Анна Кочубей - Северный ветер
— Я приказал помочь ему, а не пытать!
Эверон стоял рядом. Когда он успел подойти, Хан не заметил.
— Как умею, мэтр. Лечиться неприятно.
— Достаточно. Останови кровотечение.
— Да, мэтр.
Арий снова налил напиток из знакомой бутылки.
— Отпусти его.
— Да, мэтр.
Фиона выпустила запястье Ханлейта и вытерла красную ладонь о платье. Эверон протянул кубок, и на это раз Хан его взял и сразу же выпил. Предательство Фионы потрясло его до глубины души. Скорее бы сонное зелье подействовало!
В течение дня Эверон уходил и появлялся снова, привычно молчал. Чего он добивался? Появлялась баба с ведром и тряпкой, по тому, как арий объяснялся с ней жестами, Хан понял, что служанка глухонемая. И снова вечерело. Два стука в дверь сообщили о том, что одержимая в башне. «Я ошибся», — решил Ханлейт, проснувшись и лежа с закрытыми глазами, — «она не со зла так со мной. Фиона лечит, как умеет».
— Он сможет поесть? — спросил арий.
— Да, мэтр. Заразы в крови больше нет.
— Тогда отдай.
Фиона загремела дверцей в самом низу клетки, поставила поднос на пол и пнула его внутрь:
— На, жри!
Плошка опрокинулась, и бульон залил хлеб. «Никакой ошибки — у меня появился еще один враг», — горько подумал Хан. Похоже, и Эверон был удивлен. Развернувшись к одержимой всем корпусом, он спросил:
— Зачем ты так сделала?
— Случайно, мэтр.
— Забери и принеси эльфу еду заново.
— Слушаюсь, мэтр.
Не глядя на Ханлейта, она подцепила поднос пальцами босой ноги и вытянула из клетки. Вернувшись с другой порцией, Фиона поставила еду на то же место на пол и выпрямилась.
— Руками! — раздраженно прикрикнул Эверон, предупреждая ее действия.
— Да, мэтр! — согласилась одержимая.
Фиона медленно присела на корточки и осторожно задвинула поднос в клетку указательными пальцами. Потом опустила дверцу.
— Больше так не делай.
— Хорошо, мэтр.
— Мне не нравится твое поведение.
— Простите мэтр.
Куриный бульон остыл, но был вкусным. Гораздо менее унизительно есть так, чем через трубку. А вся посуда деревянная потому, что для ария важно, чтобы Ханлейт не смог себе ничем навредить. «Меня еще ждут допросы», — думал Хан, — «он придумает, чем меня достать. Фиона не зря говорила, что „мэтр умный“. Фиона… Она всего лишь одержимая, а у них нет чувств. Я сам приписывал ей эмоции, которых не было в действительности. Так даже лучше — я ни в чем перед ней не виноват, а поцелуй в подземелье — наполовину случайность, наполовину — плод моего воображения. Она не была мне другом». От таких мыслей на время становилось легче, но память тут же подсовывала долгий путь из Эрендола в Велеград, самопожертвование и мужество Фионы в бессмысленной борьбе с Коганом. И еще ранее, в тюрьме Эвенберга, ее участие, молчаливое сочувствие и готовность помочь. Так что же случилось? Фиона ответила сама.
— За что ты не любишь эльфа? — спросил Эверон.
До этого момента к тихому разговору ария и одержимой Ханлейт не прислушивался.
— Он гадкий.
— Потому, что не человек?
— Нет, мэтр. Он мне нравился, когда был с расписной спиной, а теперь он испорченный. Я не люблю сломанные вещи.
— Понятно.
Но это Эверону было понятно, а Хан ничего не понял.
* * *— Тебе лучше, Хранитель? Чем крепче физически ты становишься, тем печальнее твой взгляд. Все еще мечтаешь о смерти?
Сегодня в башне было менее уныло, чем обычно, солнце било прямо в матовые стекла бойниц, заливая высокое помещение рассеянным светом. Эверон сел в кресло пыток напротив Ханлейта и положил меч Моргвата себе на колени. Хан не ответил. Как долго он в кабинете Железной башни? Вроде бы, нетрудно сосчитать дни, но они путаются: слишком похожие друг на друга, слишком мутные, как напиток, что наливает арий. Ханлейт уже привык к его вкусу и тому полусонному состоянию, которое он дает.
— Я хочу пить.
— Больше не дам. Опий вызывает зависимость. От чего она умерла?
— Кто?
— Ты уже и это забыл? Совсем плохо.
— Я не хочу говорить с тобой.
— А придется. Посмотри на эти полки, Хранитель, — арий указал мечом на стеллажи вдоль стены, — ты думаешь, что они такое? Куски дерева и металла? Нет, они — жизни. Здесь, у меня перед глазами, все смертные Эймара: люди, эльфы, дварфы и нелюди. Архонты и арии. Судьба каждого — хрупкий лист бумаги, а росчерк пера на нем — приговор. Я наблюдаю за всеми или почти за всеми, кто рождался, больше меня осведомлен только сам Создатель.
— Ты — главный паук в этой паутине, я понял.
Эверон засучил рукав и показал эмблему карателя на левом запястье. В отличие от клейма Когана и ему подобных мелких сошек, рисунок стрелы и посоха ария выделялся качеством исполнения.
— Я предлагаю тебе сведения, Хранитель. Все, что ты готов узнать о своей женщине. Она могла изменять тебе, не заслуживать твоей любви, смерти — и того меньше.
— Не смей так говорить!
— Как именно ее не стало, Ханлейт? — Эверон подался вперед, буравя пленника своими пронзительными глазами, — она из Эймара? Сколько лет ей исполнилось? Она была замужем? За тобой? Кем были ее родители?
Арий поймал жертву в сети неожиданно для себя — растерянное лицо Хана сказало Эверону так много, что он откинулся на спинку кресла и замолчал, обдумывая увиденное.
«Я могу узнать о Моран от него! Смогу понять, что с ней случилось, отомстить тому, кто сделал ее одержимой!» — лихорадочно обдумывал Хан, — «нет, нельзя! Арию нельзя доверять!» Но при чем здесь доверие? Что плохого, если Ханлейт узнает о человеке, которого больше нет? Что бы не поведал арий, любовь Хана не угаснет!
Выдержав долгую паузу, Эверон перевел разговор на другую тему.
— Хочешь, я расскажу о владельце этого меча? Ты знаешь, что он тиверец и предатель, вроде тебя?
— Это ложь!
Эверон вздохнул и покачал головой.
— Ладно — архонт, ты даже о своей женщине не знаешь ни-че-го. Я видел столько упрямцев, борющихся за что-то, но ты, эльф — первый на моей памяти, кто готов страдать ради самого страдания. Ты иррационален до жути. Я разговариваю с сумасшедшим. Зачем я это делаю?
Он не спеша подошел к столу и убрал меч Моргвата в один из его огромных ящиков. Арий уже направлялся к двери, когда Хан решился заговорить:
— Она была с севера.
Эверон обернулся и выжидательно замер.
— Из Ангрима или Эдельса, возможно, из столицы.
— А конкретнее нельзя?
Арий подошел к полкам.
— Ее звали Моран, — продолжил Ханлейт, отчаянно сомневаясь, стоило ли открывать рот.
— Точно? — переспросил Эверон, — не Марион и не Молли? Целиком как звучит?
— Амаранта… Наверное.
— Это такая шутка, эльф? А второе имя есть?
— Должно быть, но я его не знаю, — ответил Хан, вспомнив слова Галара о хороших манерах Моран, — она знатного происхождения.
— Ладно. Тогда возраст. Это важно, она же архонт. Если ей больше двадцати семи, запись об обращении могла сохраниться в архивах школы северного королевства.
— Ей больше…
— Цвет магии?
— Не знаю.
«Я не могу сказать правду о серебристом свете в амулете!» — подумал Хан. Эверон не стал ничего искать. Он подошел вплотную к клетке:
— Амаранта ванн Агнар, архонт белого огня, место рождения — Архона, королева северных земель, год смерти — 3214. Тебе подходит?
Сейчас Ханлейт выглядел сумасшедшим не только в глазах ария, но и в своих собственных.
— Нет, это не она.
Наверное, притвориться безумным было бы безопаснее, чем возражать.
— Ты издеваешься надо мной? — глухо спросил Эверон.
Он схватился за прут решетки, оперся лбом о свою руку и надолго замолчал. Хан обнаружил, что клетка начала подрагивать: арий вцепился в железо с такой отчаянной силой, словно хотел его переломить. Но нет, это Эверон старался удержаться на ногах, вступив в схватку с чем-то невидимым… Или со своим телом. И арий проиграл. Цепляясь за прутья, он опустился на колени.
Ошеломленный Ханлейт стал свидетелем жуткой немой сцены: Эверон катался по полу, сжимая себе голову, будто хотел раздавить череп, скалясь от неведомой боли и зажмурив глаза. Однажды Хан видел припадок болезни, именуемой в народе «падучей», но с арием явно приключилось иная беда: ни судорог, ни пены на губах, ни воплей. Ханлейт мог поклясться, что Эверон в сознании и поэтому не кричит. Хану этот странный приступ показался невероятно долгим.
Наконец, арий замер на спине, сомкнув губы и тяжело дыша. Расслабил и отпустил руки. Его левая ладонь упала на пол с металлическим стуком. Эверон носил кольцо — массивную печатку, покрытую синей эмалью. На ней были выложены серебром две заглавные буквы «Э»: прямая и перевернутая.
«Черные волосы и светлая кожа, как у Моран. Только один народ в Эймаре отличает такая внешность. Седина вводит в заблуждение: Эверон — мой ровесник или немногим старше. Хотя, о чем это я! Арии принимают эликсиры, ему может быть лет двести! Я бы хотел, чтобы мой заклятый враг имел другое лицо», — думал Хан, глядя на ария без сочувствия.
