Ирина Скидневская - Фэнтези-2005

…Эмма, служанка, уронила кувшин и с плачем выбежала из трактира — больше ее никто не видел.

…Айлин упросила музыканта сыграть для нее — это был единственный раз, когда он согласился.

Айлин уже не спасти…

Чародей вдруг остро осознал, что ему тоже осталось жить совсем недолго.

— Если эти поиски затянутся, я сойду с ума, — Эльмо не заметил, что думает вслух. — Хоть бы этот убийца быстрее нашелся…

— А я его уже нашел, — инквизитор усмехнулся, и Эльмо вздрогнул. — Разве ты еще не понял ничего?

— Не понял и не хочу понимать, — чародей опустил голову. — Я устал. Если уж суждено всему закончиться, пусть это произойдет побыстрее.

Иеронимус вздохнул:

— Я знал, что твоя храбрость скоро перейдет в истерику, Птаха. Крепись…

— И кто же убийца? — безразлично спросил Эльмо. — Уж не скрипача ли ты подозреваешь? Нет, это не он…

— Отчего же? — в тени капюшона было трудно разглядеть выражение лица инквизитора. — Скажи, отчего?

— Разве мнение презренного колдуна что-то значит для служителя Церкви? — чародей криво улыбнулся. — Если бы ты не лишил меня Силы, я бы тотчас распознал сородича среди этих людей.

Иеронимус покачал головой. Эльмо вдруг встревожился: что-то странное было в их разговоре, что-то неправильное.

— Ты забываешь, Птаха: колдовать может и человек, не обладающий Силой, а всего лишь знающий заклятия. Ваша Сила сродни не музыке, которой владеет лишь умелый, а пению — без сомнения, слушать истинного певца приятнее, но и безголосый может при случае спеть несложную песенку. Твоя помощь в этом деле мне не нужна, у меня есть свои способы. Но продолжай, мне интересно.

— Я понял ход твоих мыслей. — Тревога Эльмо нарастала. — Скрипач — единственный чужак. Церкви, судя по всему, не боится. Играет так, что слушатели погружаются в транс. Что еще? Ах, да. Каждая из пропавших девушек пыталась привлечь его внимание…

— И что из этого следует? — спросил Иеронимус.

— Ничего! — ответил чародей с внезапной злобой. — Он не колдун! Не колдун, потому что… Не может человек, создающий такую прекрасную музыку, быть убийцей!

Если до этого их разговор казался чародею странным, то теперь произошла и вовсе немыслимая вещь: инквизитор расхохотался, да так, что Лисс от неожиданности выронил кувшин.

— Да ты сущий ребенок, Птаха! Хоть сам понял, что сказал?

— Он не мог этого сделать! — упрямо повторил Эльмо. — Я… я знаю. Я слушал его музыку…

— Я тоже.

— Да, но… она не предназначалась тебе! — Эльмо вонзил когти в ладони. — Не знаю, что ты собираешься сделать, Иеронимус, но прошу, не спеши!

И мир перевернулся.

— Я попробую, — серьезно сказал инквизитор, кивнув.

Эльмо наконец-то понял, что показалось ему странным.

Они говорили на равных.

Изорский нобиль появился рядом с Клариссой, точно из-под земли, и взял ее за руку.

— Почему ты избегаешь меня?

Пальцы Бертрама были холодны как лед, а в глазах плясали веселые чертики. Кларисса судорожно вздохнула и попыталась изобразить улыбку, но самообладание покинуло девушку.

— Ты боишься, — теперь он напоминал кота, завидевшего кувшин со сливками: блестящие глаза, довольная улыбка, разве что не мурлычет от радости. — Сегодня опять будет пир… но я хотел поговорить с тобой днем. Где ты была? Отчего тебя никто не видел? Я знаю, я спрашивал слуг…

— Слуги? — наконец-то она сумела выдавить из себя хоть слово. — Не… не знаю. У меня сегодня было много дел…

— Дела… — Бертрам тронул ее волосы. — Какие могут быть дела у такой юной девушки?

Кларисса задрожала.

Помощь пришла неожиданно в лице Дамиетты. Девочка была на удивление серьезна и очень бледна.

— Тебя ищет отец, Клэр, — она обращалась к сестре, но пристально смотрела на Бертрама. — Поторопись.

Кларисса, с трудом сдержав вздох облегчения, ретировалась.

Дамиетта и Бертрам смотрели друг другу в глаза, не мигая.

В этот раз Клариссе не повезло: почетное место по правую руку от нобиля досталось Иеронимусу, и девушка очутилась между инквизитором и изорским нобилем. Впрочем, Бертрам на нее даже не смотрел, а церковник, напротив, был любезен и вовсе не столь чопорен, как накануне вечером.

Но больше всего Клариссу волновало не это.

— Почему ты раньше мне не сказала, что не любишь Бертрама? — спросила Дамиетта, хмурясь. — Теперь можешь не беспокоиться, все будет хорошо.

Кларисса сумела только кивнуть — на большее у нее не хватило сил. И вскоре после этого чудовище-чародей, проходя мимо нее, еле слышно проговорил: «Он знает колдуна». Теперь Эльмо сидел на полу позади инквизитора; звериная физиономия непроницаема, взгляд устремлен в пустоту.

Пир шел своим чередом, но вчерашнее веселье куда-то подевалось. Кларисса видела, что гости испуганы и почти не разговаривают друг с другом, а если и встают, чтобы поздравить Эуфемию, то лица их выглядят не очень-то радостными.

«Все знают, — с ужасом поняла девушка. — Все ждут…»

В пиршественном зале было душно, словно перед грозой, и это чувствовала не только она.

Дамиетта вдруг заговорила, отрешенно глядя перед собой:

— Я как-то слышала историю о нобиле, у которого было семь жен.

За высоким столом стало тихо.

— Дитя, сейчас не время рассказывать сказки, — нервно заметила Эуфемия. — А слухи тем более.

Девочка удивленно подняла брови:

— Но это не сказка и не слух, это правда! У нобиля было семь жен, он их всех убил и закопал в саду, а потом захотел жениться в восьмой раз…

— Откуда такая осведомленность? — поинтересовался Бертрам с улыбкой, но что-то в его голосе насторожило Клариссу. — Уж не сама ли ты была одной из его жен?

— Нет, — серьезно ответила Дамиетта. — Но я точно знаю, где он закопал все семь трупов.

— Достаточно! — воскликнул Арнульф с недовольным видом. — Дочь моя, сегодня неподходящее время для твоих фантазий… Сыграй мне, музыкант!

Скрипач, до того сидевший у камина, медленно встал, взял скрипку и смычок и прошел к высокому столу, словно не замечая, что за ним следят почти все гости.

— Сыграй, — повторил нобиль.

Музыкант повиновался.

Гроза, которую все ждали, разразилась в его музыке. Кларисса вжалась в спинку кресла — ей казалось, что вот-вот ударит молния и поразит Тамме, потому что так играть нельзя. Музыка подхватывала, уносила в заоблачные выси — туда, где серебряные и золотые драконы ловят попутный ветер. «Но это запретное, запретное место!» Кларисса зажмурилась, но образы драконов никуда не делись, даже наоборот — стали ярче.

Пришла невольная мысль: «Его струны — наши души…»

Едва мелодия смолкла, девушка оглянулась: чудовище-чародей по-прежнему сидел, скрестив ноги, но по его заросшему шерстью лицу текли слезы. Она и сама была готова разрыдаться, потому что догадалась, что должно было произойти.

Нобиль украдкой вытер слезу, а Иеронимус поднялся, откинув капюшон, и сказал:

— Прекрасная музыка. Уж не с ее ли помощью ты заколдовал тех девушек?

В зале стало очень тихо — казалось, гости даже дышать перестали.

— Я никого не убивал, — сказал скрипач. Он был очень бледен, но совершенно спокоен. — Я могу это доказать.

— Но ты знал, что я тебя подозреваю? — Лицо инквизитора было непроницаемым.

— Церковь не жалует бродячих музыкантов, — ответил Тамме с легкой усмешкой. — Но я и правда всего лишь скрипач, а не колдун, отче. Я каждую из этих девушек видел всего по разу и едва ли вспомню, как их зовут. И я почти не выходил из трактира — это могут подтвердить слуги и сам господин Лисс.

— Ты слишком хорошего мнения о людях. — Клариссе показалось, что угол рта Иеронимуса дрогнул. — Кое-кто из них обвиняет тебя и только тебя во всем, что произошло. Но если ты говоришь, что невиновен… клянись. От имени Церкви я требую от тебя Священную клятву.

Теперь люди, сидевшие в зале, казались замерзшими.

— А если я не хочу? — Тамме опустил голову, и голос его прозвучал глухо. — Эта клятва отнимает год жизни у того, кто ее произносит. Она ложится на сердце, как кусок льда. Зачем, если я не виноват?

Инквизитор не ответил, и тогда музыкант положил скрипку и смычок на пол, сложил ладони в знаке Великой книги и заговорил:

— Именем Церкви, призываю в свидетели своих предков. Пусть подтвердят они, что я чист и я не убивал…

Скрипач произнес от начала и до конца всю Священную клятву. На последних словах голос Тамме внезапно сделался хриплым; музыкант схватился рукой за горло, но все же сумел договорить.

Клятва отзвучала, молния не поразила отступника. Он долго стоял, опустив голову, потом выпрямился и посмотрел на инквизитора. В волосах музыканта появилась седина, а у глаз — морщины.