Ледяной Эдем - Алекс Норман
Маму хватил ступор, когда она узнала, куда и когда он собрался, но Кирилл пригрозил, что уедет без ничего, и она сдалась. И вещи помогла ему собрать, и с провизией очень помогла, и денежку на бензин подкинула.
Кириллу везло, в последние двое суток обошлось без снегопада, дороги открыты, не перегружены, бензина полный бак, он шел без задержек, на приличной скорости, но в Кайсе до темноты не успевал, приехал в начале восьмого. И дальше – на Радянку, где все еще находилась Ольга.
Только он выехал из Кайсе, как с неба посыпался снег. Кирилл не сдержался, выругался. Что за земля такая проклятая, все снег да снег? Или это в нем проблема? Может, снег начинает падать с его здесь появлением?
Дорога чистая, снег еще даже не присыпал, а навстречу выскочил трактор с отвалом. Предстоящая встреча с Диконовым радовала его не очень. Разочаровал его Тихон Семенович.
Но Диконов промчался мимо, даже не притормозил он. Отвал поднят, движение вхолостую – возможно, Диконову нужно в магазин. А может, он Ольгу на станцию повез.
Но в окнах второго дома горел свет, рядом стоял внедорожник Ольги. Из Петрозаводска она вернулась на своей машине. Значит, сейчас она дома.
Свет горел и в окнах дома Диконова. Печи топятся, пахнет березовыми дровами, приятный морозец, целебная тишина успокаивает нервы. Ольга услышала шум подъехавшей машины, выглянула в окно, открыла дверь. И шагнула к Кириллу, слегка приоткрыв рот, хотела его обнять, но вдруг передумала. Она же начальник.
– Ты откуда?
Кирилл обнял Ольгу, но не поцеловал – хоть какая-то, но дань субординации.
– Где заболел, сказали, там и выздоравливай… Я бы от чая с тортом не отказался.
– Торта нет, – неуверенно сказала Ольга, глядя на «Опель» с работающим двигателем.
– Тогда принимай!
И мама собрала целую коробку, и сам он заезжал в супермаркет, Кириллу понадобилось два раза сходить к машине, чтобы занести все в дом.
– А я завтра уезжать собралась, – закрывая за ним дверь, сказала Ольга.
– Что, свернули розыск?
– Снег два дня валил, все следы засыпало, искали, искали, как сквозь землю провалился.
– Почему как? Под землей он где-то… Пилецкий был?
– Пилецкий? Только людей меньше. Здесь, в доме жили… Раскладушки поставили и жили, – немного подумав, добавила Ольга.
Будто оправдывалась, сказала.
– Да?
В доме ничего не изменилось, кровати стояли в том же порядке, в каком их оставлял Кирилл, все заправлены. Видно, Ольга убралась после гостей, а может, их самих заставила вернуть все, как было. Но скорее первое, потому как ведро у печки с водой стоит, тряпка мокрая у порога, полы в горнице влажные, и от Ольги слегка потом веет. Спортивный костюм на ней, рукава закатаны, на штанине подсыхает мокрое пятно. Видно, только-только закончила убираться.
А может, придумала она про раскладушки. Может, Пилецкий привез всего двух помощников, их разместил по койкам, а сам к Ольге под бочок – в ее спальне. Кровать там не узкая, вполне пригодная для совместного, так сказать, проживания. Кирилл вдруг понял, что ревнует.
– С пустыми руками, значит, уехали.
– И я завтра с пустыми руками, – вздохнула Ольга.
– А убиралась зачем, если уезжала?
– Не могу же я в беспорядке все бросить.
– Ну да, Маше убираться, а она у нас умница… Муж правда не очень.
– Почему не очень? – повела бровью Ольга.
Кирилл подошел к двери, открыл, выглянул в сени – вроде никого, никто не подслушивает.
– Потому что Диконов знал, с кем живет Казубов. С Варварой он жил, и Диконов это знал, но нам почему-то не сказал. Нам он соврал.
Пока он говорил, Ольга налила в таз холодной воды, на столе в горнице закипал уже электрический чайник.
– А почему Маша умница?
Ольга взяла чайник, разбавила холодную воду кипятком, попробовала рукой.
– Потому что Маша письмо своей бабушке в деревню написала. И сказала, что Казубов держит у себя в Сухне Варвару Карпову. И адрес Карповой она знала, значит, общалась с ней.
– Маша написала письмо бабушке?
– А бабушка отписалась Карповым. Потому они и рванули в Сухню.
– Маша написала, что Варвара Карпова находится в Сухне?
– Я не знаю, что она там написала. Я знаю, что Карпов получил письмо от Тетерниковой. А Маша – внучка этой Тетерниковой. Само письмо я не видел. Но письмо было! И что там в нем, я хочу спросить у Маши!.. Кстати, куда Диконов рванул, не знаешь? Гнал навстречу как сумасшедший, еле увернулся.
– Куда-то рванул, – кивнула Ольга. – Завелся и рванул, быстро пошел. По рации пыталась связаться, не ответил.
Она кивком показала на портативную рацию, поставленную на подзарядку.
– А Маша где?
– Не знаю… Тут у нас проблема одна возникла…
– Что за проблема?
– Да молодец один с Пилецким был, Юра Охотин, к Маше клинья подбивал. Диконов Пилецкому жаловался, тот сказал, Юру домой отправит. А уехали все вместе…
– Сегодня?
– После обеда.
– А ты Машу с тех пор видела?
– Да нет…
– А свет в окнах? – Кирилл кивком показал на соседний дом.
– Что свет в окнах? Маша там… Или нет? – Ольга косо глянула на Кирилла.
Как будто Маша могла удрать с ним, а не с каким-то Юрой Охотиным.
– Пойдем? – надевая куртку, предложил Кирилл.
Дверь им открыла старшенькая Евдокия, девочка лет пяти с глазами тринадцатилетнего подростка. Умный взгляд и печальный.
– Привет! Мама дома?
– Нет мамы. – Евдокия повернула голову и стала разглядывать дверной косяк.
– А где она?
– Не знаю, в курятник пошла и пропала.
– И папа уехал?
– За ней поехал! – звонко вздохнула девочка.
– Интересно!
Кирилл выразительно глянул на Ольгу. Ясно же, что Диконов поехал за женой вовсе не в курятник.
– Мы зайдем? – спросил он.
Но девочка качнула головой и грустно шмыгнула носом:
– Папа сказал никого не впускать!
– Папа сказал плохих людей не впускать. И дверь не открывать. Но ты же открыла, Дока? Потому что ты знаешь, какие мы люди.
– Хорошие! – кивнула Евдокия, неохотно, но широко открыв дверь.
Из сеней выглядывала Клавдия, года четыре ей, и любознательность во взгляде такая же детская. Ей не положено быть взрослой, отец назначил старшей Евдокию, она за все в ответе, потому и взгляд такой серьезный. А Клавдия вела себя как обыкновенный ребенок. Сестра только глянула на нее, и она исчезла за дверью.
Клавдию нашли в горнице, она сидела на диване, посадив себе на колени двухлетнего Богдана. Взгляд такой серьезный. Трехлетний Семен сидел рядом,
