Огита Ансэй - Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза
— Что вы все — «не подведи», «не подведи»… — сказала кормилица. — Кого не подвести-то?
— Вот непонятливая… Поставь там ширму, что ли… Чтобы не стыдились. Понимаешь? Видишь, она стыдится и робеет… Чтобы сумела это самое…
— Что-то вы чудное руками показываете, господин, не пойму я…
— Вот ведь дурища… Вот у тебя, к примеру, муж был, так и дети получились… Получились дети, пошло молоко… Вот ты и пошла в кормилицы… А дочка еще молодая, так ты ей по-хорошему… это самое… Ладно?
— Что вы, господин, все ее за младенца считаете? — рассердилась кормилица. — Не извольте беспокоиться, все будет хорошо…
Кормилица крикнула молодым:
— Барин! Барышня! Извольте ложиться почивать!
Коскэ, погруженный в беспокойные мысли о предстоящей погоне за О-Куни и Гэндзиро, сидел, скрестив руки, на постели. Лечь О-Току не могла, поэтому сидела рядом.
— Приятной вам ночи, барин и барышня, — сказала кормилица. — Барышня, вы не забыли, что я вам давеча говорила?
— Ложитесь, пожалуйста, — стесненно проговорила О-Току, обращаясь к Коскэ.
— Нет-нет, — сказал Коскэ, — мне еще надо кое о чем подумать немного… А вы не стесняйтесь, ложитесь и спите.
— Бабка! — жалобно позвала О-Току. — Поди сюда!
— Чего изволите? — спросила кормилица.
— Барин не ложится… — сказала О-Току и запнулась.
— Вы бы легли, барин, а то барышня лечь не может…
— Сейчас ложусь, — сказал Коскэ. — Не беспокойтесь, не обращайте на меня внимания,
— Очень уж вы серьезные, — проворчала кормилица, — и стесняетесь все… Спокойной ночи.
— Вы бы хоть немного прилегли… — попросила О-Току.
— Сначала ложитесь вы… — сказал Коскэ.
— Бабка! — позвала О-Току.
— Вот наказание-то… Послушайте, извольте ложиться!
— Бабка!
Коскэ наконец очнулся и почувствовал угрызения совести. Он лег, склонив голову на подушку, и между молодыми завязалась первая любовная беседа, за которой они полюбили друг друга навечно. А на следующий день, еще затемно, Коскэ стал готовиться к отъезду. Аикава уже был на ногах.
— Эй, бабка! — суетился он. — Все готово? А как завтрак? Горячий? Я пошлю Дзэндзо проводить Коскэ до Итобаси… Вынеси-ка вещи в прихожую! Господин Коскэ, завтракать!
— Доброе утро, батюшка, — сказал Коскэ, выходя в гостиную. — Доброе утро, барышня… Еду я далеко и писать вам часто, наверное, не смогу… Что меня беспокоит, так это ваше здоровье, батюшка. Берегите себя, пока я не вернусь, выполнив свой долг… Хочу увидеть радость на вашем лице, когда покажу вам головы врагов.
— И вы берегите себя, — сказал Аикава. — Отправляйтесь в добрый час, и счастливого вам пути… Много хочется сказать вам, да сами видите, как я волнуюсь. Нет, ничего больше не скажу… Дочка, что ты меня за рукав все тянешь?
— Когда мой господин вернется, батюшка? — робко спросила О-Току.
— Экую несуразицу говоришь! Ведь не маленькая уже… Твой муж уезжает, чтобы отомстить за своего господина, а не на богомолье в храм Исэ или там на прогулку… Вернется не прежде, чем отомстит… Ну вот, чего же ты плачешь?
— Ну хоть примерно, когда он вернется?..
— Не знаю. Может быть, через пять лет, а может быть, и через десять…
— Значит, не будет он дома пять или десять лет… — проговорила О-Току и горько заплакала.
— Ну-ну, перестань, — сказал Аикава. — Отомстить за господина — это славный долг самурая. Ты спасибо скажи, что у тебя такой достойный супруг… У нас праздничные проводы, зачем же ты не улыбаешься? Смотри, господин Коскэ разлюбит тебя… Подумает, раз ты плачешь, да еще дочь небогатого самурая, значит, ты слаба, у тебя нет мужества… Господин Коскэ, она еще сущий ребенок, не обращайте внимания… А ты чего еще расплакалась, бабка?
— Жалко расставаться, вот и плачу, — сказала кормилица. — Да вы и сами плачете…
— Я старик, мне можно, — пробормотал Аикава, вытирая слезы.
— Прощайте, будьте здоровы, — произнес Коскэ и вышел в прихожую.
Он стал обувать варадзи, когда к нему подползла на коленях О-Току, вцепилась в его рукав и, глядя на него полными слез глазами, прошептала: «Берегите же себя…» Коскэ приласкал ее и поспешно вышел в сопровождении Дзэндзо.
Глава 16
Когда Хакуодо Юсай откинул покрывало с постели Хагивары Синдзабуро, волосы его встали дыбом от ужаса и по всему телу с ног до головы побежали мурашки. И недаром! Хагивара был мертв, и смерть его, наверное, была страшной. Лицо у него было серое, как земля, зубы оскалены, а пальцы скрючены, словно он хватался за воздух. Тут же в постели, вцепившись ему в горло костяными руками, лежал развалившийся скелет, череп валялся у изголовья. Хакуодо был потрясен.
— Что же это такое, Томодзо… — проговорил он. — Мне шестьдесят девять лет, но такой страх я вижу впервые в жизни… В китайских романах часто пишут о том, как женились на лисах, встречались с привидениями… Чтобы этого не случилось здесь, я и попросил помощи у господина Рёсэки, настоятеля храма Симбандзуй-ин… Он одолжил господину Хагиваре чудодейственный талисман, который господин Хагивара с тех пор все время носил на шее… Нет, видно, от судьбы не уйдешь, сделать ничего было нельзя… Томодзо, сними у него с шеи талисман.
— Нет уж, увольте, — сказал Томодзо. — Я боюсь.
— Иди сюда, О-Минэ!
— Я тоже боюсь, не буду!
— Ну хоть щиты на веранде раздвинь!
Щиты раздвинули. Хакуодо сам снял с шеи мертвого Хагивары белый матерчатый кошелек, вытряхнул из него ларец, покрытый черным матовым лаком, поднял крышку ларца — и что же? Вместо талисмана «кайоннёрай» из литого золота в ларце оказался неизвестно как и откуда взявшийся глиняный бог Фудо, покрытый медной фольгой. Хакуодо опешил.
— Томодзо, — сказал он. — Его украли.
— Я что-то не пойму, о чем вы говорите, — сказал Томодзо.
— Здесь был несравненной благодати талисман «кайоннёрай». Это предмет такой святости, что весь мир тьмы в страхе отступает перед ним. Господин Рёсэки из сострадания одолжил его господину Хагиваре, и господин Хагивара носил его на шее, не снимая… Как же его подменили? Что за чудеса?
— Поистине чудеса… — согласился Томодзо, — А мы-то ничего не знали… Как вы говорите? «Канон…»
— Слушай, Томодзо, — решительно сказал Хакуодо. — Я не могу тебя подозревать, но в доме господина Хагивары живем только мы с тобой. Не думаю, чтобы украл ты… А впрочем, если человек присваивает чужое, это непременно отражается на его обличье. Покажи мне твое лицо, Томодзо, я хочу исследовать его.
С этими словами Хакуодо Юсай вынул из-за пазухи увеличительное стекло. Томодзо испуганно отшатнулся. «Как бы и вправду не узнал, беда тогда», — подумал он и крикнул:
— Вы эти шутки бросьте, господин! Нечего вам мою харю разглядывать, все одно она от этого краше не станет, харя-то…
Хакуодо сразу понял, в чем дело. «Значит, украл все-таки Томодзо», — подумал он. Но он поостерегся настаивать, боясь спугнуть вора, и заметил только:
— Ну хорошо. Смотрите, однако, никому пока ни о чем не рассказывайте. Слышишь, О-Минэ? А я сейчас пойду в Симбандзуй-ин, доложу настоятелю…
Опираясь на палку, он отправился в храм и был сразу допущен в покои. Настоятель Рёсэки в простой голубой рясе неподвижно восседал на дзабутоне.
— Рад видеть вас в добром здоровье, как всегда, — произнес Хакуодо. — А жаркий сезон в этом году что-то затянулся…
Настоятель взглянул на него.
— Выбрался ко мне все-таки, — сказал он. — Ну что ж, подойди ближе… Да, вот и с Хагиварой неладное приключилось. Умер, бедняга…
— Я вижу, вам уже, известно…
— Сделать ничего было нельзя. Возле него все время крутился дурной человек, да и судьба у него злая. Все предопределено, так стоит ли волноваться?
— Не зря говорят, — заметил Хакуодо, — что за ваши высокие добродетели вам дано видеть события на сто лет вперед. Мне остается только благоговеть перед вашим искусством все предвидеть. Я же, недостойный, совершил оплошность…
— Ты имеешь в виду украденный талисман? Сейчас он зарыт в землю. Не беспокойся о нем, его обнаружат в августе будущего года.
— Я прожил долгую жизнь, — сказал Хакуодо, — видел хорошее и плохое, я умею предсказывать будущие блага и несчастья и определять суть человека, а вот этого узнать не сумел!
— Не все ли равно… Послушай, у Хагивары был, вероятно, свой храм, но ты похорони его рядом с могилой дочери Иидзимы. Судьбы их связаны крепко. Поставь над ним памятник и отслужи панихиду, ведь ты пользовался его благодеяниями.
Хакуодо пообещал все исполнить и вышел из храма. На обратном пути он не переставал удивляться способности настоятеля все предвидеть и угадывать, а вернувшись домой, сказал Томодзо:
— Господин Хагивара был добр к тебе и ко мне, давай же проводим его к месту упокоения…
