Пункт назначения 1991. Целитель - Виктор Громов

Она выдернула из рук муженька стакан, плеснула содержимое в раковину, сказала довольно:

— А я тебе говорила, я предупреждала тебя. Все из-за этой дряни!

Хозяйка хотела схватить банку, но муженек ее опередил — вцепился в заветную тару, прижал к себе, завопил трагически:

— Не трожь! Не твое.

Мне их свара надоела.

— Баба Нюра, — велел я, — принеси ведро, куда он сможет помочиться.

— Сейчас-сейчас! — Заторопилась она.

— Дядя Егор, я вам сейчас немного помогу, но вылечить не сумею. Придется ехать в больницу.

Деда эта новость не обрадовала. Он осторожно сгрузил банку на пол, поинтересовался:

— А само не рассосется?

— Нет, — ответила за меня Вика. — Если Олег сказал в больницу, значит, дело плохо, и надо ехать. Он знаете какие вещи лечит!

Прозвучало это внушительно. И дед сдулся. Я принялся раздавать указания:

— Вика, Вера, выйдете, нечего вам дядю Егора смущать. Влад забери у бабы Нюры ведро, принеси сюда и тоже уходи.

Возражать мне никто и не пытался. Тогда я снова закрыл глаза, сосредоточился, скопил на кончиках пальцев силу, окрасил ее горячим алым и попросил:

Потерпите, сейчас будет больно.

— Куда уж больнее-то? — выдохнул дед.

Верно, некуда. Больнее почечной колики только роды. Но нам с дедом, к счастью не суждено этого испытать.

— Все, — сказал я, — начинаю.

Ладонь разогрелась до предела. Я свил из алой силы жгут и запустил его внутрь тела прямо в почку. Там сделал жгут тонким, закрутил его буравчиком и принялся проталкивать в мочеточник, разогревая, снимая спазм. Вышло это у меня на удивление легко.

Мелкие камешки под давлением выпитого пива устремились вниз. Плотину прорвало. Минута и…

Дед охнул, сжал колени. Мне ярко представилось, как распахнулись его глаза, как руки зашарили вокруг табурета. И тут я вспомнил, что ведра нам так еще и не принесли, закричал:

— В банку! В банку!

— Итить колотить, — взвыл от возмущения мой пациент, — там цельный литр остался!

В этом вопле было столько горя, и я невольно пожалел, что не могу остановить процесс.

— Твою ж дивизию! — Вопль стал совсем обреченным.

Дед резко привстал, схватил с пола банку, едва успел приспустить штаны. Раздался вздох облегчения, забулькало, по стеклу застучали дробины. Я моментально почувствовал, как из-под ладони уходит боль, растворяется под моими пальцами. А еще неожиданно понял, что делать дальше. Нужно было только чуть-чуть добавить магии и изменить ее цвет.

«Синий самый подходящий», — возник в голове знакомый голос. Я усмехнулся, оставил бабкину подсказку без комментариев. Жгут внутри почки прошел весь радужный спектр, рассеялся и превратился в синий туман. А потом началось то, чего я сам не ожидал — магия моя принялась пожирать камни, плавить их, как осколки льда.

— А ведерко? — Раздался из дверей робкий голос соседки.

— Засунь себе в пи…

Я поддал давления, и дед замолк

Через минуту все было закончено.

Глава 24. Гуси-гуси

В доме царили гармония и неземное блаженство. Счастье хозяев усилилось сто крат, когда выяснилось, что в город ехать нет никакой нужды. Все камни чудесным образом рассосались сами. На радостях поставили самовар, наметали из холодильника разносолов.

— Кудесник! — Счастливо вздыхал дед. — От верной смерти спас.

В стакане у него было уже не пиво, а самый настоящий душистый чай с листом земляники.

— Ох, и не говори, — поддакивала его благоверная. — Как расстарался!

Дед вдруг вспомнил обиду:

— А ты молчи, божья коровка, еще медленнее ходить не могла? Я из-за тебя столько пива сгубил!

Бабка принялась оправдываться.

— Да я не нарочно! Там Макарушка дверку загона за каким-то бесом открыл, во двор выбрался. Я побоялась, что на паренька ихнего, — баба Нюра кивнула на Влада, — нападет. Загнать попыталась, но куда там…

Влад как раз обмазывал вареньем румяный блин, сверху красиво выкладывал кусочки яблочных цукатов. Он полюбовался натюрмортом и сказал со знанием дела:

— Не гусь, а зверюга какая-то. Такую опасно держать в доме. Самое место ему здесь.

И парень ткнул ложкой в центр стола.

Баба Нюра всплеснула руками.

— Да что ты такое говоришь, внучек. Где я еще такого гуся найду. Макарушка у меня — чистое золото.

Влад попытался возразить, но поперхнулся — бабкино золото во дворе издало боевой клич индейского племени команчей. В ответ послышались два истерических вопля, щедро сдобренные обычным русским матом.

— Матерь Божья. — Баба Нюра сменилась в лице. — Кого там еще в гости принесло?

Мат плавно перешел в завывание, захлебнулся и…

— Не пойду, — сказал баба Нюра, — вот те крест, не пойду. Пусть что хотят, то и делают!

Дед подорвался.

— Спятила старая? А отвечать кто будет?

— А нечего по чужим дворам шастать без спросу!

Руки бабки воткнулись в боки, нос дерзко вздернулся.

— Сами залезли, сами себя пусть и спасают!

За окном раздался грохот, гогот усилился, мат из тривиального стал практически виртуозным.

— А-а-а-а! — Крик раздался и захлебнулся.

От него волосы на голове пришли в паническое шевеление. Дед сплюнул и ринулся во двор. Нам словно бросили команду «Отомри». Толкаясь и мешая друг другу, мы кинулись следом. Бабка с потрепанным веником в руках семенила последней.

* * *

Над двором растекался ядреный аромат дерьма. У забора слева от дома творилось настоящее светопреставление. Яростный Макарушка нарезал по траве круги. Скорость была такая, словно гусь перемещался на реактивной тяге. Из центра круга раздавались непонятные хлюпающие звуки, уже знакомый мат на два голоса, вой и стоны.

На гуся эти звуки действовали, как валерьянка на кота — откровенно возбуждающе. Он с прогребом входил в поворот, время от времени взлетал и зачем-то падал в пике. Над самой землей неожиданно выравнивал полет, приземлялся и задавал новый вираж.

Что именно там происходило в зыбких сумерках видно не было. Но явно нечто интересное.

Дед догадался первым, громко выдохнул:

— Мать вашу за ногу! — И щелкнул выключателем на стене.

В центре двора загорелся фонарь. Стало куда светлее. Я заметил непонятные обломки досок, странные черные лужицы на траве и два темных округлых поплавка в середине круга. Запах дерьма шел прямехонько оттуда.

Поплавки телепались на самой поверхности, следили за разозленным гусем. С удивлением я опознал в них обычные мужские головы. Ясное