Кристофер Мур - Выкуси
— Эй, — сказала она. — Спасибо.
— Ладно, — ответил он.
— Извините, — сказала она.
Пес Фу
Эбби лежала на футоне в большой комнате студии. В угол были составлены пустые крысиные клетки, и Фу отвинчивал фанерный щит с одного окна, чтобы стало светлее. Он пристально наблюдал признаки жизни в Эбби с шести утра. По крайней мере, теперь жизнь в ней подавала признаки. Поначалу не было и их. А в полдень она открыла глаза.
— Фу, мудак, я смертна.
— Жива! — И он обхватил ее руками.
Эбби оттолкнула его.
— Где Томми? Где Графиня?
— Томми в спальне. А где Джоди, я не знаю.
— Не звонила?
— Нет.
— Ебать мои носки! Томми ты тоже вернул?
— Нет. Я начал готовить ему сыворотку, но он не хотел ничего с собой делать, пока не разберутся с другим вампиром. Но это нужно, Эбби. Он долго не проживет, если мы его не вернем.
— Я знаю. Пиратский раста на черном корабле нам рассказал. Другой вампир? Остался только один?
— Пока ты была без сознания, звонил Ривера. Животные завалили одного в «Безопасном способе».
— А ты ему сказал, чтоб не лез на черный корабль?
— Ему Томми сказал.
— А с Четом что?
— Не знаю.
— Он может… Эй, а где мой хвостик?
— Как бы сам отпал, когда к тебе вернулся человеческий облик.
— Ты его сохранил?
— Э-э, нет. Я его на журнальном столике оставил, а когда взошло солнце, он типа сгорел.
— Ты сжег мой хвостик? Это была часть меня.
— То была противная часть тебя.
— Ты такой расист, Фу. Я рада, что мы с тобой расстались.
— А мы расстались?
— Мы же собирались, нет? Ты про это хотел со мной поговорить? О том, что я — слишком неоднозначная, слишком для тебя таинственная, а тебе нужно вернуться к своим традиционным научно-ботанским ценностям и жить на Сансете с предками, а вовсе не в офигительной берлоге нашей любви со своей богинеподобной вампирской подружкой, которая тебе никогда больше не даст, даже если умолять будешь, даже из жалости, какими бы улетным у тебя ни был мангашный причесон. Ты же все это собирался мне сказать?
— Не так подробно. Я собираюсь переехать в Беркли. Это трудно, Эбби…
— Не утруждайся, s'il vous plait, у меня с тобой все. Больше не потерплю от тебя поношений низкопоклонной банальности и чего не.
— Еще твоя мама звонила. Хочет, чтоб ты домой вернулась.
— Ага, уже два раза побежала. Ой, что это — из моей бесхвостой попы мартышки разлетаются, как бабочки?
— Она сказала, твой табель успеваемости прислали. Ты сдала биологию мистеру Грабли.
— Правда?
— Она тоже говорила, что чуть в обморок не упала. А Джеред — что все из-за твоей факультативной работы. Почему ты не сказала, что брала с собой крысу в школу?
— Ну, я же не думала, что получится. В смысле, крысу уже завампили, поэтому, когда я вытащила ее из обувной коробки, она лежала как бы просто дохлая. И мистер Грабли такой весь: «Как это мило, Эллисон, дохлая крыса». Но в лабе светло было, поэтому крыса моя ни с того ни с сего вдруг как вспыхнет, сама по себе. И я тут вся такая: «Врубайтесь, сцуко, спонтанное самовозгорание крыс — это волна будущего».
— Ну, он тебе поставил, вероятно, потому, что не смог вычислить, как ты это сделала.
— Я темная владычица «Биологии 102». Бойся меня. Ррыык! — ответила она. И поцеловала его — крепко и жестко, но не так жестко, как целовала вампиршей. Фу облегченно вздохнул, но тут она его оттолкнула и стукнула.
— Ай. Я вовсе не думал, что ты распутная.
— Я знаю, то был наш прощальный сладкий поцелуй с горчинкой. Пойду теперь скорбеть, пока не проснется Владыка Хлад и мы не возобновим наши поиски Графини. Помираю от голода. Хочешь бутер и «старбакс»? У меня в сумке, типа, десять тыщ лежит.
Любовная берлога
Проснулся он на закате. Пред его мысленным взором стояло ее лицо, а по всему позвоночнику бегала паника. Томми пулей выскочил из спальни в большую комнату, где Эбби как раз вешала трубку.
— Это была Графиня, — сказала она. — У нее все хорошо. Придет через несколько минут.
— А ты как? Ты живая. От тебя тепло. — Томми видел вокруг нее здоровый ореол жизни.
— Ага, спасибо. Фу уничтожил мой хвостик. — Эбби повернулась и посмотрела в сторону кухни. — Предательское расистское жестоковыйное УО!
— Грубовато ты как-то, — заметил Томми. — Он жизнь тебе спас.
— А сердце разбито. Скорблю. Безутешна. Хвоста нет. И надо тотально репрокалываться и ретатуироваться.
— Но ты сходила в душ, и глазной грим у тебя больше не енотовый.
— Спасибо. Мне тоже нравится кровавый орнамент у тебя на брюках.
— Привет, — сказал из кухни Пес Фу — он там набирал в шприц, судя по виду, кровь. — У меня готова твоя сыворотка, так что как сам будешь готов…
— Я не готов.
— А надо бы, знаешь.
Зажужжали в дверь. Томми нажал кнопку домофона.
— Это я, — сказала Джоди.
Томми впустил, и через секунду она уже взлетела по лестнице и целовала его. Он отстранил ее и осмотрел, как она одета: локти и колени изодраны, все в крови.
— Что с тобой случилось? Где ты была?
— Одна старая вампирица. Напала на меня на крыше через дорогу от черного корабля. А так стреляет какое-то их оружие. Ужас. Нельзя их к себе с этой штукой подпускать.
— Как же тебе удалось?
— Спряталась на дне бассейна — пыталась придумать, что мне делать, и тут на нее напрыгнул Чет. А из бассейна выбралась, пока Чет ее сношал всухую.
— Ого. Во дает Чет! — воскликнула Эбби.
— Эбби! — Джоди подскочила к ней и обняла, поцеловала в лоб. — Я за тебя так переживала. Ты живая. Настоящая живая!
— Ну. Фу меня вернул. Я опять хочу быть носферату.
Все повернулись к Фу — тот еще не вышел из кухни.
— Не могу, Эбз. Второго раза ты не переживешь. Я пробовал на крысах. Ты — просто человек.
— Обречена, — вздохнула Эбби.
— Джоди, — сказал Томми. — А что с той вампиршей, которая на тебя напала?
— Ее нет. Уничтожили. Кое-кто меня спас, не успела она меня убить. Стало быть, осталась одна?
— Никого не осталось, — ответил Томми. — Звонил Ривера. Животные разобрались с последней. На черном судне только Илия.
Джоди погладила его по лицу.
— Томми, нам надо поговорить.
— Я знаю, — ответил он.
Пес Фу произнес:
— Джоди, я никак не могу вычислить, когда у Томми, э-э, закончится срок хранения. С ним все может произойти быстрее, чем с Эбби.
— Пойдем со мной. — Джоди взяла Томми за руку и повела в спальню. — Мне нужно тебе кое-что показать. А вы двое сюда не заходите, слышите меня?
Томми и Джоди
— Мы сейчас не сможем заняться жаркой мартышечьей любовью, Джоди. Нас услышат, к тому же мы обычно ломаем всю мебель.
— Ты научился превращаться в туман, пока был с Четом. Сам же говорил, что научился, нет?
— Ну да. Я так и одежду эту себе раздобыл. Дурацкая?
— Томми, вампирица — ну эта, старая, ее Беллой звали, — она мне кое-что сказала. Поцелуй меня. Поцелуй и стань туманом. Не думай, не останавливайся, просто растворись в поцелуе.
Она поцеловала его, и в ее объятиях он растаял, а она не отставала, покуда они не стали единым, не разделили друг с другом все до одного свои секреты, все страхи, все победы — всё, саму суть того, кем они были, пока не завернулись друг в друга, друг друга не оплели, не прошили, не прожили истории друг друга, друг друга не пережили уютно и с радостью, самозабвенно и страстно, без слов и границ, как это часто бывает, если двое влюблены, и время утратило все свое значение, и так они могли бы остаться друг с другом навсегда.
А когда, наконец, отпали друг от друга, оба были голые и на кровати. И хихикали, как сбрендившие детишки.
— Ух, — первым произнес Томми.
— Ну, — подтвердила Джоди.
— Значит, тебя спас Оката?
— Ага, ему надо было кого-то спасти. Ему всегда было нужно кого-нибудь спасать.
— Я знаю. Я ведь не против, знаешь?
— Знаю, — ответила она.
— Я не могу, Джоди. Это потрясающе, я тебя обожаю, но — не могу.
— И это знаю, — сказала Джоди, потому что и впрямь знала. — Сейчас я такая, Томми. Это я и есть, и мне нравится — и ночь нравится, и сила. Мне нравится не бояться. Я никогда никем не была, пока не стала вот этим. И я люблю этим быть.
— Знаю, — сказал он. Она всегда была симпатичной — но отнюдь не прекрасной. Всегда чуть недовольна тем, какая она, всегда волнуется: что скажут мужчины, что скажет мама, что о ней подумают другие. Но теперь Джоди была прекрасна. Сильна. Она была именно тем, кем ей всегда хотелось быть.
Томми сказал:
— А мне нужны слова, Джоди. Я вот таков.
— Знаю.
— Я не вампир. Я писатель. И сюда приехал быть писателем. Я хочу употребить во фразе слово «студенистый». И не один раз, а много, снова и снова. На крыше, под луной, в лифте, на стиральной машинке, и когда у меня совсем нет сил — я хочу лежать в собственном студенистом поту и употреблять во фразах слово «студенистый», пока не околею.
