Дэни Аткинс - Виновата любовь?
– Кажется, этот Джо хороший человек.
Я промолчала, не отрываясь от пролетающих за окном видов лондонских предместий.
– Похоже, нам все-таки удалось его убедить, что мы не чокнутые.
Я снова не ответила.
– С тобой все в порядке? – заботливо спросил Джимми, на секунду оторвав руку от руля и ободряюще сжав мою ладонь.
– Он меня не узнал, – без выражения проговорила я.
Джимми различил боль в моем голосе.
– Да, я понимаю.
– Ничего удивительного, конечно, этого следовало ожидать. Просто из всех встреченных сегодня Джо – первый, кого я знала действительно близко, кто мне по-настоящему небезразличен. Господи, мы ведь были друзьями, а теперь он понятия не имеет, кто я такая! – Я вспомнила наполнявших паб знакомых, никто из которых не обратил на меня ни малейшего внимания.
Джимми не нашелся как меня успокоить, но его сложно было упрекнуть – что вообще можно сказать в такой ситуации?
– Как будто не у меня амнезия, а у всех остальных! Меня словно стерли у них из памяти!
– Ты же не собираешься опять разводить тут научную фантастику, а? – спросил Джимми, вспомнив, очевидно, мои слова в прошлый наш приезд в Лондон – о параллельном мире, слегка отличающемся от того, в котором мы находимся сейчас.
– Это ведь только теория… – нерешительно проговорила я.
– Безумная теория.
– Но вдруг все так и есть на самом деле? Вдруг что-то произошло, когда я ударилась головой, и я поменялась местами с другой своей версией?
Джимми коротко рассмеялся.
– Рейчел, ты же не можешь всерьез так думать, – проговорил он мягко. – Я знаю, у нас куча вопросов без ответов, но я не верю, что люди способны вот так запросто перемещаться во времени и скакать из одной своей жизни в другую.
– Я и не говорю о путешествиях во времени. Может быть, просто случившееся той ночью создало… ну, какую-нибудь аномалию в пространственно-временном континууме.
– Ты вообще знаешь, что это такое?
– Нет, но можно попытаться найти кого-нибудь, кто понимает, какого-нибудь ученого… который сумеет объяснить происходящее.
И не сочтет меня сумасшедшей, мысленно добавила я.
– Рейчел, милая, такое бывает только в кино и книгах. В реальной жизни безумного ученого в «желтых страницах» не отыщешь. Где мы его возьмем?
– Не знаю, – упрямо ответила я. Я понимала, что он прав, но все равно не желала слушать.
– Хочешь, скажу, что я считаю по этому поводу?
– Давай.
– Я думаю, от удара головой с тобой действительно что-то произошло. Очень странное и необычное. Что позволяет тебе… читать мысли, воспринимать какую-нибудь там психическую энергию и преобразовывать ее в воспоминания…
– Почему же тогда тесты не показали никаких нарушений в мозгу?
Он покачал головой:
– Не знаю. Но я же говорю, это что-то уникальное. Даже если оно и отражается в результатах тестов, врачи не в состоянии его распознать, потому что никто никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Надо отдать ему должное, предположение было не лишено смысла. Но в эту схему в отличие от моей укладывалось далеко не все. Передо мной лежало два пути – либо продолжать отстаивать свою, фантастическую, версию с риском полностью утратить его поддержку, либо повести себя умнее и оставить этот разговор. Я выбрала второе.
– Значит, я такая одна на свете, да? – слегка улыбнулась я. – Единственная и неповторимая?
– Я не сомневался в этом ни минуты с тех пор, как узнал тебя.
Уголки моих губ невольно приподнялись, еще немного, и я стала бы походить на какую-то безумную версию Чеширского Кота. Джимми – я не могла не заметить – такой реакции был только рад.
Позади остались еще несколько миль серой ленты дороги, когда я все-таки вернулась к прежней теме.
– Но что, если мы так никогда и не докопаемся до истины? Не найдем ответов? Что тогда?
Несколько томительных секунд Джимми молчал.
– Ну, – проговорил он наконец, – первые восемнадцать лет своей жизни ты ведь помнишь?
– Да. Вплоть до вечера аварии.
– Тогда получается, что речь идет только о небольшом отрезке твоего прошлого, который ни с того ни с сего… ну, в общем, взял и потерялся. Тебе просто нужно решить, сколько времени и сил ты готова потратить, пытаясь его вернуть. – Голос Джимми стал ниже и проникновеннее. – Лично меня куда больше волнует будущее.
* * *
Папа буквально просиял от удовольствия, когда я появилась в дверях с коробками и чемоданом, полными моих вещей.
– Ты не против, если я у тебя задержусь? – спросила я, переступая порог.
Вопрос был, конечно, излишним, но я никак не ожидала, что в ответ на глазах отца заблестят слезы.
– Папа, что с тобой?
Он поспешно вытер глаза рукой.
– Простудился немного, – отрывисто пробормотал он, склоняясь над коробками. – Отнесу наверх. И конечно, я не против. Оставайся сколько захочешь.
Я смотрела, как он поднимается по лестнице, и волна любви к единственному родному мне человеку захлестнула меня с головой. Какое счастье, что здесь и сейчас, в этой реальности, он бодр и здоров. Наверное, разговор с Джо о болезни его жены заставил меня наконец оценить то, насколько многим моя нынешняя жизнь лучше той, другой. Ну разве что за исключением злосчастного эпизода с Мэттом. Хотя, может, и тут есть что-то хорошее. Лучше узнать заранее, что верность не его сильная сторона, и разорвать отношения, чем совершить ошибку, выйдя за него замуж.
* * *
На следующий день я собралась с духом и ответила на один из бесчисленных звонков Мэтта. По сути, выбора он мне не оставил: оба телефона – и мобильный, и домашний – не умолкали буквально ни на минуту. Наш разговор сложно было назвать приятным, и кое-какими сказанными мной словами я не особенно горжусь. Возможно, мой бывший жених ничего лучшего и не заслуживал, но я надеялась по крайней мере, что все будет цивилизованно. Увы, когда один из собеседников на прощание орет другому: «Желаю всего наилучшего!» – и бросает трубку, цивилизованным это никак не назовешь.
Несколько дней, остававшихся до Рождества, казалось бы, сулили только хорошее. Праздник приближался, и я, хоть и не испытывала обычного энтузиазма, старалась изображать приподнятое настроение – ради отца. Однако вряд ли мне удалось его одурачить – обычным моим вопросом прямо от дверей, когда я возвращалась с прогулки или похода по магазинам, было: «Никто не заходил, не звонил?» Возможно, папа думал, что я жду новой весточки от Мэтта, и я не торопилась разрушать это предположение. На самом деле меня беспокоил не мой бывший жених, а Джимми. Я думала – а точнее, надеялась, – что он будет у нас более частым гостем. В реальности же я не видела и не слышала его с самого возвращения из Лондона.
Конечно, могли навалиться дела на работе, но серьезно – неужели так трудно взять трубку и позвонить? Или он жалеет, что и так потратил на меня слишком много времени? А может, я опять все неправильно истолковала, приняв дружеское участие за нечто совершенно иное?
Чтобы чем-то заполнить время, я каждый день старалась придумать себе занятие – когда устаешь физически, то времени задумываться просто не остается. Сделала перестановку в спальне. Дважды. Отдраила весь дом до невиданного блеска. Попробовала даже печь – сомнительная задача, если учесть, что до этого я почти не заглядывала в духовку. Вытаскивая противень за противнем с выпечкой разной степени съедобности, я видела немой, но вполне закономерный вопрос в глазах отца. Действительно, чего ради готовить как на полк, когда в рождественский вечер мы останемся вдвоем?
В кровать я падала совершенно измотанная, надеясь избавиться и от мыслей о Джимми, и от вновь вернувшихся странных снов и ночных галлюцинаций. Тщетно.
* * *
В один из предрождественских вечеров папа, появившись на пороге, втащил в гостиную невероятных размеров елку. Я, сидя у камина, подняла взгляд от кошки, с которой у нас дела потихоньку шли на лад. По крайней мере теперь она секунд пять сносила мои поглаживания.
– Мы ведь вроде не хотели наряжать в этом году?
– Знаю, – пропыхтел папа, волоча по ковру гигантское дерево, больше похожее на секвойю-недоростка. – И все же дом украсить не мешает. Устроить праздник, так сказать.
