Не буди Лешего - Юрге Китон
— Рада — Лесовичка, моя названная сестрица, вроде того, — я поднял и покрутил тонкий прутик в руках, — ну это тоже так, для неё больше название, чтоб не обижалась. Служка она моя и леса.
— А Кикимору служкой нельзя?
— Лесовичкой? — я повернулся к Кощею. — Тоже нельзя. Говорю же, она водная нежить, лес не примет. Но в том, что я Кикимору женой назвал, у меня тоже есть свой интерес.
Кощей посмотрел удивлённо. Не поверил. Я принялся объяснять:
— Мало того, что она так без всяких объяснений под мою защиту попадает, так ещё и я теперь имею право нос свой звериный, лесной совать в дела речные и болотные. Кикимора у нас одна водная нежить сильная, но нечисть помельче может её и не слушаться, от лап отбиться. А если будут знать, что я могу прийти да какому бунтарю усы, лапы и рыбий хвост отрубить — они уже и покладистее будут.
— А как ты в реку-то?
— А чего мне? — я плечами пожал. — Плавать я умею. В рыбу не обращаюсь, конечно, но в бобра какого, в ондатру могу. Язык речной выучу, ну и на правах мужа Кикиморы буду там свой суд вершить, порядок соблюдать. Пока нового Водяного не появится, надо же кому-то…
— Может и не появиться. Не у всякой реки он есть. А если тут Кикимора будет за главную владычицу водную, да ты со своим топором страх начнёшь нагонять — тем более.
— Умереть должен кто-то подходящий, — подумал вслух я.
— Дак это не так просто и не так часто случается, — Кощей вздохнул. — Сто лет может пройти или больше. А девка твоя что? Которая Гостята.
— Видел её, — нахмурился я. Говорить про неё не хотелось, скребло нутро. Всё ж таки, у нас, у нежити, сущность наша глупая. Прожила тут какая-то девка у меня три дня, нашла для меня слова ласковые, правильные. Обещала любить, вместе жить со мной обещала, а потом сбежала и всё.
— Ну и что? — Кощей продолжения требует.
— Да ничего. Среди селян она, пусть там и остаётся. Куда мне её? — я лапой слабо махнул на свой дом.
— А с Кикиморой, значит, так и будете, как муж с женой? — Кощей тоже на двери мои глянул. С того места, где мы сидим, пристройку да навес новый не видно, но Кощей, как прилетел, успел осмотреть всё. Поменял я свои хоромы основательно, под Кикимору всё перестроил.
— Без моего покровительства ей не быть речной владычицей. Нечисть помельче её загрызёт, — ответил я. — А меня боятся.
— Так она зелёная, в слизи какой-то, в чешуе, — Кощей поёжился. — Как ты с ней спать будешь?
— Да ещё Водяной только помер, не собираюсь я с ней спать.
— Тебе, вон, морду от одной мысли перекосило, — сообщил мне Кощей.
— Баба как баба, — заступился я за Кикимору. — Я нынче тоже красавец сомнительный. Звериную морду да тушу — и ту попортило. А человеческой ипостаси лишился.
— Да может ещё вернёшь.
— Мне ни к чему.
Посидели ещё, уже молча. Так и улетел Кощей в этот раз, но прилетал часто. Заглядывал. Лето подходило к концу.
* * *
Кикимора понемногу в новой роли обжилась. Пару раз просила меня сходить на реку, с нежитью речной разобраться. Я разобрался быстро. Никто больше недовольства не показывал.
Много я в речном хозяйстве не понимаю, но вроде рыба водилась, зверям и птицам, что ею питаются, было что есть, а мне больше и не надобно. Вода чистая, я кое-как в ней купаться приспособился. Вспомнил, что баню ставить хотел. Одни глупости.
Хотя для Кикиморы вон сколько болота у дома развёл. Да ещё утеплил, чтоб зимой не промерзало.
Сегодня пришёл домой, Кикимора на стол накрыла. Покормила, причём съедобным вполне. Я уже давно заметил, что поладила наконец-то болотная баба с Мокошью. Уважила её, одарила чем-то. Теперь снова у меня в доме снедь всякая появилась, угощения да питьё хитрое.
Отужинали, посидели с Кикиморой за столом, дела обсудили речные. Уже потихоньку природа готовилась к осени и мне болотная баба рассказывала, что в сезон этот в глубинах речных происходит.
Кикимора тоже выглядеть иначе стала. Поначалу сильно она горевала, ходила нечёсаная, грязная, потом постепенно стала себя в порядок приводить и со мной шутить шутки разные. Вот и сейчас сидела, улыбалась, нахваливала меня, говорила слова ласковые. Всё это мне было подозрительно.
Я из-за стола поднялся, к себе пошёл. Кикимора меня остановила.
— Посиди со мной, Алёша.
Давно меня никто Алёшей не называл. Ещё и голосом ласковым. А Кикимора лапу свою мне на грудь положила, не давая пройти, а потом прислонилась лбом.
— Ты чего это, матушка? — спросил я осторожно. — Кожа у тебя высохнет, шла бы в свою опочивальню, окунулась в ванне да отдыхать легла.
— Сегодня сыро на улице, дождик был, я ещё окна открыла, проветрила. Так что влажно в доме, с кожей моей всё в порядке. А искупалась я ещё до ужина, — она ко мне прижалась сильнее. — Я же понимаю, что если бы не ты, Алёша, не признала бы во мне нечисть водная Хозяйку Речную. Уважил ты меня, женой своей назвал. При Водяном я Хозяйкой не была, а при тебе в своём доме — в реке и на болоте — вот стала, — она меня по руке погладила. По шерсти.
— Непривычно так, — сказала. — Чешуи у тебя нет. Может, человеком обернёшься? — и в глаза мне заглядывает. — В человеческом обличии ты мужчина очень красивый.
— Нет у меня больше обличия человеческого, — ответил ей. — На что смотришь, то и есть, мил или нет, а другого не будет.
— Ну и так ты хорош, — Кикимора погладила меня по второй руке, потом вложила свою руку в мою. — Пойдём в спаленку!
Всё мне было странно. И её обличие, и моё. И то что кожа у неё сухая, чешуёй покрытая, и что зелёная она, и что пахнет ряской. И то что я таким делом в обличии своём зверином никогда не занимался и не собирался никогда — меня тоже смущало.
— Нормально всё? — спросила меня Кикимора, потеревшись носом о мою грудь мохнатую. Нормального ничего в этом не было.
Прежде чем она сама начала раздеваться и меня раздевать, я её руки остановил, накрыл своими, так чуток подержал её, пока она не поняла, что надо успокоиться. Потом я взял её за плечи, переложил от себя подальше, головой на соседнюю подушку. Накрыл сверху одеялом.
— Непривычно так, матушка, — сказал ей. Никогда ни одну женщину в такой момент
