Андрей Хуснутдинов - Столовая Гора
— А кто это может отрицать?
— Вы хотели унитаза — ну так получите. Только не думайте, что этот спускательный аппарат можно контролировать. Что потеря памяти возможна во всех прочих местностях, кроме тех, которые составляют ваши извилины. Что зомби и Черные рудокопы — это где-то там… Вы в курсе теории, что атмосфера Столовой Горы содержит амнестический газ, который лишает памяти нас и сводит с ума животных, что газом этим мы дышим только в Горе, так как он абсорбируется рекой?
— Уф-ф… — Аякс, потянувшись, огладил голову. — Если это и есть ваше средство для прочищения мозгов, я ожидал большего. Не впечатлен.
— Нет, — ответил Бунзен, — это еще не само средство.
— И где же средство?
Следователь указал пальцем на здание библиотеки, неподалеку от которой они остановились.
— Имеете в виду этого своего Экхарта? — усмехнулся Аякс. — Или очередные справочные данные?
— Библиотека — одна из самых старых построек в Горе, — объяснил Бунзен. — Это и место так называемой первой ратуши, и первого городского архива.
— И что?
— Функцию архива она продолжает в какой-то степени выполнять до сих пор. По завещанию Авраама ле Шателье, его личный архив не может быть перемещен куда-либо за пределы первого места хранения. Сейчас этот архив называется особым фондом, но доступ к нему открыт наравне со всеми прочими материалами.
— Если этот фонд обладает таким сильным промывающим действием, как вы говорите, почему Управление до сих пор не добралось до него?
— А потому что мало кому приходит в голову, что доступ к самым страшным тайнам Столовой Горы может обеспечивать простой читательский билет.
— И что ж это за страшные тайны?
— Фотографии.
— Фотографии чего?
— Горы, окрестностей, первых прихожан и первых горожан. Даже картинки Черных рудокопов имеются. У вас есть читательский билет?
— Есть.
— Тогда — в добрый путь.
Аякс, помешкав, выбрался из машины под снегопад.
— Марк… — Бунзен опустил оконное стекло. — Мне уж, грешным делом, стало казаться, что я вправе рассчитывать на некоторую, знаете ли, взаимность.
Аякс, похлопав себя по карманам, подал следователю конверт с диском. Видя, как загорелись глаза Бунзена, он не торопился разжимать пальцы:
— Скажите, вы любите кроссворды?
— Нет. — Бунзен мягко тянул конверт к себе. — А что?
— Ничего. — Аякс отпустил диск. — Приятного просмотра.
* * *Особому фонду в библиотеке не было отведено никакого особого места. Несколько обшитых сафьяном альбомов ютились на полке среди таких же спрессованных развалин в коже — пособий по истории искусства Средневековья и Возрождения.
Аякс взялся за альбомы с азартом, однако от страницы к странице пыл его помалу сходил на нет.
Фотографий рудника ему удалось обнаружить всего две — на переднем плане одного снимка находилась группа перемазанных грязью горняков с кирками и тачками, практически заслонив собой обрыв, на другом дыра оказалась снята чересчур общим планом, чтобы можно было судить о ее размерах. Черных рудокопов — если только ими не являлись те самые чумазые люди с кирками и тачками — не было видно вообще. Львиную долю архива составляли салонные семейные портреты. Аякс просматривал их вполглаза: вынужденные позы, суровые бородатые лики мужчин, глядящих в объектив настороженно и даже с вызовом, точно фотоаппарат способен заключать источник смертельной угрозы, обескураженные, схваченные между кокетством и истерикой лица женщин, кукольные, нечеловеческие черты детей. На одном из портретов Аякс как будто увидел Эстер. Приглядевшись внимательней, он понял, что обознался, да и фотография была мелковата. Но через несколько страниц ему попался снимок той же самой девушки, сделанный крупным планом.
Аякс, как будто перемогая легкую боль, почесал висок — перед ним была Эстер. Пускай на ней было отвечающее моде конца XIX столетия платье и замысловатая шляпка с цветами, пускай позади нее коробился рисованный фон с изображением горного склона и датой — 1892 год, — пускай глянцевая поверхность фотографии покрылась от времени ржавыми пятнами и сколами — это, безо всяких сомнений, была Эстер. На следующей карточке — в том же платье и шляпке — она позировала на фоне настоящей, только начавшей отстраиваться Горы. Мысли Аякса толклись между догадками о потомственном сходстве и подозрениями в графической симуляции, пока очередная фотография не опрокинула один из этих полюсов: на снимке рядом с девушкой — копией Эстер он увидел молодого человека — копию себя самого. Снимок был датирован 1893 годом. Подпись каллиграфической вязью в нижнем правом углу гласила: «Навеки вместе — Марк и Эстер ле Шателье».
Осмотревшись, он поймал себя на желании помахать кому-то рукой, выразить признательность неизвестному шутнику за розыгрыш. Водрузив альбомы обратно на полку, он даже набирал на мобильнике номер Бунзена, но отменил звонок прежде, чем установилось соединение. «Смешно», — сказал он в пустую трубку, держа ее перед собой на манер рации. При всем при том он понимал, что благодушие его, скорее всего, было деланное, показное: даже если объяснение увиденному могло быть самого приземленного свойства, именно здесь — а не в руднике под парашютным куполом и не в подвале под дулом пистолета, — именно сейчас он добрался до той грани, за которой следовало помешательство или небытие. И не важно, достиг он действительных пределов, положенных человеческому сознанию, либо его только подвели к кулисе с изображением такой границы — дальше пути не было.
— Нашли что-нибудь особенное? — спросила библиотекарша, когда Аякс возвратился к регистрационной конторке.
— Почему вы так решили?
— Да на вас лица нет.
— Ничего особенного, — ответил Аякс.
Библиотекарша отдала ему читательский билет. «Нет лица», — повторил неслышно Аякс, глядя на свою фотографию в корочке.
— И пластырь съехал, — добавила библиотекарша.
* * *Дома, выпив водки и сменив размякший пластырь, Аякс спустился в подвал. Он не верил, что мог пропустить что-нибудь важное в своем «почтовом» деле, но наводящий упрек в невнимательности, брошенный в морге Бунзеном, подзадоривал его. Столкнув кирку с папки, он в который раз взялся пролистывать следственные материалы. Все эти фотографии, копии выписок, схем и протоколов он хорошо помнил, вместе с тем в нем поселялась неожиданная, внушенная не то усталостью, не то водкой уверенность, что именно в таком виде — или, скорее, в таком свете — они предстали перед ним впервые. Чувство его было сродни азарту близкого к победе игрока, возбуждению человека, собирающего ключевые куски сложной и до сих пор бессмысленной мозаики. Все без исключения эпизоды дела в той или иной степени были связаны с попытками ограбления двух столичных банков, так называемых сателлитов Управления. Личные данные большей части пострадавших, равно как и их лица, оказались вымараны; то есть Аякс не сомневался, что все эти люди имели отношение к Управлению. В то же время у него не было сколько-нибудь внятных соображений ни по поводу того, с какой целью Управление взялось так плотно заселять подконтрольные банки, ни по поводу того, зачем кому-то приспичило отстреливать липовых клерков. Вспомнив собственный роковой выстрел у депозитария, он пристукнул пяткой по надгробной плите: в такой каше было не столько трудно прикончить грабителя, сколько трудно не подстрелить своего. Легаты стремились заполучить в Гору золото контрразведки — фактически свое, — но что мешало им договориться напрямую с Управлением? Какой смысл был развязывать эту войну? Единственное объяснение — действие третьей стороны, «змеев». Чтобы помешать поставкам золота и, соответственно, не допустить усиления контрразведки в Столовой Горе, они могли начать свою игру в столице. Однако в пользу этой версии, сколько ни перебрасывал в ту и в другую сторону листы, Аякс не мог подобрать даже косвенных сведений. Да и было бы мудрено их найти, учитывая, что существование «змеев» многими оспаривалось в самой Горе. Под занавес дела он наткнулся на фотографию, которую видел прежде не раз, но почему-то не удосуживался прочесть ее описания: «Труп подозреваемого М. Аякса, застреленного при попытке задержания у выхода 2-го депозитария». Аякс даже не пытался всматриваться в лицо убитого, обезображенное пулевыми ранениями глаза и подбородка: в начале года он застрелил этого человека лично. Будь несчастный кем угодно — настоящим грабителем, агентом, работавшим под прикрытием, либо тем и другим одновременно, то есть легатом, — тогда, у входа в депозитарий, Аякс имел перед собой вооруженного незнакомца, который к тому же успел выстрелить первым.
Захлопнув папку, как будто пробуя на вес, он покачал ее в руке, потом, размахнувшись, со всей силы и со словами: «Как оригинально», — бросил о стену. Этого ему показалось мало. Он подобрал папку, намереваясь выдрать начинку, но, передумав, положил ее на надгробие и ударил киркой. Острый боек все же не прошел бумажную кипу насквозь, застрял вблизи выпучившейся задней обложки. Аякс, наступив на дело, вытащил кирку, замахнулся снова, однако на этот раз не ударил по папке, а лишь уперся в нее торцом древка: небольшой, размером с пуговицу, кратер от удара чернел возле графы с размашистой строкой от руки: «г. Столовая Гора».
