег возьмешь себе. Тут же в схроне их оставлю. Покойнику слуги не нужны…
– Да неужто ты помирать собрался, Дмитрий Алексеич? – Я вдруг испытал странное чувство, словно мне было страшно и одновременно радостно. Помрет граф, и уйду я отсюда со спокойной душой.
– Это уж не твоя забота, – буркнул он и вдруг рявкнул так, что я вздрогнул. – Поклянись, что исполнишь мой приказ!
