Либба Брэй - Прекрасное далеко
— Ох… — огорченно вздыхает Энн; ее рука снова повисает над коробкой с шоколадом. — Полагаю, тебе тоже пришло приглашение, Джемма.
— Да, — смущенно киваю я.
Мне ненавистно, что Энн не включена в наш круг, но все равно хочется, чтобы она не заставляла меня чувствовать себя так ужасно.
— И еще, конечно, будет бал в Ярдсли-холле, — продолжает Фелисити. — Это должно быть грандиозно. Ты слышала о младшей мисс Итон?
Я качаю головой.
— Она надела бриллианты днем! — Фелисити едва не визжит от восторга. — Об этом весь Лондон говорит! Конечно, больше она никогда не повторит такую ошибку. Ох, ты должна обязательно взглянуть на те перчатки, которые матушка прислала мне для бала у Коллинсвортов. Они просто изумительны!
Энн рассеянно выдергивает нитку из подола юбки. Ее не пригласят на бал к Коллинсвортам или на какой-то другой, разве что когда-нибудь ей придется сопровождать туда Лотти или Кэрри. У нее не будет первого выезда в свет, она не будет танцевать с интересными кавалерами. Ей не носить страусиные перья в волосах и не кланяться ее величеству. Здесь, в школе Спенс, она учится из милости, как стипендиатка, за нее платит богатая кузина, чтобы иметь хорошую гувернантку для своих девочек.
Я осторожно кашляю. Фелисити ловит мой взгляд.
— Энн, — начинает она, пожалуй, чересчур бодрым тоном. — Как ты провела время в Кенте? Говорят, там просто чудесно весной, это правда?
— Малышка Кэрри называла меня пудингом.
Фелисити изо всех сил сдерживает смех.
— Гм… Ну, она ведь всего лишь ребенок. Ты быстро возьмешь ее в руки.
— Они приготовили для меня маленькую комнатку, на самом верху. А окно выходит на конюшни.
— Окно… Н-да… ну, очень мило иметь хоть вид из окна, — говорит Фелисити, не уловив сути сказанного. — О, а что это у тебя такое?
Энн показывает нам программку постановки «Макбета» в театре Друри-Лейн, где в главной роли занята знаменитая американская актриса Лили Тримбл. Энн с тоской глядит на изображение мисс Тримбл в роли леди Макбет.
— Ты туда ходила? — спрашиваю я.
Энн качает головой:
— Нет, кузина ходила с мужем.
Без Энн. Но ведь каждый, кто знаком с Энн, знает, как страстно она любит театр.
— Но они отдали тебе программку, — замечает Фелисити. — Очень мило.
«Да, так же мило, как мил поступок кошки, позволяющей мышке отбежать на несколько шагов». Фелисити иной раз бывает отвратительной.
— А ты хорошо отпраздновала день рождения? — спрашивает Энн.
— Да, было очень весело, — мурлычет Фелисити. — Восемнадцать! Замечательный возраст. Теперь я вступлю в права наследства. Ну, не впрямую, надо сказать. Моя бабушка выдвинула в качестве условия мой светский дебют. Так что в тот самый момент, когда я сделаю реверанс перед королевой и вернусь на свое место, я стану богатой женщиной и смогу делать все, что захочется.
— Как только пройдет твой светский дебют, — повторяет Энн, проглатывая очередную конфету.
Фелисити тоже берет шоколадку.
— Леди Маркхэм заявила о намерении покровительствовать мне. Так что все выглядит просто великолепно. Фелисити Уортингтон, наследница.
Тут отличное настроение Фелисити тает.
— Мне только хотелось бы, чтобы и Пиппа была с нами…
Мы с Энн переглядываемся при упоминании имени Пиппы. Когда-то она была нашей подругой. А теперь она затерялась где-то в сферах, скорее всего, пропала в Зимних землях. Кто знает, во что она превратилась? Но Фелисити продолжает цепляться за надежду, что Пиппу можно отыскать и спасти.
Шали, прикрывающие вход в шатер, раздвигаются. Вваливаются Сесили, Элизабет и Марта. Становится тесно. Элизабет садится почти вплотную к Фелисити, а Марта и Сесили устраиваются рядом со мной. Энн оттесняют в самую глубину шатра.
— Я только что получила приглашение на бал, который устраивает герцогиня Крусбери, — сообщает Сесили.
Она разваливается на полу, как распущенная персидская кошка.
— И я тоже, — добавляет Элизабет.
Фелисити старательно изображает скуку.
— Моей матери такое приглашение пришло уже сто лет назад.
Я не получала ничего подобного и очень надеюсь, что никто не станет меня об этом спрашивать.
Марта, скривившись, обмахивается веером.
— Ох, дорогая… тут тесно, ты не находишь? Боюсь, нам всем здесь не выдержать долго.
Она бросает взгляд на Энн. Сесили и ее свита и прежде-то обращались с Энн как с прислугой, не более, но после того, как мы на прошлое Рождество предприняли не слишком удачную попытку ввести Энн в общество в роли дочери русского герцога, Энн стала для них настоящей парией. Сплетня быстро распространилась в письмах и разговорах, и теперь в школе Спенс не было ни единой ученицы, которая не знала бы эту историю.
— Нам будет очень тебя не хватать, Сесили, — говорю я, лучезарно улыбаясь.
Мне ужасно хочется врезать ей кулаком в зубы.
Сесили отчетливо дает понять, что уйти следует совсем не ей. Она раскидывает юбку, занимая еще больше места на ковре. Марта что-то шепчет на ухо Элизабет, и обе начинают хихикать. Я могла бы спросить, над чем они смеются, но они все равно мне не скажут, так что в этом нет смысла.
— Чем это пахнет? — спрашивает Марта, морща нос.
Сесили принюхивается.
— Икрой, может быть? Ну, в любом случае, чем-то русским! Эй, да это может быть запах самого царя!
Их дуэт исполнен безупречно. Щеки у Энн вспыхивают, губы дрожат. Она вскакивает так стремительно, что едва не падает на нас, устремляясь к выходу из шатра.
— Извините, мне нужно закончить вышивку…
— Прошу, передай мои наилучшие пожелания твоему дяде, герцогу, — бросает ей вслед Сесили, а остальные девицы злобно хихикают.
— Зачем тебе нужно так ее дразнить? — спрашиваю я.
— Она не заслуживает того, чтобы находиться здесь, — уверенно отвечает Сесили.
— Это неправда, — возражаю я.
— Вот как? Некоторые люди просто не принадлежат к определенному кругу. — Сесили надменно смотрит на меня. — Я недавно слышала, что твой отец нездоров и отдыхает в Олдхэме. Как, должно быть, ты тревожишься за него! Скажи, пожалуйста, а чем он страдает?
Сесили не хватает только раздвоенного языка, потому что под ее нарядным платьем безусловно скрывается самая настоящая змея.
— Инфлюэнца, — отвечаю я, и ложь оставляет едкий привкус на языке.
— Инфлюэнца, — повторяет Сесили, осторожно поглядывая на своих приятельниц.
— Но он уже почти здоров, и завтра я собираюсь его навестить.
Но Сесили еще не удовлетворена.
— Рада это слышать, потому что до меня доходила весьма сомнительная история о джентльмене, которого нашли в опиумном притоне и вынуждены были поместить в особый санаторий. Настоящий скандал!
— Сесили Темпл, я не желаю сегодня слушать злобные сплетни! — предостерегает ее Фелисити.
— У него инфлюэнца, — повторяю я, но мой голос звучит уже не так уверенно.
Сесили победоносно улыбается.
— Ну да, разумеется.
Я спешу выйти следом за Энн, окликая ее. Но она прибавляет шагу, она почти бежит, отчаянно стремясь оказаться как можно дальше от нас, от наших разговоров о балах и чайных приемах. Все эти сияющие обещания так близко от нее, что их можно коснуться, но ими нельзя обладать…
— Энн, прошу тебя! — громко говорю я, останавливаясь у начала лестницы; Энн уже на полпути наверх. — Энн, ты не должна обращать на них внимания. Они дурные девушки. Это же тайные дьяволицы… троглодиты в локонах!
Если я надеялась рассмешить Энн, то зря старалась.
— Но именно они всем распоряжаются, — отвечает она, не оглядываясь. — Они всегда были главными и всегда будут.
— Но, Энн, они же не видели того, что видела ты в сферах! Они не знают, что ты там делала. Ты превращала камни в бабочек и плыла сквозь золотой занавес. А своим пением ты спасла нас от водяных нимф!
— Было такое, — невыразительным голосом откликается Энн. — Но какое все это имеет значение? Я ведь не могу изменить свою судьбу. Наступит май, у вас с Фелисити начнется бальный сезон. А я отправлюсь служить у моей двоюродной сестры. И на том все кончится, мы больше никогда не увидимся.
Она заглядывает мне в глаза, надеясь найти в них хоть какое-то утешение. «Скажи, что я ошибаюсь; скажи, что у тебя припрятано еще что-то в рукаве, Джемма!» — умоляет ее взгляд. Но она не ошибается в своих предсказаниях, а я недостаточно быстро соображаю, не настолько находчива, чтобы вот так сразу придумать подходящую ложь. Только не сегодня.
— Не позволяй им победить тебя, Энн. Вернись в шатер.
Она не смотрит на меня, но я ощущаю ее отвращение.
— Ты что, не понимаешь? Они уже выиграли.
И с этими словами она исчезает.
Я могла бы вернуться к Фелисити и остальным, но у меня не то настроение. Сердце охватывает грусть, она не намерена отступать, и мне хочется побыть одной. Я нахожу в большом холле подходящее кресло, подальше от компаний болтливых девушек, и устраиваюсь там, чтобы почитать. Но, прочитав всего несколько страниц, я вдруг замечаю, что сижу на расстоянии вытянутой руки от колонны, пользующейся дурной славой. Это одна из многих странных вещей в школе Спенс. Например, люстра в форме змей в фойе. Злобные горгульи на крыше. Нелепые обои с рисунком из павлиньих перьев на стенах. Портрет основательницы школы, Евгении Спенс, висящий на площадке лестницы, — ее пронзительные голубые глаза как будто видят абсолютно все. Еще я могла бы причислить к странностям гигантские камины, совсем не похожие на мирные очаги, а куда больше напоминающие разверстые пасти ужасающих тварей. И, конечно, вот эту колонну, торчащую в центре огромного помещения. Она хвастает вырезанными на ней изображениями фей, сатиров, эльфов, нимф и прочих бесов.