…От темного пламени - Виктор Альбертович Обухов
Поломанной она казалась потому, что в стенке были вырублены ступеньки. Ибо то, по чему я поднимался, более всего походило на ступеньки, вырубленные чьей-то рукой…
Опять донесся вой, и теперь показалось — совсем близко. Когда я поднял глаза, мне привиделась вверху голова, свесившаяся в яму… Не ручаюсь, что это и вправду была человеческая голова, но очень похоже: круглой формы, темное. Потом она исчезла, послышался шорох, и — опять показалось — по краю ямы пробежала какая-то тень, на мгновение сверкнув темным отливом. В следующее мгновение ее уже не было. Я вылез из ямы, отряхнул колени, распрямился — и обомлел: в трех-четырех шагах сидела проклятая кошка и опять готовилась к прыжку… На этот раз не было сомнения: кошка упорно выслеживала именно меня… но зачем?
Впрочем, думать об этом было некогда. Я лихорадочно соображал, что делать… Но тут кошка повела себя странно. Забыв обо мне, она настороженно глядела куда-то за мое правое плечо… Мне показалось, что в ее желтых ненавидящих глазах мелькнул страх… Еще мгновение, и она, издав все тот же леденящий вопль, развернулась ко мне задом… но еще раз обернула морду и промяукала — скорей, проклокотала — что-то ужасное…
— Мне вот кажется, — перебил сам себя Сергей Сергеевич, — что она тогда проговорила какую-то фразу. На этом омерзительном языке… на котором со мной по телефону говорят. Но тогда мне показалось, что я разобрал в ее клокотании слова:
— Я вернусь…
Проклокотав это, кошка бросилась наутек, тяжелыми, крупными скачками. Припадая при этом на переднюю левую лапу. Как можно было делать такие прыжки с больной лапой — непонятно. Даже сейчас, когда мне известно больше, чем было тогда.
Зашумели кусты; опять раздался вопль, но в нем теперь сквозь ненависть улавливалась нотка страха. Треск становился все глуше, глуше, пока, наконец, совсем не затих.
— Ну, история!.. — Я вытер рукавом холодный пот с лица. Сел у ямы и задумался. — Что за ночь такая?..
Ничего я не придумал. Мысли мои опять вернулись к кошке. Что ей от меня надо? Ведь я, во-первых, сильней, а во-вторых, ничего ей не делал. Впрочем, лапу подшиб… Но она еще до этого была враждебна ко мне. Чем я ей не угодил?..
«А ведь если бы прыгнула, зараза, — точно бы в яму сбила. Выбрала же удачный момент, ничего не скажешь… Да, но чего она испугалась?..»
«Кошка насторожилась, глядя за мое правое плечо…» Я вспомнил, где стоял тогда, и, вернувшись на это место, обернул голову и поглядел. Там ничего нельзя было увидеть, кроме камня, нависавшего над своей ямой и закрывающего собой обзор.
«О-о-о… — ожгла еще одна догадка, — да ведь яма-то куда глубже, чем надо!..» Верно. Камень был, бесспорно, велик, но велик, как камень, а не как холм. Он мог напомнить размерами небольшой дом, но никак не пятиэтажку…
«Да что ж, в самом деле, происходит?..»
Голова моя прямо разрывалась от невозможности вместить все странности этой ночи. Женщина, успевающая разбудить мужа, отправить его к тебе и прибежать сама раньше него — и при этом успевающая убежать от тебя раньше, чем муж вернется в дом; говорящая (впрочем, в этом я был не очень уверен…) кошка, целенаправленно охотящаяся на тебя, невзирая на разность весовых категорий, — а потом убегающая, испугавшись невесть чего; дорожка, ведущая тебя туда, куда бы ты сам нипочем не пошел; камень, лежащий на яме, как крышка на кастрюле… что все это значит?..
Когда я поднял руку, чтобы почесать, по народной привычке в затылке, на плече моем взвилась и затрепетала живая лента… я заорал, попятился было назад и упал навзничь в траву… — «Змея…»
Через некоторое время я отважился открыть глаза. Все тихо…
Тогда, стараясь не двигаться, я чуть скосил глаза и взглянул на свое плечо. Можете себе представить: на плечо мне прилепился репейник. Вместе с обрывком стебля. При движении этот обрывок колыхался над плечом… Как я его подцепил, неизвестно. Вот тебе и змея…
«Может, не за плечо, а на плечо?.. — осенило меня (я опять вспомнил кошку). — Может, она этого и испугалась?.. Но вот, довелось в жизни встретить сумасшедшую кошку…»
Я снял траву с плеча и кинул ее в яму. «Пора идти». Почему-то я чувствовал, что больше мне ничего совершать не надо, что все уже выполнено мною… скоро рассвет…
Дорожка начиналась прямо у моих ног и струилась вперед метров на десять. Она немного потускнела, но была отчетливо видна. Да, надо идти. Мне уже хотелось спать. Перед дорогой я решил вытряхнуть сор из туфель… и — еще раз хочу повторить: какое счастье, что я не додумался до чего-нибудь подобного в яме. Какое счастье, что я сразу поднялся на ноги! Стоило мне немного посидеть там, размышляя над своим положением, я бы обязательно перед решительными действиями привел в порядок свою обувь прямо там. Ибо в левом туфле мне что-то ощутимо мешало. Но вот я занялся обувью уже над ямой. Причем и здесь был недалеко от беды: когда я постучал туфлем о землю, выколачивая всякую дрянь, высыпавшийся сор просиял красным пламенем; словно длинная искра проплыла на мгновение в воздухе и тут же погасла. Невероятной силы удар потряс землю и выбил злосчастный туфель из моей руки. Хорошо, что я его едва держал. Вспышка ослепила меня ненадолго; когда глаза снова привыкли к темноте, я не увидел ни ямы, ни… даже камня. Передо мной был пустырь — тот же самый пустырь, по которому бежал я, гоняясь за паскудной кошкой. У ног моих валялся мой туфель… точнее, половинка от него. Задняя часть туфля была словно отрезана ножом. Мрачно полюбовавшись на обрубок, я зашвырнул его куда-то в траву. Вот, мало напастей было, так еще и босым остался…
Исчезла и огненная дорожка. Но, впрочем, она теперь была не нужна: я и
